Что ж до сих пор не отдал? спросил Савва. И дело было бы закрыто, а то мороки много, а времени нет.
У него нет сейчас, но он достанет!
Врешь ты, Митя. Слышал я, что твой Седой недавно большой куш взял, усмехнулся Савва, а платить не хочет.
Его деньгиего заботы, ответил Митя, но, насколько я Седого помню, он никогда денег не жалел. Деньги для негопустота.
Что же он людей за них гробит? снова вмешался молодой цыган.
А ты, поинтересовался Митя, давно руки отмыл?
Парень угрожающе двинулся к Мите, но Савва остановил его взглядом.
Погоди, не время, еще не поговорили.
Нам с тобой делить нечего, вины за мной перед вами нет, а то, что друга вам на съедение не отдаю, так это вы сами должны понимать, ведь не выродок я, а человек. Жизнь вы мне спасли, приют оказали, все это верно Что же, я за это рабом вашим должен быть?
Не заводись, сказал Савва. Но сам посуди. Меж двух огней стоять всегда опасно. А один ты быть не сможешь, не такой человек. Так что отдай Седого. Скажи, где его лежбище, где он может скрываться? И мы тебя в покое оставим. И жизнь его не хотим брать, а только деньги. Что же он бегает?
Говорил я уже, если он не отдает деньги, значит, нет их у него сейчас. Появятсяотдаст, чтобы только с вами развязаться. Зачем ему лишние хлопоты?
Ладно, Митя, верю я тебе, не знаю почему, но верю. Не будем искать Седого, дадим ему время. Но если он тянуть станеткрышка и ему, и тебе, ведь выходит, что ты за него ручаешься?!
Ручаюсь, сказал Митя.
И сразу обстановка изменилась: и напряжение как будто рукой сняло, и гитара появилась, и стол был накрыт, и песни зазвучали. Митю всегда удивлял этот мгновенный переход от радости к горю, от печали к веселью. Так перестраиваться умели только цыгане.
Душа твоя поет и не стареет!
Припомни, как ты с нами кочевал,
Не замечал, как пролетало время,
И все свои тревоги забывал.
Коней поил, плясал, когда был праздник,
Лихим ты был, я помню, как сейчас!..
Женский голос оборвал песню на полуслове, и, словно ниоткуда, в ответ ему возник мужской голос, и песня снова ожила и полетела.
Послушай, разве это было? Разве
Один раз в жизни будет звездный час?
Да, дорогой, всегда одна дорога,
И друг один, и женщина одна
И Бог один! И нет другого Бога,
И нам другая доля не нужна!..
Песня снова оборвалась, на этот раз окончательно. Дверь распахнулась, и на пороге возник избитый Валерка. Он еле стоял, его поддерживали под руки молодые цыгане.
Вот, морэ, сказал один из них, Николай, отыскали пацана, который с тем паханом шатался.
Валерку втолкнули в комнату. Он плюхнулся на стул и рукавом вытер стекавшую с губ кровь.
Что, парень, где твой хозяин? спросил Савва.
Откуда я знаю? Давно не видел.
Где вы его отыскали? поинтересовался Митя.
В баре водку глушил, ответил Николай. Мы его в машину кинули и сюда.
Дураки вы, снова вмешался Митя, в баре ошиваетесь, а там люди Седого. Опять кровь будет. Потом лишние разборки.
Ты, Митя, нам не указчик! резко и отчетливо произнес Николай. Мы тебе верили и за тобой шли. А ты с Седым снюхался.
Прав Митя, сказал Савва, дело он говорит. Нечего лишнюю кровь проливать, без пользы это. В голосе Саввы прозвучали угрожающие нотки.
Все стихли.
Что делать с тобой, парень, ума не приложу! воскликнул Савва.
Пришить его, и дело с концом, чтобы пахану был урок, хмуро проговорил молодой цыган.
Меня уже пытались пришить сегодня, зло усмехнулся Валерка, меня и мою девчонку.
Да что ты? подивился Савва. Кто же это?
Цыган! ответил Валерка.
Какой еще цыган?
Его, кажется, Гурано зовут. Друг Седого.
Знаю я его, кивнул Савва.
Чем же ты своему хозяину не угодил? поинтересовался Николай.
Расслабился я, признался Валерка, сказал своей девчонке о ночном налете на одну фирму и о том, что охранника убили. А это стало известно Седому. Посчитал он, что девчонка нас продаст, вот и велел замочить и меня, и ее.
Крут твой хозяин, проговорил Савва, ни своих, ни чужих не щадит. А много ли бабок взяли при том налете?
Много, ответил Валерка, баксы там были.
Вот видишь, усмехнулся Савва, повернувшись к Мите, а ты мне мозги пудришь, что у Седого денег нет. Платить он не хочет.
Этого я понять не могу, ответил Митя, на Седого это не похоже, здесь что-то не так. Отпусти нас, меня и пацана этого. Я же тебе сказал, что за Седого я буду в ответе перед тобой.
Ладно, ответил Савва, забирай пацана, никому он пока не нужен. Но с Седым разберись, или мы с вами обоими разберемся
Седой сидел на одной из подмосковных дач, о которой никто, кроме Мити, знать не мог, и глушил водку. Какое-то безразличие овладело им. Такого состояния не было у него давно. На столе стояли пустые бутылки, рядом на полу валялась сумка с долларами. Изредка Седой посматривал на деньги, и тогда кривая усмешка появлялась на его лице.
«Господи, думал Седой, и из-за этой пакости я снова ввязался в дела, которые мне совсем не нужны. Может, Митя прав и надо уехать отсюда? Заплатить цыганам за жизнь Бамбая и уехать?»
Но сомнения были недолгими. Седой вспоминал свою полную тревог и опасностей жизнь, в которой потоком лилась кровь и гибли люди. И снова приступы ярости охватывали его. Седой пил и не пьянел. Не брала его водка. Нервы были напряжены до предела.
«Что же ты не приходишь, Митя, думал Седой. Именно сейчас, когда ты мне так нужен»
В дверь заглянула хозяйка дачи.
Что-нибудь надо? спросила она.
Сходи, принеси водки.
Хозяйка исчезла. Седой снова остался один. Чувство одиночества преследовало его давно, хотя он и не сознавался себе в этом. Но порой ему хотелось выйти на улицу и заговорить с первым попавшимся человеком.
«Вот и Арнольдыч ушел из жизни, еще одна ниточка порвалась, подумал Седой, придется Катерине говорить что-то. Она его любила, будет бабий вой, и снова нервы напрягутся. Уходят люди, один за одним. Люди из моей прошлой жизни»
Седой заставил себя прервать размышления. Было не до эмоций. Ведь ситуация накалилась до предела, и любая оплошность могла привести к самым неожиданным результатам. Раньше такого не случалось, жизнь приучила его к холодному расчету, и он был благодарен ей за это.
Дверь снова отворилась. Вошла хозяйка с двумя сумками в руках.
Вот, принесла все, что просил, сказала она.
Ладно, кивнул Седой. Выгружай содержимое и посиди со мной.
Хозяйка, миловидная женщина, лет сорока, с добрыми глазами, была вдовой одного из бывших корешей Седого, погибшего на пересылке.
Тоскуешь, Седой? спросила она. Чего в бега пошел? Ты же вроде бы от дел устранился?
Душа моя плачет, Милка, сказал Седой, и покоя ей нет.
Эх, вздохнула женщина, дурные вы все. И денег у вас тьма, и все вам неймется, все куда-то тянет и тянет, а в конце этой дорогипропасть.
Мудреная ты, Милка. Что-то раньше, когда твой был жив, я таких слов от тебя не слышал
Что бабе надо, улыбнулась она, тепла побольше да денег, а все остальное, если не дура, она сама сделает.
Это верно, согласился Седой, да что-то в жизни так не получается, неполадок много. Ты про Митю слышала?
Да ты же сам и говорил. Это который бабу свою и друга убил?
Он самый, кивнул Седой. Тишайший был человек когда-то, а теперь ожесточился.
Баба поганая ему попалась, сказала Милка, такая только и может, что до могилы довести.
Вот что я тебе скажу, начал Седой, конечно, тебе виднее. Но все же каждый от женщины разного ждет: одинзаботы, другойпонимания. А любовь, милая моя, это совсем другое, это как в омут головой! И тогда не видишь, плох человек или хорош, просто не можешь без негои все тут! Вот ведь какая штука получается!
Любовь! возразила Милка. Знаем мы про нее все, гаснет она быстро, текучка ее убивает, ежедневное мельтешение. Силы гаснут, и на любовь времени не остается.
Если дорог человек, на него всегда времени хватает. Ты-то своего любила?
Любила. Да мне его уголовные дела поперек горла стояли. Хотела я нормальной человеческой жизни, а он даже ребенка мне не сделал. Все потом да потом Вот и не успел, сгинул.