Устал я жить, Седой, ответил Митя, чувствую, что ожесточаюсь. Душа моя кричит: «Остановись, Митя», а я не могу. Один раз в жизни я полюбил, и все поломалось.
Добрый ты всегда был, еще с детства, людям очень верил, а они тебя наказали.
Как же не верить-то? Иначе и жить невозможно.
Не всем можно верить, Митя. Ты в своей любви одиноким был
Это правда, согласился Митя. Ладно, хватит базарить, пошли.
Арнольдыч жил неподалеку, в старом, чудом сохранившемся деревянном доме в глубине якиманских дворов. Седой и Митя прошли мимо чахлых, уныло доживающих свой век деревьев, мимо разрушенного сарая с полусгнившими досками. Скрипящая дверь с многочисленными надписями, намалеванными чей-то озорной рукой, проскрипев, пропустила их внутрь. Поднявшись на второй этаж, они на мгновение остановились перед новой дверью, которую украшало множество табличек. Она была не заперта.
По старинке живут, усмехнулся Седой.
Другие люди, в тон ему сказал Митя.
Постучав, но так и не услышав ответа, они вошли в просторную комнату. За столом сидел человек неопределенного возраста, в майке и в полотняных, смахивающих на пижамные, штанах. Он пил чай, и, судя по всему, это было для него самым интересным занятием на свете. Человек никак не среагировал на вошедших, а они, словно нарочно, громко топали, с шумом вытирали ноги, радостно хмыкали.
Никак несет кого? наконец заговорил хозяин.
Ладно тебе, Арнольдыч, это я, Седой
Какого ты цвета, мы знаем, вяло отреагировал Арнольдыч, а вот кто с тобой, что-то понять не могу. Не вижу я, зрение плоховатое стало.
Не видишь? рассмеялся Седой. Да это же Митя, Митя!
Митя?! Арнольдыч привстал и, отодвинув от себя чашку, стал пристально вглядываться.
Батюшки, никак и вправду Митя? Откуда взялся?
С неба упал. Хороший подарок я тебе приготовил? причмокнул Седой и языком, и губами одновременно.
Было видно, что он доволен произведенным эффектом. Еще бы! Арнольдыч, которого, кажется, ничто в жизни не могло удивить, был просто поражен. И даже засуетился, доставая чашки и приглашая гостей к столу.
Давайте, присаживайтесь, чайку попьем, поговорим
Ладно тебе, Арнольдыч, не суетись, время терпит. Все успееми поговорить, и чайком побаловаться.
Время, оно, конечно, стерпит все, а вот мы, грешники, можем не успеть святыми заделаться.
Хватит, Арнольдыч, балагурить, зачем тебе, грешному, святость?
Ты, Седой, этого не понимаешь, а Митя меня поймет. Хочется к концу от прежней тяжести освободиться, так сказать, нагишом в рай войти.
Сейфы, что ли, на плечи давят, засмеялся Седой.
Оставь, Седой, сказал Митя, не тревожь ты его.
Вот-вот, Митя, заступник ты мой, один ты меня понимаешь. А сейфы что, чепуха все это, работа, такая же обычная, как и все остальные.
Они с наслаждением пили чай, и со стороны можно было подумать, что собрались люди, у которых нет никаких проблем, и им очень хорошо друг с другом. А что еще надо в этом сложном, неустроенном мире, где все так издерганы, где любое неосторожное слово грозит обернуться взрывом и бедой.
Спасибо, что пришли, навестили. Небось, дело какое, без нужды сейчас друг к дружке не ходят.
Угадал, Арнольдыч, усмехнулся Седой. Кое-что решить надо, а без тебя не получается никак, не складывается. Митя в беду попал, да и я подставился.
Про Митины дела я слыхал, вся округа говорит. Арнольдыч сделал паузу, а потом добавил:Я Митю не осуждаю. Прибил он шалаву эту за дело, я бы и сам так поступил. Жизнь она ему поломала. И корешка своего гнилого, того, что с ней был. Вишь, не изловили тебя, Митя, везучий ты
Ненадолго это, Арнольдыч! Куда ему деваться? сказал Седой, мир маленький, для человека в нем места немного.
Да ты никак философом стал, Седой? усмехнулся Арнольдыч.
А что, вам одним, что ли?
Тяжело мне, Арнольдыч, не знаю, что дальше будет? скривился Митя.
Погоди, парень, что-нибудь да придумаем. Пей чай пока что.
И то, что Арнольдыч перестал развивать тему, немного успокоило душу. Митя пил ароматный чай и вполслуха слушал рассказы Седого о нынешних порядках, но мысли его снова были не здесь, а в далеком прошлом, когда не было никаких забот и не надо было ни от кого спасаться, и жизнь шла по накатанной колее.
Ты где сейчас отлеживаешься? неожиданно спросил Арнольдыч.
У цыган он живет, опережая Митин ответ, сказал Седой.
У цыган? Как попал-то к ним?
Случайно, ответил Митя. Спасался.
Зря ты побежал, Митя, неожиданно тихо сказал Седой, надо было с повинной явиться. Смягчающие обстоятельства. Ревность. Измена. Скостили бы срок наверняка.
В такие минуты трудно сообразить, вмешался Арнольдыч, знаю я, бывали у меня и покруче моменты. Туман находит, и ничего не видишь вокруг, словно слепой котенок тыркаешься. Так что там с цыганами-то у тебя?
Поначалу хотел просто переждать, потом все завертелось, в дела ихние встрял, а в чем-то и поучаствовал.
Смотри-ка, Митя, на тебя это не похоже. Никак ты на дела ходил? удивленно взглянул на него Арнольдыч.
Ты, Арнольдыч, дело говори. Мы на тебя шибко надеялись, тихо проговорил Седой. Как узелок развязать?
А что, спросил Арнольдыч, еще что-то вышло?
Да, кивнул Седой. Вышло. Повесили цыгане большой счет на одного пацана, а он ко мне пришел защиты искать. Ну я и хотел поговорить с ними. Дождался того, кто у них заправляет, а он начал права качать. Я его на нож и посадил. Потом еще двоих цыган пришлепнули. Теперь они меня ищут.
Ребятки, как же вы умудрились такую кашу заварить? Это на старости-то лет! Вам обоим уехать надо. На время и в разные края.
Никуда я не поеду, твердо сказал Седой, дел у меня много в городе. Да и Митя ехать не хочет.
Тогда пусть Митя у меня поживет, предложил Арнольдыч. Кто подумает, что он здесь, рядом с собственным домом околачивается?
Поздно, Арнольдыч, вымолвил Митя, не могу я от цыган уйти. А Седого спасать надо, цыгане его достанут, со мной или без меняневажно.
Ну вот что, поморщился Арнольдыч. Вы пришли совета просить, я его дал. Что же вы слушать-то не хотите?
Пойду я, Арнольдыч, сказал Седой, загляну на днях, проведаю. Ты, Митя, останешься?
Посижу немного.
Седой попрощался и вышел. Митя налил себе остывшего чаю, но пить не спешил. Арнольдыч о чем-то напряженно думал.
Знаешь, Арнольдыч, нарушил молчание Митя, я тебя никогда об этом не спрашивал, не мое это дело, а вот сейчас интересуюсь. Как ты к уголовным попал?
Пустое дело. Скука. Мастером я был великим, любой замок сделать мог и ключ любой изготовить. Работал, как все, ни с чем грешным не вязался. А однажды мужики на споре меня подловили. Есть, мол, такой сейф, который ты открыть не сможешь. Взыграл у меня интерес, пошел с ними. Ипопался! С того и началось.
Все с ерунды начинается, согласился Митя. Знаешь, Арнольдыч, чувствовал я, нутром чувствовал, что не будет мне ладу в семействе моем. Вроде бы все тихо, а душа неспокойна. И этот, который другом прозывался, такой ласковый был, все услужить старался. Оказывается, к тому времени они уже снюхались. Он-то слабак, она виновата. Настоящий друг ее бы отшили дело с концом, а он, не устоял.
А ей, что же, с тобой вроде бы скучно стало?
Кто его знает, слишком любил ее, слишком возился с ней.
Да, сказал Арнольдыч, это часто бывает, чем ближе человека к себе подпустишь, тем дороже платишь за это. Ты все-таки поживи у меня, Митя. Вдвоем веселее будет.
А как же дочь твоя?
Бросила она меня, сказал Арнольдыч, редко здесь появляется. Другая жизнь у нее, другие люди рядом. Помнишь ту свадьбу?
Это когда она в прошлый раз замуж выходила? спросил Митя.
Да.
Как же, помню
Он появился, когда гулянье было в самом разгаре. Вовсю надрывался магнитофон, кое-где танцевали, полупьяные гости разбрелись по квартире, уже успев позабыть, куда и зачем пришли. Митя знал семью жениха, в которую входила, конечно же, от скуки, дочь Арнольдыча, и не одобрял этой свадьбы. «Чепуха все это, думал Митя. Не приживется Катька у Никитиных, не приживется!» Знал он и старого Никитина, прижимистого, претенциозного архитектора, все время старающегося выглядеть кем угодно, но только не самим, собой.