Ессентуки уже приблизился вплотную к намеченной жертве.
У тебя на рубашке пятно, тихо произнес Федечка, взирая на Лаврикова сверху вниз. Кровь.
Федор Павлович поднял голову и встретился глазами со стоящим на самой верхней ступеньке дубовой лестницы сыном. Особняк уже погрузился в полную темноту, и даже выдавшаяся безлунной ночь не позволяла проникнуть в помещение никакому освещению извне. Настенные часы, нарушив гробовую тишину, мерно отбили два часа ночи. Лавр выглядел усталым и опустошенным. Розгин смог определить это даже по его походке. Тяжелая поступь немолодого уже человека. На этот раз поволноваться пришлось самому парню. За все время отсутствия авторитета и двоих его подручных Федечка ни на мгновение не покинул своего наблюдательного пункта возле окна в холле второго этажа. Он смог облегченно вздохнуть, лишь когда увидел приближающуюся к особняку старую «Чайку». Первым из салона вышел Ессентуки и пружинистой походкой направился к гаражу. За ним показался и Санчо. Последним на свежий воздух выбрался сам Лавр, и Розгин заторопился к массивной лестнице, соединяющей два этажа здания, с намерением встретить отца именно там.
Вор в законе не сразу заметил юношу, преградившего ему дорогу. Более того, в полной темноте он сначала услышал его голос и только после этого угадал мальчишеские очертания. Приветливо улыбнулся сыну. Федечка спустился на пару ступенек вниз и указал Лаврикову пальцем на бурое пятно, о котором говорил. Авторитет скосил взгляд. Как Розгин заметил это свидетельство совершенного около получаса назад преступления в темноте лестничного пролета, для Лавра осталось полной загадкой. Или сын предполагал, что кровь должна была где-то остаться? Интуитивно?
Ах это Вор в законе натянуто улыбнулся. Он уже с трудом стоял на ногах после наполненного событиями сегодняшнего дня. Комар присосался. Я его хлопнул В химчистке отстирают. Пустяки
Между отцом и сыном минуты на три повисла напряженная пауза. Федечка уронил голову на грудь и покачал ею из стороны в сторону.
Нет грустно вымолвил он. Утром к тетке вернусь. Так лучше будет.
Не добавив к сказанному больше ни слова, он развернулся и стремительно взбежал вверх по лестнице. Лавр не стал его догонять или окликать. Чувства, охватившие юношу, были ему вполне понятны. Криминальный авторитет неспешно поднялся до самой верхней ступеньки лестницы и опустился на нее, обхватил голову руками, глубоко запустив пальцы в седую шевелюру.
Глава 13
Побросав свои скудные пожитки в спортивную холщовую сумку с грязно-белыми полосами поперек, Федечка решительно застегнул «молнию», перебросил сумку через плечо и еще раз окинул долгим грустным взглядом свой рабочий кабинет в лавровском особняке. На душе у парня было муторно. Чего там говорить? Расставаться со всей этой предложенной в его полное пользование аппаратурой Розгину явно не хотелось. Другой такой шанс в жизни ему вряд ли представится. Да и обретенный отец играл в его сознании не последнюю роль. Как это ни странно, но Лавру удалось прочно обосноваться в душе и сердце юноши. Впрочем, из-за него-то Федечка и покидал сейчас особняк. Он действительно верил в то, что без него у Федора Павловича будет гораздо меньше проблем. У них разная жизнь, разные миры, разные приоритеты. И ничего не поделаешь. Так распорядилась судьба.
Розгин тяжело вздохнул и направился к двери. Стараясь производить как можно меньше шума, он выскользнул из кабинета в общий холл. Где-то внизу, на первом этаже строения, утреннюю тишину нарушил пронзительный телефонный звонок. Федечка сверился с наручными часами. Без пятнадцати шесть. По его расчетам, и Лавр, и его верный Санчо еще обязаны были мирно почивать. Парень надеялся покинуть особняк незамеченным. Дополнительная встреча с отцом посеяла бы в его душе еще большее смятение. А для исполнения принятого решения молодому человеку требовалось максимум решительности и твердой воли.
Однако судьбе-злодейке вновь приспичило распорядиться иначе и подкинуть пареньку новое испытание. Едва Розгин спустился вниз и лишь наполовину пересек просторный, увешанный многочисленными картинами холл, как одна из боковых дверей стремительно распахнулась, и на открытое пространство выскочил полуголый Мошкин. Маленькие глазки Александра беспокойно бегали из стороны в сторону, реденькие волосы на тыквообразной голове торчали в разные стороны, небрежно заправленная футболка выглядывала снизу из-под трусов.
Пожар? обеспокоенно спросил его Розгин, когда его взгляд встретился в пространстве с взволнованным взором Санчо.
Хуже. В голосе управляющего просквозило откровенное осуждение. Мошкин и сам не хотел этого, но так получилось. На десять сходку назначили. Внеочередную. Твоего зовут Он неопределенно мотнул головой в сторону широкой лестницы.
Да ухожу я! сорвался на истеричный крик Федечка, и на глазах у него выступили незваные слезы. Ухожу! Живите, как жили!
Извини, прозвучал спокойный монотонный голос сверху. Как жили, не получится
Санчо и Федечка повернулись одновременно и вскинули головы. На самой верхней ступеньке величественно возвышался Федор Павлович. Лицо его было осунувшимся и невыспавшимся. Под глазами появились синие мешки, щеки и лоб были бледнее обычного. Авторитет запахнул свой шелковый халат и потуже затянул пояс.
Я теперь не могу делать вид, будто тебя не существует. Открытый взор Лавра был устремлен прямо на сына.
Розгин быстро отвернулся, пряча мокрые от слез глаза, порывисто шагнул к порогу и с надрывом в голосе выкрикнул, обращаясь к дежурному братку в смокинге и бабочке:
Отопри дверь! Скорее!
Тот беспрекословно подчинился, отомкнул замок и отошел в сторону, пропуская юношу. Никто не останавливал Федечку, никто не стал ему перечить. Лавриков лишь мрачно наблюдал за тем, как спина его сына скрылась за массивной дверью. Он молча шагнул на одну ступеньку вниз, затем еще на одну, качнулся и, чтобы сохранить равновесие, ухватился пальцами за перила. Взволнованный происходящим Санчо приблизился к боссу.
Завтрак подавать? спросил он, нарушая затянувшуюся паузу.
А как же? Лавр заставил себя улыбнуться. Конечно! Сегодня овсянка или манка?
А чего бы тебе хотелось?
Свинину на углях, честно признался авторитет.
Нельзя. Санчо виновато пожал плечами.
Знаю.
Лавр подмигнул соратнику и дружески похлопал его по округлому плечу. Однако опытный в таких вопросах Санчо не мог не заметить грусти в голубых глазах именитого вора. Вот только высказываться по этому поводу счел нецелесообразным.
В десять часов утра в полуподвальном, тускло освещенном зале ресторана «Александр Невский» собралось около пятнадцати человек. Все эти люди разного возраста, внешне во многом отличавшиеся друг от друга, принадлежали к одному социальному сословию. Воры в законе. Признанные авторитеты, получившие свою корону за те или иные заслуги перед воровским сообществом. На своих сходах они обладали правом совместными усилиями принимать важные и порой судьбоносные решения.
На длинном столе, накрытом белой скатертью, не было ничего, кроме пепельниц. При обсуждении деловых вопросов законники придерживались строгого правила: никакого спиртного и никаких яств. Все это предназначалось уже для второй, неофициальной части схода, да и то в тех случаях, когда авторитеты достигали в ходе обсуждений необходимого консенсуса.
Во главе стола находился председательствующий, интеллигентный пожилой мужчина в широких очках, с зажатой в зубах сигарой. На нем был строгий костюм темно-синего цвета, белая рубашка и однотонный галстук бронзового отлива. На пальце правой руки точно такая же массивная золотая печатка, как и у Лавра, расположившегося по правую руку от председательствующего.
Рядом с Федором Павловичем, облаченным в шикарный белый костюм, восседал верный Санчо, по случаю схода также соизволивший втиснуть свое грузное тело в пиджак и отутюженные брюки со стрелками. Мошкин хмуро взирал на всех присутствующих, и особенно на сидящего с противоположной стороны стола Дюбеля. Победоносного выражения на лице конкурента не было. Длившийся уже около получаса сход проходил совсем не так, как ожидал молодой авторитет. События поворачивались таким образом, что Лавр, так удачно подцепленный Дюбелем на крючок, готов был сорваться в любой момент. И только потому, что все присутствующие относились к Федору Павловичу с большим уважением. Дюбель готов был кусать себе локти с досады. Если бы, конечно, мог это делать.