Думаете, плохая резолюция? саркастически обратился к Федору Павловичу хозяин кабинета, не прерывая процесса расфасовки документов в портфеле.
Лавра нисколько не смутило поведение Геннадия Цереновича, и он, оставив ненужные формальности с этикетом, без приглашения расположился в уютном глубоком кресле напротив хозяйского стола. Мол, и мы, господин государственный чиновник, не лыком шиты. Тоже умеем марку держать в случае необходимости. Поведение Федора Павловича было направлено на то, чтобы снобизм собеседника немного поугас. Вроде тот домой уходить собирался и демонстрировал свое нежелание задерживаться на рабочем посту, а мы этого будто бы не заметили. У нас времени навалом. Торопиться некуда. Так что извольте выслушать, Геннадий Церенович.
Не думаю, спокойно ответил Лавр, забрасывая ногу на ногу. Знаюплохая.
И я знаю про вас, Федор Павлович. Кекшиев не нашел лучшего выхода, как перейти в вынужденную контратаку и ударить противника по уязвимому месту. При этом заместитель председателя комиссии продолжал миролюбиво улыбаться, но взгляд его восточных глаз сделался колючим.
Что же?
Да все знаю. Кекшиев загадочно прищурился.
Но и это заявление не смогло выбить Лаврикова из седла. Он продолжал оставаться бесстрастным и уверенным в себе человеком. В голосе и движениях бывшего криминального авторитета сквозила нескрываемая ленца и эдакая вальяжность.
А я про себянет, с печалью в голосе вымолвил Федор Павлович. Далеко не все. Как указывал один бандитствующий поэт, «я знаю все, но только не себя».
Фамилия бандитствующего поэта? живо поинтересовался Кекшиев.
К этому моменту он уже завершил свои сборы и, оставив портфель в покое, уперся кулаками в столешницу, чуть наклонившись вперед. Ни дать ни взять бывший чекист едва ли не из самого ближайшего окружения Железного Феликса. Вот только комплекция подкачала. Ну да это возрастное, наверное. В молодости господин Кекшиев, без сомнения, мог и самому Дзержинскому фору дать по части телосложения. Нынче, как известно, времена другие. Не такой голодный век, как прежде.
Франсуа Вийон, любезно продемонстрировал Лавр свои литературные познания.
Это, наверно, по линии Интерпола. Геннадий Церенович продолжал иронизировать по поводу и без повода.
Скорее всего, не стал вступать с ним в дискуссию по этому вопросу Лавриков и вернулся к прерванной теме разговора:И выходит, комиссия ваша каждого доизбранного депутата под микроскопом изучает?
Нет, опротестовал это ошибочное мнение Кекшиев. По своей былой работе досье листал. В Генеральной прокуратуре. Кекшиев распрямился. Хотите рюмашку коньяку?
Хозяин кабинета отошел назад и раскрыл створки встроенного в стену бара. Лавр невольно отметил, что в наличии имеется самый настоящий арсенал всевозможных горячительных напитков. Не в каждом баре или ночном клубе найдется такой ассортимент, как здесь, в личных запасах уважаемого Геннадия Цереновича. Мысленно Федор Павлович отметил и тот факт, что не совсем ошибся в своих прогнозах насчет биографии собеседника. Пусть чекистом он и не был никогда, но Генпрокуратураэто тоже огромный и достойный показатель. Выбранная профессия во многом определяет сущность человека, хотим мы того или нет.
Спасибо. Лавриков отрицательно покачал головой, заметив, что вместе с пузатой бутылкой дорогого коньяка, наверняка настоящего, Кекшиев достает и две миниатюрные рюмочки. Не пью с прокурорскими И к сожалению, ни разу там не бывал.
Удар был, что называется, не в бровь, а в глаз. Мало кто не знает, что одним из неписаных воровских законов является железное правило: никогда и ни при каких обстоятельствах не пить за одним столом с ментами. Нарушение этого устава уже само по себе считается западлом для тех, кто его нарушил, и, что самое главное, влечет за собой неминуемое наказание. И Лавр дал понять своему собеседнику, что, кем бы они ни являлись в настоящий момент, каждый из них все равно остается тем, кем был прежде. Правда, заместитель председателя комиссии постарался не подать виду, не показать, что Лавр успешно поддел его, однако рука с бутылкой предательски дрогнула. Слегка, но заметно.
Не зарекайтесь, прищурился Кекшиев, возвращая одну из рюмок обратно в бар, а вторую выставляя вместе с коньяком на свой рабочий стол. Вдруг да придется побывать.
Обязательно, господин Кекшиев. Лавриков намеренно выводил собеседника из себя. И в Минюсте, и в прокуратуре. Дело того требует, проект изменения процессуального кодекса в части содержания под стражей несовершеннолетних. Прикрыть бы надо эти уголовные университеты, Геннадий Церенович. Жалко дурачков неприкаянных.
Мужчина с восточной внешностью аккуратно набулькал любимого напитка в маленькую рюмку, а затем вернул на прежнее место в баре и пузатую бутылку. Садиться за стол не стал. Поднял хрупкую тару до уровня подбородка и резко опрокинул содержимое в рот. Не скривился, не поморщился, и в голову ему даже не пришла безумная идея закусывать коньяк, как и требовали того законы распития этого благородного напитка. Выпивать Геннадий Церенович, судя по всему, умел. И выпивать грамотно. Рюмочка плавно вернулась на гладкую столешницу, а взгляд заместителя председателя устремился на сидящего в кресле Лавра.
Я с вашими жалостями ознакомился, нехотя молвил Кекшиев. Написал: абсолютно бесперспективная, непроходимая затея. Извините, любительщина какая-то. Дилетантизм новичка. Теперь уже он старался наступить Лаврикову на любимую мозоль. Что вы предлагаете? Их и тактолпы кружат. В любой подъезд зайти страшно. А вам хочется, чтоб малолетняя преступность вообще города захлестнула? И чтоб мизинцем их не тронуть?
Правые фракции считают иначе и готовы поддержать, с достоинством в голосе заметил Федор Павлович, выдержав тяжелый взгляд оппонента.
Кекшиев расплылся в слащавой улыбке. Спор доставлял ему некоторое удовольствие. В этот момент он, скорее всего, чувствовал себя великим гуру, наставляющим на путь истинный слабого в определенных вопросах последователя учений.
Федор Павлович, ты сам признался, что плохо ориентируешься в коридорах власти
Ничего, перебил его обращение Лавриков. Где север, где югя по мху определяю.
Врет мох, безапелляционно отреагировал Геннадий Церенович. Тут не только коридоры, но и дорожки в этих коридорах, коврики в холлах. И под нимипод дорожками и коврикамисовсем неведомые течения. Омуты. Затопленный лес. Нельзя нырять в незнакомый водоем. В голосе Кекшиева появились металлические нотки. Расшибаются люди. Тонут. Тебя же не для того сюда э-э направили, чтобы с ходу шею сломать? Наверно, с другой задачей, а?
Лавр спокойно, поверх так и не снятых им очков, оценил самодовольное улыбчивое лицо собеседника и, сменив позу, подался корпусом вперед. Ноги юного в плане выбранной профессии депутата опустились на пол. В зубах, как по мановению волшебной палочки, появилась сигарета. А что? Хозяин позволил себе злоупотребить выпивкой на рабочем месте, а мы, дескать, продемонстрируем вам табакокурение. К черту приличия и условности.
Раз мы на «ты» перешли, медленно, с расстановкой произнес Лавр, выпуская над головой струйку дыма. Кончай-ка эти византийские кружева, Кекшиев! Я тоже намекать умею. И не только намекать
Взгляд некогда могущественного и именитого вора в законе при этом был более чем выразительным. О многом говорил такой взгляд.
Угрожать, да? Улыбка стерлась с холеного лица Кекшиева, а брови стремительно съехались к переносице.
Да брось, взрослый уже дядя.
Я начал было новую тираду хозяин кабинета, но Лавриков не дал ему высказаться.
И послушай, сказал он.
Затем, выдержав трехсекундную паузу, Федор Павлович, отбивая пальцами ритм по кожаному подлокотнику кресла, вдруг совсем неуместно затянул блатную жалостливую пацанскую песню с душещипательными сюжетами про ждущую маму, бросившую девчонку, стук колес зэковского вагона и прочими сентиментальными атрибутами. Кекшиев ошарашенно взирал на него со стороны, но перебить почему-то не решался. Лавр же входил в роль. Пение депутата продолжалось около минуты, после чего он так же резко и неожиданно, как начал свое исполнение блатного шлягера, осекся. Прямо, холодно и не моргая заглянул в раскосые глаза заместителя председателя комиссии.