Впечатления этих двух дней были настолько новы, что он ощущал необходимость привести их в порядок.
Сквозь незанавешенное окно во мраке виднелись высокие крылья фронтона, унизанные и с внутренней стороны, как и со внешней, рядом освещенных окон. Невольно глаза его уставились на них в глубоком, тяжелом раздумье.
«Я не удивляюсь Болотову, думал молодой психиатр, я сам, кажется, скоро буду так же мистически помешан на отыскании грани между нормальным образом мышления и тем, что называют помешательством. Сколько субъектов видел я сегодня, над психическим состоянием которых нельзя не задуматься»
И Долянскому одна за другой припомнились различные сцены из посещения многочисленных палат заведения.
Один субъект подошел к нему и шепнул: «Тут творятся ужасы вы человек новый, у вас доброе лицо, спасите несчастного даю вам клятву, что я не помешанный, но если еще хоть месяц пробуду здесь, то и я сойду с ума». Этот шепот бледного, изможденного человека в халате произвел на него потрясающее действие.
«Поговорим потом», шепнул он ему, и тот, многозначительно поглядев на него, отошел.
Вечером в тот же день он зашел в палату. Субъект при виде его поднялся с койки и последовал по направлению к буфетной.
Они вошли туда. Это была небольшая, мрачная комната с серыми стенами и решетчатым окном на высоте человеческого роста. Два длинных стола, на которые обыкновенно ставились прислугой принесенные из кухни котлы с пищей, составляли все ее убранство.
День угасал, и последние лучи его слабо проникали сквозь запыленные стекла. Долянский и субъект вошли в эту комнату с торжественностью заговорщиков. Молодого врача мучило сознание, что этот несчастный, безусловно не проявляющий никаких признаков умопомрачения, судя по его словам, уже долгие годы томится в ужасном обществе помешанных.
Когда они вошли, Иван Терентьевич Панфилов (так назвался больной) оглянулся на дверь, прислушался и, подойдя кокну, знаком подозвал к себе Доля некого.
Вы решаетесь помочь мне? спросил он, прямо глядя в глаза молодого психиатра. Спасибо вам за это!.. Бог вознаградит вас, если вы поможете мне вернуться к бедной семье, которой ради известных очень сложных комбинаций лишили меня мои враги. Обо всем этом я вам подробно расскажу после, при новом удобном случае, а теперь в благодарность за доброе отношение ваше ко мне я открою и вам глаза на тайны омута, в который вы вступили.
Долянский недоверчиво взглянул на него.
Но он нервическим движением схватил его за рукав и продолжал:
Вы, может быть, не поверите, потому что человеку, наряженному в халат сумасшедшего дома, вообще не принято верить, но если уж вы и ранее колебались, как врач, поставить относительно меня рутинный диагноз, если вы глубже взглянули на меня, то я теперь требую от вас доверия к моим словам, потому что я скрепляю их высшей для меня клятвойчестным словом Слушайте же меня!.. Слушайте!
И он еще крепче вцепился в рукав доктора своими костлявыми пальцами и еще боязливее поглядел на нишу входной двери.
Вы знаете фельдшера Савельева?
Нет.
Он в третьем буйном Но вы, может быть, слыхали эту фамилию?
Да, слыхал! задумчиво отвечал молодой врач, припоминая, что и действительно с первых же часов своего водворения здесь то там то сям, то на устах больных, то служащих, фамилия эта была им слышана неоднократно.
О! Это ужасный человек! прошептал Иван Терентьевич. И, опять оглянувшись на дверь, он продолжал:Ужаснее нового врача Как его фамилия, я все забываю?.. Бол
Болотов! воскликнул Долянский в неописанном удивлении.
Да-да! подтвердил Иван Терентьевич. Этот Болотов лечит нас, но уверяю вас, что он сам гораздо более нас нуждается в психиатре Он сам сумасшедший!.. Уверяю вас! Клянусь вам в этом!
Долянский вновь поглядел на своего собеседника испытующим оком врача, но тот выдержал взгляд и продолжал:
Опять вы глядите на меня с недоверием опять этот ваш докторский взгляд? О, какой ужасен! И как беспомощен я под его давлением Но ведь я же предупредил вас, что сообщу вам нечто такое, что должно с первого раза сильно поразить вас и вызвать ко мне недоверие, которое, впрочем, с течением времени должно исчезнуть, когда вы убедитесь во всем фактически Я повторяю, если вы пожалели меня, несчастного, закинутого сюда и заживо тут погребенного, то я жалею и вас человека еще молодого, а главное, нового и неопытного Я хочу вам открыть все, что тут творится А тут творятся ужасные вещи
Но постойте! Почему же вы думаете, что Болотов сумасшедший?
Иван Терентьевич грустно улыбнулся:
Почему? Когда вы тут пробудете еще несколько дней вы поймете почему, я пока умолчу, потому что у нас нет времени Я только расскажу вам кое-что про Савельева. Савельев, как вы знаете, фельдшер женского отделения. Он очень влюбчивый человек.
На что вы намекаете?.. в ужасе воскликнул Долянский.
Он большой поклонник дам
Это чудовищно!
Вдруг все тело говорившего вздрогнуло и глаза как-то странно блеснули, но погруженный в раздумье относительно всего сообщенного Долянский не заметил этой перемены в своем собеседнике.
В комнате, ограниченной стенами толщиною в аршин, царило полное беззвучие.
Дай теперь в отделении кое-что найдется интересного! Мне говорил Кондратыч
Кто это Кондратыч? перебил Долянский.
О, это славный старичок, сторож, ему семьдесят лет, а тут он служит уже сорок пятый год Но чудный старик. Он много делает добра нам! Мы его все любим Он
Что же он говорил?
Он рассказал мнемы с ним в особенности приятели, что недавно привезли сюда какую-то графиню Постойте, фамилию сейчас вспомню графиню графиню графиню Радищеву, пожилую даму Говорят, она тоже не совсем того, но она в отделении у Болотова стало быть, капут
Графиня Радищева? повторил Долянский, широко раскрывая глаза.
Да, Радищева. А что? Вы ее знаете?.. спросил Иван Терентьевич и вдруг, бешено блеснув глазами, кинулся на Долянского, схватил его за горло, и между ними завязалась жестокая борьба, в которой хотя с большим трудом, но взял верх молодой врач.
Он успел отворить дверь и выскочить в коридор.
Несчастного Ивана Терентьевича потащили в «ванную» под душ, где для Долянского и стало ясно, что форма его помешательства носит очень странный характер. В обыкновенное время это был совершенно здоровый и здравомыслящий субъект, но на него иногда находили припадки совершенно неожиданного и беспричинного бешенства.
Молодого врача забыли предупредить об этом.
Комната 13
После борьбы с сумасшедшим Долянский направился в отделение Болотова.
Не так потряс его этот факт внезапного припадка, как то, что было рассказано ему несчастным в минуты его здравого мышления.
«Графиня Радищева здесь?! думал он. Как жаль! Неужели эта бедная, кроткая женщина лишилась рассудка?..»
Но еще более взволновало его то, что, быть может, сумасшедший прав Быть может, какая-нибудь гнусная интрига привела ее сюда И вот Долянскому припомнились давно забытые уже было дни, когда он студентом искал уроков и случайно, через знакомых, узнал, что в доме графа Радищева требуется репетитор к его сыну, который оканчивает гимназию. Долянский пришел, познакомился с семьею Радищевых и начал давать уроки.
Павел очень понравился ему; но гораздо более симпатии внушила бедная графиняэто молчаливое кроткое существо, очевидно забитое обстоятельствами своего несчастного брака.
Графа Иеронима Ивановича он видел очень редко, и свидания эти были сухи и холодны.
Гордый аристократ относился к нему с той оскорбительной вежливостью, которая только и способна воспитать чувство затаенной злобы в сердце того, к кому она обращена.
Почти изо дня в день бывая у Радищевых в течение целого года, Долянский мало-помалу окончательно был посвящен во все детали семейного быта своего ученика, и негодование на старого селадона вскоре перешло в явное презрение.
При таких обстоятельствах, в особенности если принять во внимание две-три стычки между ним и графом, продолжать занятия с Павлом было неудобно, и он отказался.