Он смотрел на меня. А я вглядывалась в зеленые глаза, в совершенную линию рта, черные волосы, гладкую кожу: я искала проблеск понимания или отпечаток садизма, но не нашла ничего. Ничего, кроме беспредельной ко мне нежности. Он смотрел на меня, как смотрят на закапризничавшего ни с того ни с сего ребенка. Клянусь, в глазах Левиса я видела снисхождение ко мне. Это последняя капля переполнила чашу терпения: я расплакалась. Левис обнял меня, гладил мои волосы, и я его не остановила.
Между нами говоря, шептал он, с прошлой ночи мы оба много плакали.
11
Естественно, у меня начался приступ печеночной колики. Если возникает серьезная проблема, у меня обязательно появляются резкие боли в правом подреберье. Приступ продолжался два дня, что дало мне возможность сорок восемь часов ни о чем не думать. Я выкарабкалась из болезни печальная, но решившая все оставить на своих местах. Может показаться, что два дня тошноты слишком малая цена за три трупа, но критиковать меня могут только те, кто не знает, что такое печеночная колика. Когда я наконец встала, ноги мои подгибались, не желая слушаться, для себя я уже все решила. Убийства, совершенные Левисом, теперь представлялись мне не столь уж и важными. Кроме того, бедняжка провел два дня около моей постели, вооруженный компрессами, тазиками, настоем ромашки и встревоженный до смерти, а я не могла укусить руку, которая кормила меня.
Тем не менее, с Левисом предстояло разобраться. И как только я смогла проглотить бифштекс и сделать глоток виски, я пригласила Левиса в гостиную и предъявила ему ультиматум:
1. Он обязуется никого не убивать без моего разрешения (конечно, я не собиралась давать его, но подумала, что разумно оставить ему хотя бы надежду).
2. Он перестает употреблять кусочки сахара с ЛСД.
3. Он начинает подыскивать жилье.
Насчет третьего пункта я чувствовала себя менее уверенно, однако Левис со всем согласился, с серьезным выражением лица, без тени улыбки.
После этого я осторожно расспросила Левиса, желая определить, какой эффект произвели на него три убийства? Не садист ли он? Он немного успокоил меня, не совсем, конечно, но успокоил: убийства не произвели на него никакого впечатления. Не было печалиэто очевидно, так как никого из них он не знал, но не было и удовлетворенности. Никаких эмоций. Ко всему прочему, его не терзали ни угрызения совести, ни ночные кошмары, короче, моральных устоев у него не обнаруживалось. Тут, по ассоциации, я начала задумываться, что же стало с моими устоями.
Пока я болела, Пауль Бретт приезжал дважды, но я отказывалась видеть его. Редко человек бывает так непригляден, как при печеночной колике. Оскорбляла сама мысль о том, что любовник увидит меня с желтой кожей, с грязными волосами и опухшими глазами. С другой стороны, присутствие Левиса совершенно меня не беспокоило. Вероятно, из-за отсутствия секса в наших отношениях. И, потом, его признание в любви в то знаменательное утро трактовалось однозначно: будь я вся покрыта язвами, он бы этого не заметил. Как женщина, я не могла сказать, хорошо это или плохо. Все это я и попыталась объяснить Паулю, когда после моего возвращения на работу он начал упрекать меня:
Ты позволила Левису заботиться о себе, а меня не захотела даже видеть.
Я была такая страшная. Если б я пустила тебя в дом, ты бы испугался и потом ни разу больше не взглянул бы на меня.
Это забавно. Знаешь, мне потребовалось много времени, чтобы поверить, что между вами ничего не было, но теперь я уверен. Но скажи мне, с кем он спит?
Мне пришлось признать, что я не имею ни малейшего понятия. Раньше я думала, что он провел две-три ночи в объятиях какой-либо молоденькой звездочки, но это оказались именно те ночи, когда он занимался Болтоном или кем-то еще. И все же Глория Нэшпосле смерти Лолы звезда номер одинобратила на него внимание и даже прислала ему приглашение на вечер, куда ей пришлось пригласить и меня. Не забыла Глория и Пауля.
Я пойду только из-за вас двоих, признался он. Надеюсь, этот вечер для нас кончится лучше, чем тот, другой.
Я тоже искренне в это верила.
Все равно я удивлен, что из-за обычной драки ты так расхворалась. Твои приступы печеночной колики хорошо известны в Голливуде, Дороти. Один был, когда Френк ушел к Лоле, другойкогда Джерри выгнал тебя после того, как ты обозвала его грязным скрягой, и еще один, когда твоя бедная секретарша выпала из окна. То есть они имели под собой более веские причины, если можно так сказать.
Что ты хочешь, Пауль? Я старею.
Более веские если б он только знал Бог мой, если б он только знал! На мгновение я представила выражение его лица и начала смеяться. Минут пять я буквально плакала от смеха. В последнее время мои нервы определенно расшатались, но Пауль проявил снисхождение, терпение, заботу и даже дал мне свой платок, чтобы вытереть потекшую с ресниц тушь. Наконец я успокоилась, пробормотала что-то, извиняясь, и поцеловала Пауля, чтобы успокоить и его. Мы были одни в моем кабинете. Кэнди куда-то вышла. Пауль становился все более нежным. Мы решили этим же вечером поехать к нему, я позвонила Левису и сказала, чтобы он обедал без меня (эту неделю они не снимали).
Велела ему быть хорошим мальчиком, и тут меня снова разобрал смех. Он обещал не буянить до следующего утра. С ощущением нереальности всего происходящего я поехала С Паулем обедать к Чейзену, готовая встретить сотню людей, которые ничего не знали. Все это изумляло меня. И только позже, ночью, рядом с Паулем, который, как обычно, спал, положив голову мне на плечо и обняв меня рукой, я неожиданно почувствовала себя одинокой и испуганной. Я владела тайной, страшной тайной, а я не создана хранить секреты. Я не спала до рассвета, а в то же время в пяти милях от меня в своей маленькой кроватке безмятежно, должно быть, спал мой сентиментальный убийца, и ему снились птички и цветы.
12
В тот вечер у Глории Нэш мы выглядели исключительно элегантно. Я надела черное, вышитое бисером платье, купленное за бешеную цену в Париже, которое прекрасно оголяло спинуодин из оставшихся моих козырей. Левис в смокинге, с блестящими черными волосами смотрелся, как молодой принц, хотя в нем было что-то от фавна. Что касается Пауля, то он являл собой спокойного, элегантного мужчину лет сорока, со светлыми волосами, седеющими на висках, и ироническим взглядом. Я уже смирилась с тем, что мои бисеринки превратятся в пыль, зажатые между двумя смокингами в «ягуаре», когда Левис торжественно поднял руку.
У меня есть для тебя новости, Дороти!
Я вздрогнула, а Пауль заговорщицки засмеялся:
Это настоящий сюрприз, Дороти, пойдем за ним.
Левис вышел в сад, сел в «роллс» и на что-то нажал. «Роллс» издал мягкий, ровный звук, дернулся и, плавно тронувшись с места, остановился передо мной. Левис спрыгнул на землю, обошел машину и с низким поклоном открыл дверь. От изумления я лишилась дара речи.
По крайней мере, сюда-то он доехал, рассмеялся Пауль. Да не удивляйся ты так. Залезай. Шеф, мы едем к мисс Глории Нэш, кинозвезде, Бульвар Заходящего Солнца.
Левис тронул машину с места. Через стекло, разделявшее нас, в зеркале заднего обзора я видела лицо Левиса, радостное, детское, счастливое, возбужденное доставленной мне радостью. Бывают моменты, когда реальность жизни полностью ускользает от меня. Я нашла старую переговорную трубку и поднесла ее ко рту:
Шеф, что заставило «роллс» сдвинуться с места?
Я всю неделю чинил его. Как видишь, не зря.
Я посмотрела на Пауля.
Он признался мне три дня назад, Пауль улыбнулся. Мне кажется, Левису лет двенадцать. Пауль в свою очередь взял трубку:Шеф, советую вам сегодня быть повежливее с хозяйкой. Ваше безразличие могут неправильно истолковать.
Левис пожал плечами, но ничего не ответил. Я отчаянно надеялась, что все будут добры ко мне в этот вечер, и у моего маленького преступника не возникнет никаких странных желаний. К этому вечеру я готовилась последние десять дней. Приукрашивала коллег, друзей и изображала Голливуд, эти гнусные джунгли цветущим раем любви. Если же едкая реплика о ком-либо все-таки слетала с моих губ, я немедленно рассказывала о воображаемой услуге, которую эта личность оказала мне три года назад; короче, я быстро могла стать идиоткой, сойти с ума, если этого еще не случилось.