Этот недобитый парк-рейнджер тоже его смущал. С какой стати? Тэпп понятия не имел. Порой выстрел может оказаться каким-то примитивнымэто был, видимо, тот самый случай. Ведь человеческое телобесконечный источник анекдотов, в которых его разрывают, давят, взрывают и выворачивают наизнанку. Далеко не все они удачные.
Слышали о парне, которому оторвало всю правую часть?
С ним все в порядке, вовсю ходит налево.
Тэпп положил указательный палец на изгиб спускового крючкадвижение, которое за свои пятьдесят шесть лет он проделывал, наверное, сто миллионов раз. Управление спуском, плавный нажимоснова искусства меткой стрельбы. Спросите кого угодно. Надо нажимать и ни в коем случае не тянуть. И нажимать с такой постепенностью, чтобы выстрел удивил самого стрелка. В противном случае тело в ожидании отдачи бессознательно дернется, и в те решающие мгновения, когда пуля с бешеной скоростью несется в канале ствола, даже легкая дрожь руки погубит выстрел. Снайпер понимает: хороший выстрел, как гром среди ясного неба, должен стать неожиданным не только для цели, но и для стрелка.
Я делаю это ради стрельбы, а не ради их боли.
Их боль мне не доставляет удовольствия.
Их боль только требуется для моей стрельбы.
Тэпп замер в состоянии покоя тихой запруды и, нажимая на спусковой крючок и вспоминая свои рассуждения о прошлой жестокости, понял, что выстрел в мистера Флойда, наверное, самый искренний жест доброй воли по отношению к человеку. Ему стало приятно.
Механизм сработал чисто. И от этого ему сделалось еще приятнее.
Эль услышала сырой шлепок, будто в стену запустили оковалком мяса; куртка Глена Флойда колыхнулась чуть повыше поясницы, и он, переломившись, осел на землю, будто невидимые ножницы перерезали его спинной мозг. Ни крови, ни боли, почти беззвучное милосердное избавление от кошмарного бдения. Проблемы Флойда наконец остались позади, и Эль ему немного позавидовала. Она сидела, положив под себя руки, спиной к задней панели «тойоты», держа ноги в спасительной тени машины. Хотелось пить. Контактные линзы пересохли от набившегося под веки песка, и при каждом моргании саднило глаза. От горячего воздуха жгло в горле, словно она, наклонившись над печной топкой, с силой вдыхала жар. Желудок так и не успокоился, и в неподвижном воздухе тянуло рвотными массами. Запах был похож на соленую китайскую еду.
Вздохнул Глен. По-детски, разочарованно. Звук напомнил ей реакцию Джеймса, когда тот проигрывал в споре. Схожесть услышанного на мгновение успокоила ее, но Эль тут же поняла, что это из умирающих легких Глена вышел воздух.
Один-один-тысяча.
Сама не зная почему, она начала считать.
Два-один-тысяча.
Затем до нее дошло: она считала потому, что ее больше здесь не было. На этом богом забытом лоскутке выжженной земли, пригвожденной к камню и металлу невидимым взглядом. Не было в Мохаве. Не было даже в этом дерьмовом году.
А находилась она под горячим ночным небом на крыше оштукатуренного многоквартирного дома «Капризная свинка» первого жилища, где они с Джеймсом поселились вместе. Ночные электрические буйства в южном Кали были яркими, но без дождей, и они с Джеймсом поднимались на красную черепичную крышу по треснувшей водосточной трубе рядом с их кухонным окном и, прикрытые лишь одеялом, смотрели, как раскалывается небо.
Три-один-тысяча.
Каждая молния запускала отсчет секунд. Одни вспыхивали на мгновение, другие длились дольше, скользя потрескивающей проволокой от одного края горизонта к другому. Некоторые, подобно рождественской иллюминации, рисовали на небе узоры. Если молния вспыхивала близко, Эль вздрагивала в объятиях Джеймса.
Я занимался этим мальчишкой, рассказывал он. После вспышки надо считать до тех пор, пока не услышишь гром.
Давай.
Джеймс шевельнулся и коснулся ногой ее бедра, что Эль по-прежнему смущало. Случайно задел локтем ее сладкое «сучье варево»; бутылочка скользнула по водостоку и разбилась на теннисном корте тремя этажами ниже.
Ничего страшного, хихикнула Эль, там не ведьмино зелье, а обыкновенный арбуз.
Четыре-один-тысяча.
Когда услышишь гром, раздели общее количество секунд на пять. Очередная молния окрасила небо в пурпурный цвет, и Джеймс сцепил свои пальцы с ее. Свет молнии достигает глаз мгновенно, а звуку грома требуется пять секунд, чтобы преодолеть милю. Таким образом, полученное число и будет расстоянием до того места, где ударила молния.
Получается триста ярдов в секунду, подсчитала Эль.
Приблизительно.
Серьезно? Три футбольных поля.
Да.
Трудно поверить, что звук распространяется так медленно.
Сначала пукнешь, потом услышишь.
Эль в шутку шлепнула его по щеке.
Пять-один-тысяча.
И вот в Мохаве, в этот проклятый день, Эль Эверсман услышала гром. Глухой, неестественный, он прокатился по впадине, как волна, натыкаясь на скалы, рассыпался на камнях, в кустарнике и на капоте «тойоты», а затем отхлынул обратно. Может, это пассажирский лайнер утюжил облака на большой высоте, сорвался валун или в дальних отрогах прошумел ветер. Больше никто не различил слабого, искаженного звука выстрела.
Пять секунд.
Одна миля.
Он в миле от нас?
Да.
Ты уверена?
Джеймс держал самый большой треугольный осколок бокового зеркальца «тойоты» три дюйма в поперечнике, изящно зажав его между большим и указательным пальцами. Затем медленно, как крадется лед вниз по склону горы, выставил маленький фрагмент над капотом «тойоты» и, опустив голову на уровень верхнего края шины, регулировал до тех пор, пока в пальцах не оказался зазубренный край кратера.
Импровизированный перископ готов.
Я слышала выстрел, произнесла Эль. Через пять секунд он убил Глена.
Глен убит?
Она показала на склон, где в двадцати ярдах на дороге лицом вниз лежал мертвый. Джеймс смахнул с глаз песок и ждал, когда на него накатят эмоциистрах, потрясение, ярость, сожаление, однако ничего не происходило. Ничто не менялось, он абсолютно ничего не чувствовал. Глен умер, они пока живывот и весь расклад. Джеймс попытался вспомнить водительское удостоверение покойного, цвет его глаз, странный рассказ о шофере с зачесом на лысинучто-нибудь весомое, за что зацепиться, но так и не сумел. И встревожился, обнаружив, что смерть человека его почти не тронула.
Эль стиснула зубы.
Покойся с миром, Глен.
Джеймс кивнул.
Чем быстрее мы обнаружим, где находится стрелок, тем скорее сообразим, как нам действовать. Он зафиксировал в зеркальце северную часть хребта. Если убийца собирается поменять позицию и стрелять в нас под другими углом, надо, изучив местность, попытаться понять, в какую сторону он направится.
Противоположную часть дьявольской долины придется осматривать трехмерными участками. Джеймс медленно поворачивал в пальцах блестящий осколок, складывая панораму с востока на запад. Каждая точка потребует нескольких секунд, потому что где-то там среди отбеленных камней и вспученной земли, среди груд осыпей и эрозийных овражков, в этом бесформенном сейсмическом буйстве за оптикой прицела прячется глаз и следит за ним. И оттуда в него нацелено супермощное оружие.
Миля, произнесла Эль.
Я понял.
Это шестнадцать футбольных полей.
Может, ты неправильно разделила на пять?
За глазами синусоидой пульсировала боль. От слепящего света голова раскалывалась, словно с похмелья. Джеймс принуждал себя рассматривать детали, изучать каждое скопление теней, любой клочок ползучих кустарников, но мозг не слушался. Он даже едва различал испещрившие видимый горизонт темные кляксы, но знал, что это бродячие духи пустынипальмы юкка. В Мосби Джеймс заметил, что эти искривленные гиганты вдвое выше человеческого роста, но почти не мог распознать их среди смазанных красок земли. Кто способен увидеть за милю человека ростом шесть футов даже в идеальных условиях?
Джеймс понимал: то, чем он занимается, потеря времени. Убийца не будет стоять. Он сядет или ляжет на живот.
Дистанция в милю. Это:
1. 760 ярдов.
5. 280 футов.
И очень много дюймов.
Все равно что играть в «Где Уолли?» Только Уолли в их случаевинтовка.