Я поднес ко рту свой гамбургер. Это было ошибкой. Она перегнулась через стол и залепила мне пощечину. Славная получилась оплеуха. И куда только подевалась моя хваленая реакция, которой я так гордился?
Официантка побледнела и чуть не уронила гамбургер, который несла к нашему столику. В нашу сторону повернулось несколько голов. «Шрафт» - место, где ведут себя тихо, и пощечина прозвучала как выстрел из револьвера. Щека моя пылала. Герцогиня оказалась мускулистой женщиной. Не иначе как прекрасная теннисистка.
Я аккуратно положил гамбургер на тарелку, вытер руку о скатерть и вернул герцогине пощечину. Оставалось дожидаться ее реакции.
Она поднесла руку к лицу и внимательно посмотрела на меня. Поднимаясь из-за стола, она улыбалась и была совершенно спокойна. Герцогиня ушла. Никто не сдвинулся с места. На меня смотрели так, будто я был мерзавцем, избившим свою жену. Я выдержал испытание, и им пришлось опустить глаза. Свой гамбургер я съел до последней крошки, хотя он почему-то вдруг начал отдавать бумагой. Герцог, быть может, прав - не стоит есть гамбургеры. Но скажите, в каких ресторанах подают бутерброды с белым мясом цесарки? Уж конечно, не в тех забегаловках, где мне приходится обедать. Маленькая ирландочка теперь сторонилась моего столика. До этого она нет-нет да и застенчиво улыбалась мне. Что ж, идиллия окончилась.
Рассчитываясь, я заметил, что метрдотель хмурит брови. Герцогиня сделала из меня парию. Впрочем, мне было все равно. Да и порции в этом ресторане слишком маленькие.
Вдруг меня как током ударило: я же не выяснил, откуда она узнала об этом деле. Впрочем, подумал я, она наверняка позвонит сегодня еще раз. И самым удручающим было то, что я не мог, как тысячи обычных граждан, отключить телефон, чтобы спокойно выспаться. Прелести профессии детектива лишали меня этой привилегии.
Я вынужден был смириться с фактом, что герцогиня проведет ночь, названивая мне.
XIII
Я поставил будильник на семь часов и лег. К своему великому удивлению, я почувствовал, что хочу спать, и уснул. Меня разбудил звонок. Пытаясь нащупать будильник, я толкнул его раненой рукой, издав при этом что-то среднее между стоном и проклятьем. Наконец мне удалось обнаружить его в темноте и надавить на кнопку. Но будильник продолжал звонить. Я приходил в себя еще несколько секунд, прежде чем понял, что звонок исходит от входной двери.
На этот раз на ней было черное платье, которое, казалось, струилось по ее телу сказочным потоком, шляпа с широкими полями и белые перчатки. Она была слегка пьяна.
- Прошу вас, уходите, - сказал я.
Она положила руку на дверную раму:
- Надеюсь, вы не дойдете до того, чтобы прищемить дверью руку женщины?
- Нет, мадам, - сказал я.
Я снял ее руку с рамы и отвел в сторону. Но она повернулась на каблуках и оказалась в прихожей. Герцогиню слегка покачивало. Тем не менее она прекрасно владела своим телом, чего я не мог не оценить по достоинству.
- Подите причешитесь, - сказала она. - Вы просто ужасны, как, впрочем, и ваша квартира.
Она глянула на мою руку, которую я продолжал держать в вертикальном положении, с глупым упрямством надеясь, что так боль утихнет быстрее.
- Вы до сих пор не сделали перевязку?
Швы слегка разошлись. Я смотрел на герцогиню сонным взглядом. Она прошла в ванную и вскоре вернулась с пузырьком йода, пластырем и бинтами.
Я протянул ей руку. Пришлось скривить рот, когда она обильно полила ладонь йодом. Затем она ловко наложила бинт и закрепила его пластырем.
- Спасибо, - промычал я.
Я все еще стоял в прихожей.
Она уселась и скрестила свои длинные ноги, чтобы я мог ими вволю налюбоваться. Затем, проведя рукой в белой перчатке по столу, она показала мне собранную пыль:
- Вы никогда не вытираете пыль?
- Время от времени ко мне приходит прибраться женщина, - пояснил я.
Я отправился в ванную, причесался и вновь вышел к герцогине.
- Я не могу вас вышвырнуть сей же час, - сказал я. - Вы мне перевязали руку.
Она сняла шляпу и перчатки и разглядывала фотографии, разложенные на камине.
- Ваша жена и дети?
- Моя сестра и племянники.
- Прекрасно, - сказала она. - По крайней мере, не будет супружеской измены. Не предложите ли мне кофе? Судя по выражению вашего лица, мне необходимо протрезветь.
Она вновь уселась и принялась раскачивать ногой. Туфля соскочила с пятки и болталась на большом пальце. Поза была достаточно провокационной, и она прекрасно это осознавала.
- Интересно, не принялись ли они теперь за пальцы ее ноги, - сказала она.
Я шел на кухню приготовить кофе, но это замечание пригвоздило меня к полу.
Я повернулся к ней. Герцогиня сняла обе туфли и подошла к проигрывателю. Она была высокой и стройной. Отыскав в стопке дисков пластинку с арабской музыкой, она включила проигрыватель и, не двигаясь с места, начала свой странный танец.
Должно быть, ее бедра крепились подшипниками. Руки лениво проделывали вращательные движения, глаза были прикрыты подкрашенными синими тенями веками. Вдруг ее глаза широко раскрылись и она уставилась на меня.
- Как прикажете понимать ваше замечание о том, что они принялись за пальцы ее ноги?
- О, я хотела бы поговорить о многом.
Она вновь прикрыла глаза. Ее живот вычерчивал правильные окружности. Герцогиня приблизилась ко мне:
- Почему, черт побери, вы не занимаетесь со мной любовью?
- Я педик, - сказал я.
Поставив на плиту воду, я остался на кухне дожидаться, пока она не закипит. Так было надежнее. Герцогиня продолжала свой танец. Время от времени рука ее касалась груди. Я молил Бога о помощи. В комнату я вошел с двумя чашками, наполненными горячей водой, и с банкой растворимого кофе.
- Я это не переношу, - заявила она, сузив глаза. - Я предпочитаю натуральный молотый кофе.
- Не пейте его и проваливайте.
- Не надоел вам еще этот номер?
- А вам?
Она продолжала танцевать.
- Не понимаю, почему вы сидите в своей квартире, переполненный жалости к себе, вместо того чтобы разыскивать эту бедную женщину? - проговорила она с закрытыми глазами.
На моих часах было десять тридцать.
- Блестящая идея! - воскликнул я.
В ванной я снял рубашку и начал бриться. У меня не было ни малейшего желания пускаться на поиски людей в такой час. Я просто хотел убедить герцогиню, что собираюсь идти искать эту женщину. Она в конце концов все поймет и уедет домой. Моя гостья появилась в дверном проеме и оперлась о косяк.
- Обожаю наблюдать за бреющимся мужчиной, - сказала она. - Это переполняет меня нежностью.
Она смотрела на меня, пока я не закончил. Промыв бритву и обтерев лицо полотенцем, я прошел мимо нее в комнату и надел рубашку.
- Что означает свежая рубашка? - спросила она.
- У меня свидание.
Она уже забыла, что я должен найти пропавшую женщину. Герцогиня схватилась за иглодержатель моего проигрывателя, вырвала его из панели и метнула в меня туфлю.
От туфли я уклонился без особого труда, но проигрыватель спасти не смог. Ремонт обойдется мне в тридцать долларов. Я открыл сумочку герцогини. Она попыталась выцарапать мне глаза. Я толкнул ее на диван с такой силой, что она подпрыгнула на подушках. Пока она поднималась, я выхватил из вороха смятых купюр три десятидолларовых бумажки. Среди денег замешалось несколько металлических шпилек для волос, давно вышедших, как я считал, из моды. Кроме того, в сумочке оказался тяжелый браслет из наполеондоров, соверенов и, кажется, египетских монет. Я обнаружил также миниатюрные ножницы в виде журавля, две трети клюва которого служили лезвиями. Этот хлам показался мне чрезвычайно интересным.
- Господи, что вам там нужно?
Я велел ей помолчать и обуться. Она присела и надела свои туфли. Кажется, герцогиня обиделась. Она хотела знать, что я искал в ее сумочке.
- Вы сломали мой проигрыватель, - ответил я. - И сделали это преднамеренно. Вам придется заплатить. Согласны?
«Как было бы приятно, - думал я, - раздеться, поплавать в ванной, попросить герцогиню потереть мне спинку, а затем лечь в постель вместе с герцогиней».
Когда ее муж узнает, что произошло, а он непременно узнает, так как опыт повторится много раз, учитывая физические возможности герцогини и мою склонность к танцам в горизонтальном положении, я уже буду опережать его на корпус. Мое прошение об отставке будет уже написано. Потом я найду хорошую работу в каком-нибудь частном детективном агентстве.
Это было бы легко и приятно. Но была одна загвоздка: я мог только мечтать об этом. И о работе в том числе. На моем счете в банке оставалось всего лишь семьдесят девять долларов пятьдесят девять центов. Обедал я в ресторане и платил слишком высокую квартплату.
Я бросил ее перчатки в ее шляпку и протянул ей. Глубоко вдохнув аромат женского тела, я вытолкал ее на площадку, запер дверь, и мы молча спустились вниз.
Мой сосед, встретив нас в подъезде, вытаращил глаза. Пришлось зыркнуть на него построже. На улице, обсаженной деревьями, было хорошо и тихо в ночной час. Здесь никто не бросал из окон пустые бутылки в полицейских. И не бросал бутылки просто так, ленясь донести их до мусорного бака. Такой способ освобождаться от пустой тары называется авиапочтой. Это была хорошая улица, и располагалась она далеко от Сто третьей.
Я поймал такси.
- Она симпатичная? - спросила герцогиня.
Я кивнул головой. Она придержала дверцу машины.
- Надеюсь, вы проведете гадкий вечер, - сказала она, употребив выражение более приличное, чем можно было ожидать от обитательницы Сто третьей улицы. Потом она хлопнула дверцей.
- Дама любит хлопать дверью, - сказал водитель такси.
Я сидел у противоположной дверцы, прикрывая лицо двумя руками на случай, если вдруг по неизвестной причине разобьется стекло.
- Уж я-то знаю! - сказал я.
- Куда поедем, приятель?
- Перекресток Семьдесят шестой и Мэдисон.
- Так это же через два квартала!
Я подтвердил его догадку. Он заорал, что мог бы найти лучшего клиента. Мне удалось успокоить его замечанием, что если он желает узнать, как умею хлопать дверцей я, то ему нужно только подождать, когда я вылезу из машины. Он притих и довез меня до перекрестка. Я расплатился и поплелся пешком обратно.
Шел я медленно. Ее нигде не было видно. Вокруг вообще ничего не было, кроме неприятностей. Поднявшись к себе, я первым делом выпил два двойных скотча. Рухнув на кровать, я почувствовал, что напряжение и усталость берут свое. Я стянул ботинки, завел будильник, повернулся на бок и тут же уснул. Я спал, как суслик, до утреннего звонка будильника.
XIV
Господь милостив. На ветровом стекле не было штрафного талона.
В Полицейскую академию я приехал на полчаса раньше срока. Пощелкав ногтем по микрофону, я определил, что он в полном порядке. В зале уже даже был один слушатель. Он курил сигарету.
Двустворчатая дверь открылась, впустив двух врачей. После этого хлынул поток приглашенных. Через двадцать минут половина аудитории оказалась заполненной. Когда поток прибывающих иссяк, я встал и включил микрофон.
- Господа, - начал я, - меня зовут Санчес. Я инспектор первого класса. Мне поручили вести дело об убийстве. Или, может быть, о готовящемся убийстве. Но речь может идти и о нанесении увечий. Я пока не могу определить точно, какая из этих трех версий верна.
В зале воцарилась тишина.
- Три дня назад комиссар полиции открыл маленькую коробочку, полученную им по почте. И обнаружил там женский палец. Указательный. На следующий день пришла вторая бандероль.
На этот раз прислали безымянный палец с обручальным кольцом. Мы полагаем
- И только ради этого вы притащили нас сюда? - Со своего места поднялся высокий мужчина. Он был в бешенстве.
- Послушайте, - начал я, - мы
- Я приехал из Нью-Лондона, потому что поверил в чрезвычайную важность вызова. На сегодняшнее утро у меня была назначена серьезнейшая операция. Я полагал, что у вас есть важное заявление.
- Послушайте
- И что я вижу? Вас надул какой-то студент-медик. - Он протиснулся к проходу, подошел к кафедре, вытащил из кармана листок бумаги, черкнул на нем что-то и бросил передо мной.
- Вот справка о моих расходах, - заявил он. - Я буду благодарен Господу, если деньги мне выплатят в течение четырех месяцев!
Я подобрал его бумажку и объявил:
- Искренне сожалею, что вы это так истолковали. Я лично прослежу, чтобы деньги вам были переведены как можно быстрее.
- Возмутительная некомпетентность!
Он вышел из зала твердым шагом, и я его понимал. Несколько человек, положив свои справки на кафедру, последовали за ним. Я собрал бумажки.
Другие пожелали остаться, и я продолжил свою речь. Я объяснил, что остается определенная уверенность в том, что женщина еще жива. Весь мой доклад занял четыре минуты. В заключение я попросил всех, кто что-либо узнает о женщине, которая каким-то образом могла бы объяснить появление татуировки с последующей ампутацией пальца, позвонить мне домой. Номер моего телефона я написал на доске.
- У кого-нибудь есть вопросы?
Вопросов не было. Большинство не удосужилось оставить мне свои счета. Я отключил микрофон, погасил верхний свет и, усевшись за столик, где осталась гореть настольная лампа, принялся перелистывать счета. Их было около пятидесяти.
Вдруг из глубины тонувшей в темноте аудитории раздался голос:
- У меня есть вопрос, приятель.
Мне даже не нужно было поднимать голову. Это был Хенрехен.
- Слушаю вас.
- И как же вы собираетесь оплачивать эти счета? Эта проблема как раз и занимала меня сейчас. Существовала вероятность, что она так и останется неразрешенной.
- Господь милостив, - сказал я.
- Да? А имеет ли он какое-нибудь влияние на «Фест нэшнл траст»?
Так назывался мой банк. Я пропустил это замечание мимо ушей.
- Если вы не хотите отвечать на этот вопрос, то у меня есть другой. Вы превысили свои полномочия, подписав моим именем список. Вы также утверждали, что получили мое разрешение воспользоваться аудиторией. Правда, хитрость была шита белыми нитками. Но я доволен. Доволен, потому что это доказывает, что вы в отчаянном положении, не так ли?
Я хранил молчание.
- Я хотел лишь отблагодарить вас. Мне как раз необходимы этот ваш список и заявление, подтверждающее, что вы солгали, сказав, что получили мое разрешение воспользоваться аудиторией. Как вам это нравится?
- На вашем месте я сделал бы то же самое, - сказал я.
- Конечно, - подхватил Хенрехен, - это будет хорошим довеском к вашему личному делу. Может быть, я вывешу все материалы на вас в рамках на стене своего кабинета и буду показывать их посетителям: «Не хотите ли полюбоваться прекрасным примером, как можно самого себя потопить? Вот взгляните на эти картины!»