Она оттолкнула ногой собаку и странно спросила:
Вы кто такой?!!
Но в это время поспешными шагами вышел высокий, сухощавый господин с понурой головой и сразу обращающими на себя внимание глазами. Казалось, эти глаза раньше его вошли в переднюю. Это были действительно одни из ужаснейших глаз на свете. Перед их взглядом каждый другой взгляд тотчас же опускался; сам обладатель их, вероятно, прекрасно знал действие их и потому старательно щурил, а временами закрывал даже совсем.
Это был сам Карл Федорович Шнейдер. Увидев его, и женщина и собака пришли в замешательство: первая, бормоча что-то, отошла, а вторая, поджав хвост, полезла под высокий деревянный диван, стоящий тут же, в передней.
Что вам угодно? сдержанным грудным голосом спросил внушительно директор.
Долянский рекомендовался.
Пожалуйте сюда! монотонно пригласил Шнейдер.
Долянский вошел за ним в какую-то боковую дверь и очутился в странной комнате. Обои были совершенно черного цвета; черный клеенчатый диван занимал значительную часть ее; такие же несколько кресел и стол, обтянутый черной же клеенкой, составляли все ее убранство. На столе ничего не лежало и не стояло. Комната имела совершенно нежилой вид и слабо освещалась стрельчатым окном, по ту сторону украшенным солидной решеткой.
Пахло затхлостью и сыростью.
Прошу садиться! монотонно сказал угрюмый хозяин, а когда Долянский опустился на кресло, сел сам и вдруг во всю ширину раскрыл свои страшные глаза.
Невольная дрожь охватила молодого врача и мурашками пробежала по спине.
Я вас попрошу, уже густым и громким басом начал директор, тотчас же отправиться в контору и там явиться моему помощнику, Иосифу Вальтеровичу Кунцу! Вы с ним сделаете приблизительный осмотр заведения, после чего попрошу вас опять зайти ко мне..
После этого Шнейдер порывисто встал; встал и Долянский.
Вы не знаете еще, где контора?
Нет.
Манекен вам покажет швейцар старик, который сидит у двери.
И, провожая нового психиатра, директор крикнул, высунув голову в щель приотворенной двери:
Манекен! Проводи доктора в контору.
Старик вскочил как ужаленный и, тяжело ступая, подбежал к Долянскому.
Пожалуйте! торопливо заговорил он. Пожалуйте за мной, направо Сюда, в коридор.
Направо из вестибюля действительно виднелся длинный полутемный коридор. Только в самом конце брезжило окно, и на всем протяжении не было ни одной двери.
Манекен, как-то неестественно согнувшись и болтая руками с таким видом, как будто он собирался броситься на четвереньки, пошел вперед. Тяжелые, мерные шаги его наполняли коридор странным шумом.
В самом конце у окна, выходящего во внутренний сад, направо оказалась большая дверь с надписью на зеленой доске: «Контора и к приемный покой». Широко распахнув эту дверь, Манекен заковылял назад, а Долянский очутился в просторной комнате, заставленной клеенчатыми диванами и креслами. Налево была другая дверь с надписью: «Контора», а направо«Кабинет старшего врача». Очутившись один, в совершенно пустой комнате, Долянский затруднился было, куда направиться, но, прочтя надписи, отворил дверь кабинета врача, за которой слышался говор нескольких голосов. Это была несколько меньшая комната с громадным письменным столом у окна, украшенным наглухо вделанной чернильницей и воткнутым в нее пером. Кроме двух пепельниц, на этом столе, как и в приемной директора, ничего не было.
На диванах и креслах, тоже массивных и обитых клеенкой, в разных позах сидело человек семь. Это были врачи, собравшиеся поболтать до обхода. Двоебыли старики; один длинный, худой как жердь, с мутными серыми глазами, другой лысый, толстенький, с массивнейшей золотой цепью на выпуклом животе. Остальные пятеро имели хотя не старые, но очень угрюмые физиономии.
За письменным столом, перекинув коротенькую ножку через подлокотник кресла, сидел худенький человек восточного типа, с глазами, напоминающими коринки, вставленные в голову булочного жаворонка; непомерно длинный, острый нос дополнял это сходство, а редкая всклокоченная растительность на голове походила на перья. Это был Иосиф Вальтерович Кунц.
При появлении Доля некого все удивленно смолкли, а он вскочил с кресла и быстро подошел к молодому врачу с таким видом, будто хотел преградить ему дорогу в глубь комнаты.
Что вам угодно?.. Что прикажете?.. закартавил он, беспокойно мигая черными глазками.
Долянский рекомендовался.
A-а! Очень приятно!.. Очень приятно садитесь Господа, наш новый коллега!.. Садитесь, пожалуйста Вы уже были у Карла Федоровича?
Ага!.. Были!.. продолжал он, не дав Долянскому ответить. Хорошо-с Садитесь, пожалуйста!..
Долянский давно уже сидел и потому не без удивления окинул глазами эту странную, тревожную фигурку.
Долянский, здравствуйте! сказал кто-то из глубины комнаты. Молодой врач быстро оглянулся, пригляделся и вскочил, радостно протягивая руки:
Болотов?! Ты?! Какими судьбами?!
Именно «судьбами», ответил лохматоголовый гигант в очках и сильно ношенном костюме.
На это возражение несколько человек засмеялись, а Кунц, хихикая, стал потирать свои маленькие ручки.
Да, брат, судьбы человеческие неисповедимы! продолжал Болотов, потрясая руку товарища.
В эту минуту их связывали воспоминания школьной скамьи, где зародившаяся дружба была расторгнута теми путями судеб, которые, по мнению Болотова, неисповедимы.
Андрей Болотов на целую свою и тогда точно так же лохматую голову возвышался над классом. Он всегда сидел на последней скамейке и, запустив «пятерню» в свои лохмы, читал вечно читал но не романы, не повести с интересной завязкой, а какие-то странные книги и брошюры о «психологии функции мозга», о «границах нормального мышления» и тому подобном. Ловившие его с этим поличным учителя и гувернеры, раньше чем придумать взыскание за подобную контрабанду, долго и удивленно глядели на всклокоченного семнадцатилетнего философа, а иногда так-таки и забывали наказать его, заводя разговор об интересной теме брошюры.
Тогда Болотов оживлялся и начинал говорить. Долянский и теперь помнил эти диспуты. Как умно, как хорошо говорил он!
С товарищами Болотов не сближался; он, казалось, не замечал их, бродя в толпе, заложив назад свои могучие длани и вечно думая о чем-то.
К соседу по парте он сидел всегда спиной и менее, чем с кем-либо, обнаруживал желание сблизиться. С одним Долянским он иногда перекидывался фразами, но и то мало, а вот теперь вспомнил его почему-то и дружески трясет руку, хорошо и добро глядя в глаза.
Долянский потерял его из виду тотчас же по окончании гимназии. Слыхал он, что Болотов хотел поступить в медицинскую академию, но почему-то не поступил, а уехал за границу в Гейдельберг и вскоре совсем пропал.
Садись-ка! хлопнул по дивану Болотов. Ну а ты как дошел досюда?..
Долянский в двух словах передал, как и что заставило его принять это место, но, говоря, вдруг заметил, что Болотов перестал его слушать и задумчиво глядел в одну точку.
«Он еще страннее стал!»подумал молодой врач, искоса окинув старого товарища.
Что?.. Да?.. Такс голодухи? вдруг опять заговорил Болотов. Это бывает!.. Да Ну, мне пора в отделение Прощай! Еще увидимся Квартировать тут будешь или в городе?.. А?.. Ну, и я тут живу Прощай!.. Еще и сегодня увидимся!.. Осмотр будешь с ним делать указал он на Кунца. Ну и меня увидишь я, брат над меланхоличками работаю там есть один интересный субъект Прощай!
И, еще раз стиснув руку, Болотов тяжелыми, уверенными шагами вышел. Долянский заметил, что Болотов пользуется некоторым уважением окружающих, а у Кунца при взгляде на него в глазах блеснуло несколько раз даже нечто вроде робости.
Когда он вышел, Кунц встал и, любезно улыбнувшись, жестом пригласил Долянского следовать за собой.
Сумасшедший
На другой день Долянский съездил в город за скарбом, а еще через день квартирка, отведенная ему где-то на третьем дворе, за садом, приняла жилой вид. Она состояла только из двух комнаток, на меблировку которых потребовалось немного аксессуаров.
Было часов восемь вечера. Долянский сидел перед письменным столом, тупо глядя на белый абажур своей лампы.