Глория Нэш встретила нас в дверях своего скромного 32-комнатного домика. Прием этот ничем не отличался от других: сад, подсвеченный маленькими лампочками, залитый светом бассейн, огромные столы и вечерние туалеты. Глория Нэшблондинка, красивая и образованная. К сожалению, она родилась лет на десять, как минимум, позже меня и никогда не забывала любезно напомнить мне об этом самыми разными способами: восклицаниями типа «Но как тебе удается сохранить такой цвет лица? Ты должна в будущем открыть мне свои секреты», или, посмотрев на меня с выражением изумления, будто сам факт, что в свои сорок пять я могу стоять одна, без поддержки, достоин занесения в книгу Гиннеса. В тот вечер она выбрала именно второй путь, и на мгновение под ее изумленным взглядом я почувствовала себя мумией Тутанхамона, случайно выставленной для обозрения. Она немедленно увела меня, чтобы я могла поправить прическу, которая, впрочем, в этом не нуждалась, но это один из наиболее скучных и неизменных обычаев Голливуда: каждые десять минут женщины должны исчезать, чтобы причесаться или попудрить нос. На самом деле Глория дрожала от любопытства и забросала меня тысячью вопросов о Левисе, от которых я механически старалась увильнуть. Наконец она начала злиться, сделала несколько намеков, которые я игнорировала, и в отчаянии, когда мы покидали ее очаровательный будуар, перешла в наступление:
Знаешь, Дороти, я питаю к тебе глубокую привязанность. Да, да. Еще когда я была маленькой и увидела тебя в том фильме э В общем, кто-то должен предупредить тебя. О Левисе рассказывают странные истории
Что?! Кровь застыла в моих жилах, но мне удалось замаскировать мой испуганный крик под вопрос.
Как ты упряма!.. Я должна отметить, что он чертовски обольстителен.
Между нами нет ничего романтического, отрезала я. Что это за истории?
Ну, говорят ты знаешь, какой здесь народ говорят, что ты, Пауль и он
Что? Пауль с ним и со мной?
Ты всегда появляешься между ними, поэтому неизбежно
Наконец, до меня дошло, и я снова обрела способность дышать.
О, и это все? весело воскликнула я, словно истории эти не более, как детские шутки. Хотя как еще можно назвать сплетни об оргиях по сравнению с мрачной действительностью. О, только это? Ерунда.
И, оставив Глорию в недоумении, я выпорхнула в сад, взглянуть, не успел ли Левис между двумя рюмочками зарезать кого-нибудь из гостей, кому не понравилось мое вышитое бисером платье. Нет. Он спокойно разговаривал с одной из голливудских журналисток-сплетниц.
Успокоившись, я приняла активное участие в развлечениях. Встретила кое-кого из моих бывших любовников, и все они ухаживали за мной, осыпая комплиментами цвет моего лица и мое платье, пока я не начала думать, не является ли хороший приступ печеночной колики секретом омоложения. Должна подчеркнуть, я всегда остаюсь в хороших отношениях с моими бывшими любовниками, и теперь при встрече со мной они с виноватым видом шептали: «Ах, Дороти, если бы ты только захотела», скромно намекая на воспоминания, подернувшиеся для меня плотной дымкой тумана. Со временем моя память, увы, слабеет. Пауль издали наблюдал за мной, улыбаясь азарту, с которым я развлекалась, а раз или два я поймала взгляд Левисаказалось, Глория серьезно осаждала его. Но я решила не беспокоиться о нем, мне хотелось немного развеяться. Я достаточно поволновалась за последние несколько дней. Я хотела шампанского, благоухания калифорнийской ночи и уверенно-успокаивающего смеха добрых, смелых, красивых голливудских мужчин, которые если и убивали, то лишь на экране.
Когда через час Пауль подошел ко мне, я была слегка пьяна и счастлива, как жаворонок. Рой Дэдридж, король вестернов, печально объяснял мне, что четыре или пять лет назад я загубила его жизнь, и вдохновленный своими чувствами и добрым десятком бокалов «мартини», презрительно взглянул на Пауля, на что тот, впрочем, не прореагировал. Пауль взял меня за руку и отвел в сторону:
Ты довольна?
Безумно. А ты?
Конечно. Видеть тебя смеющейся, даже издалека Пауль, несомненно, душка, подумала я и решила завтра же выйти за него замуж, раз для него это так важно. Единственное, что удержало меня от того, чтоб сразу сказать ему об этом, мое твердое правило не высказывать мысли вслух на вечеринке. Воспользовавшись тем, что мы стояли в тени магнолии, я ограничилась лишь нежным поцелуем в щеку.
Как поживает наш маленький мальчик? спросила я.
Глория смотрит на него, как спаниель на мясо. Она не даст ему сбиться с пути. Кажется, его карьера обеспечена.
«Конечно, если он не убьет дворецкого», быстро подумала я. Хотела пойти посмотреть, как там идут дела, но не успела: со стороны плавательного бассейна раздался вскрик, и я почувствовала на мгновение, как пишут в романах, что волосы мои встали дыбом, несмотря на прижимающий их лак.
Что это? хрипло вырвалось у меня. Но Пауль уже бежал к толпе, собравшейся вокруг бассейна. Я закрыла глаза. Когда я их открыла, рядом бесстрастно стоял Левис:
Это бедная Рена Купер. Она мертва, спокойно сказал он. Рена Купер была та самая журналистка, с которой он говорил часом раньше. Ужаснувшись, я взглянула на него. Рену, правда, не следовало считать символом человеческой доброты, но в ее вызывающей отвращение профессии она была из лучших.
Ты обещал мне, выдохнула я. Ты же обещал!
Что обещал? спросил он, удивившись.
Обещал никого не убивать без моего разрешения. Ты трус, и твое слово ничего не значит. Ты прирожденный убийца. Тебе нельзя верить. Мне стыдно за тебя, Левис. Я в ужасе.
Но это не я, сказал он.
Скажи это кому-нибудь еще, с горечью ответила я, покачав головой. «Кто-то еще». Кто же еще это мог быть?
Подошел Пауль, ему было не по себе. Он взял меня под руку, спросил, почему я так бледна. Левис спокойно стоял, наблюдая за нами, почти улыбаясь; мне хотелось надавать ему пощечин.
У бедняжки Рены еще один сердечный приступ, пояснил Пауль. Десятый в этом году. Доктор ничего не смог сделать: она пила слишком много, а он предупреждал ее.
Левис широко развел руками и одарил меня насмешливой улыбкой несправедливо обиженного праведника. Я вздохнула свободнее. И в то же время поняла, что остаток моей жизни, прочтя любой некролог в газете или узнав о чьей-либо смерти, я не смогу не подозревать его.
Вечер в результате пошел насмарку. Бедняжку Рену увезла «скорая помощь», а вскоре разъехались и остальные гости.
Я пришла в себя, все еще несколько подавленная, только дома. Левис с покровительственным видом подал мне содовой и предложил идти спать. Я покорно согласилась. В это трудно поверить, но мне было стыдно за себя. Моральстранная штука, чрезвычайно многогранная. У меня никогда не будет времени твердо определить свои моральные принципы, пока я не умрунесомненно, от сердечного приступа.
13
Потом был чудесный спокойный период. Три долгие недели прошли без инцидентов. Левис снимался, Пауль и я работали, часто мы обедали вместе у меня дома. Однажды в солнечный уик-энд мы даже отправились за пятьдесят миль в уединенное бунгало на побережье, принадлежащее приятелю Пауля. Бунгало стояло высоко над океаном, на скалистом обрыве, и, чтобы искупаться, приходилось спускаться вниз по козьей тропке. В тот день штормило, и мы с Левисом, бездельничая, в основном наблюдали, как плавает Пауль. Как и все хорошо сохранившиеся мужчины его возраста, он старался изображать спортсмена, и это чуть было не закончилось катастрофой.
Пауль плыл элегантным кролем футах и в тридцати от берега, когда его ноги вдруг свело судорогой. Левис и я, оба в купальных халатах, ели тосты на террасе, с которой открывался прекрасный вид на океан, лежавший футах в двадцати пяти ниже. Я услышала, как Пауль слабо вскрикнул, увидела, как он взмахнул рукой, потом огромная волна накрыла его с головой. Я вскочила и бросилась вниз по тропинке. Но Левис уже скинул халат и прыгнул в воду с высоты двадцать пять футов, рискуя приземлиться на скалы. В две минуты он доплыл до Пауля и вытащил его на берег. Пауля рвало морской водой, я глупо шлепала его по спине, а когда взглянула вверх, то увидела, что Левис совершенно голый. Бог знает, сколько голых мужчин видела я в своей жизни, но тут я почувствовала, что краснею. Наши глаза встретились, и Левис опрометью бросился к дому.