Всем этим займешься ты, Коста, решил Араб. Ты к мужикам как-то поближе. Блондина они просто боятся. К тебе относятся по-другому. А я, сам понимаешь, светиться не собираюсь. Мне здесь еще жить.
Числа пятого июля я перетру с Косолапым тему насчет трубок и скоб, сразу спланировал я. Все остальное в тот день, когда будем срываться.
Катит. Так и действуй, братан. И еще Чего-то хотел спросить. Вот, бля, склеротик. Ах, да! шлепнул себя ладонью по лбу Костя Араб. Вы с кумом-то о чем добазарились? Пойдешь нынче смотреть его наркоту сопливую?
Пойду. Ближе к вечеру, ответил я. Засылал к нему сейчас дневального, предупредил, что понаблюдаю девчонку.
И ладно, задумчиво пробормотал смотрящий. Глядишь, и правда, нам польза из этого выйдет.
В чем я глубоко сомневался. Единственная пользаодному мнеэто то, что впервые за три с половиной года удастся выбраться за пределы запретки, увидеть обычных людей, живущих нормальной вольной жизнью. Хотя, как ни странно, я к этому не очень-то и стремился.
В шесть часов вечера я был вызван на КПП, где меня поджидал молодой толстомясый прапорщик, нежно нянькавший в огромных ручищах АК-74. До этого мне доводилось видеть его всего пару разон поступил на службу на зону примерно месяц назад. И, по-видимому, так и не смог за это короткое время усвоить, кого ему сейчас предстоит конвоировать.
Слушай сюда, доходяга, начал инструктировать он меня, прежде чем мы вышли за проходную. Шаг вправо, шаг влевопобег. Стреляю без предупреждения. Говорю стоятьзначит, стоять, говорю пшелзначит, пшел. По пути не базарить и не курить. Руки держать за спиной. Малейшее нарушениев лучшем случае схлопочешь в рыло. В худшемсхлопочешь пулю. Все ясно?
Я в этот момент с интересом разглядывал его лунообразную веснушчатую физиономию. И поражался: как человек с таким добродушным лицом безобидного идиота может говорить такие грубые вещи«в рыло схлопочешь», «пулю схлопочешь» О, несчастная лапотная Россия! Куда же ты катишься?
Не слышу ответа! завизжал у меня прямо над ухом прапорщик.
А не пошел бы ты громко заметил я.
Веснушчатая рожа толстяка прапора сразу покрылась красными пятнами. Впервые за все время его вертухайской карьеры ему осмелились прекословить. Да еще как! А ведь всего в каких-то пятнадцати метрах от нас с крыльца административного корпуса за ним внимательно наблюдали двое оперов из абвера. И они были свидетелями его несмываемого позора!
Нет, позор еще можно смыть. И сейчас он это сделает! Сейчас он размажет наглеца арестанта по асфальту! Да, размажет так, что эта сволочь будет месяц ссать кровью, а потом всю жизнь работать на лекарства и докторов!
Прапорщик шумно втянул в себя воздух.
А оба опера тем временем откровенно развлекались и, понимая, что прапор на этот раз взял не тот тон общения с заключенным, с нетерпением ожидали продолжения.
Продолжение не заставило себя долго ждать.
Ах ты ж, бля, пидарюга оборванная, проскрипел мой наиприятнейший собеседник. Куда ты послал меня, мразь? И, решив дальше не тратить энергию на слова, он сделал решительный шаг вперед и попытался заехать своим блестящим хромовым сапогом мне в пах. Хм
Ситуация из разряда тех, что элементарно просчитываются даже неискушенными в драках домохозяйками. А я как-никак в течение последних трех лет не ленился брать регулярные уроки у бывшего спецназовца то ли из «Альфы», то ли Бог знает еще откуда. И, как и учил меня этот спецназовец, качнул тело немного назад, рукой заблокировал неуклюжий удар и, сразу перенеся вес тела на левую ногу, правой подрубил противника сзади под коленку так, что он как подкошенный (а ведь, и правда, подкошенный) опрокинулся наземь. А я уже выдернул из рук растерявшегося прапора АК-74 и пару раз стремительно провернул его вокруг оси (хотя черт его знает, где может быть ось у автомата) так, что ремень, закинутый за мясистый затылок прапора, свернулся в узел и затянулся на шее. А приклад жестко уперся в чисто выбритый розовый подбородок. Есть! Блестяще выполненный прием по обезвреживанию противника с последующим взятием его «на удушение». И на все про все ушло не более пары секунд. Браво! Толстому прапору остается лишь шлепать своей пухлой ладошкой по татамиасфальту. А я заслужил оценку «хиппон». Мой учитель-спецназовец может гордиться таким учеником.
Два опера на крыльце радостно загоготали. Они даже и не думали прийти на помощь своему неудачливому коллеге-мусорку. Я бросил на них мимолетный взгляд, подмигнулмол, все ништяк, это не бунт и не захват оружия и заложника; просто маленькое расхождение во взглядах и, как следствие, небольшая драка. Потом посмотрел на выпучившего зенки прапора. Он затих и даже не думал рыпаться. Он задыхался. И все остальное, похоже, было ему по барабану. Я немного ослабил захват.
А теперь слушай меня, козел. Сейчас мы тихо-мирно идем в гости к куму. И никаких «руки за спину», никаких «схлопочешь по роже». Вся зона отлично знает, что бежать мне нет смысла, и если по пути решишь по мне пострелять, чтоб свести счеты, подумай сначала, что за этим последует. Россия большая, но тебе и ее не хватит, чтобы зашхериться от братвы. Тебя достанут везде. А теперь пошли, кум ждет. Подымайся, отряхивай задницу жирную. Я отпустил прапорщика и, пока он поднимался с земли, еще раз подмигнул операм. Те снова радостно расхохотались. Кажется, они были пьяными.
Виталя, прокричал один из них, ты эту гранату лучше не трогай. Похоже, что он имел в виду меня. Взорвешься.
А я добавил:
А когда, толстопятый, у тебя выдастся свободное время, поинтересуйся у своих сослуживцев, кто я такой и почему меня лучше не трогать. Век живи, век учись.
Прапор только зло хрюкнул в ответ. А я подумал, что взял вот сейчас и впервые за три последние года нажил на зоне заклятого врага. Интересно, и когда от него ждать ответки? Прямо сейчас?
И я, действительно, всю дорогу до дома, в котором жил кум, ожидал, что вот сейчас ослепленный злобой толстяк разрядит в меня свой автомат. Но он лишь молча топал в трех шагах позади меня и пыхтел, как пневматический пресс. И только на перекрестках открывал пасть и командовал: «направо», «налево», «вперед».
Кум жил в большой избе-пятистенке, в нарушение местных традиций отделенной от улицы глухим высоким забором. Изба была выкрашена ярко-розовой краской, и этот веселенький розовый цвет совершенно не гармонировал с темно-зеленой железной крышей. Во дворе я, к своему удивлению, обнаружил Джип «Гранд Чероки», уткнувшийся мордой в ворота кирпичного гаража. Неплохо устроился наш начальник оперативной части.
Он встретил нас на крыльце, не скрывая облегченного вздоха.
Наконец-то. По бабам лазали, что ли? Куда запропастились?
«Пытались выяснить отношения, подумал яКто главнее из нас. Оказалось, что я».
Здорово, Константин, запоздало поздоровался кум. Проходи в дом. И небрежно бросил моему конвоиру:Чечев, свободен. Можешь идти.
Я тем временем вошел в чистую горницу, которую уместнее было бы назвать по-городскомуприхожей. Пол был укрыт серым паласом, стены оклеены дорогими виниловыми обоями. Здесь я сразу почувствовал себя неуютно. В телогрейке. В кирзачах, грязных, как траки карьерного экскаватора. К тому же отвык за последние годы от нормального человечьего жилья.
Я оперся спиной о стену и принялся стягивать сапоги, стараясь не особо измазать руки. Кум какого-то дьявола застрял на улице, бросив меня одного. Гостеприимный хозяин! Я ведь даже не знал, полагаются ли мне в этом доме какие-нибудь тапки.
Когда я справился со вторым сапогом и он стыдливо поник голенищем в самом темном углу прихожей подальше от чистенькой стойки для обуви, дверь, ведущая в одну из комнат, открылась, и из-за нее нарисовалась высокая красивая женщина. Очень красивая! На вид я дал бы ей не больше тридцати лет, но, сразу прикинув, что это, наверное, мамаша пятнадцатилетней девочки-наркоманки, решил, что она просто выглядит гораздо моложе своего возраста.
Здраствуйте, улыбнулась мне женщина. Вы, наверное, Константин? Извините, не знаю вашего отчества.
Обойдемся без отчества, пробурчал я. Здравствуйте. И зовите меня просто Костей.
А я Анжелика, представилась женщина, и я чуть не поперхнулся. О, черт! Почти Ангелина. Не могу утверждать, что кто-либо с таким именем может быть мне симпатичным. Конечно, глупо все это, но лучше бы эту красавицу звали как-нибудь по-другому.
В этот момент с улицы наконец вернулся кум, хохотнул:
Чего Чечев на тебя жалуется? И бросил мне к ногам нарядные тапочки. Что сперва? Чай пить или пациентку смотреть?
Пациентку смотреть, тут же вмешалась женщина. Ей уже плохо. У нее уже начинается.
Да, сначала давайте осмотрим девчонку, сказал я и повернулся к куму. Вам передали сегодня список того, что мне надо?
Конечно, конечно, засуетился тот. Я все лекарства достал. Даже больше того
Больше мне ничего не надо, нелюбезно перебил его я. Где я могу вымыть руки?..
Девочку звали Кристиной, и она напоминала скелет, обтянутый тонкой, прозрачной, как у яблока кожицей. Впрочем, почти все наркоманы имеют похожие «фигуры». Но ничего. Вот переломается, начнет есть по десять раз в сутки и за пару недель наберет нормальный вес. Даже растолстеет еще.
Ну, что? Колбасит? Я присел на кровать, на которой лежала Кристина и, взяв ее руку, сразу попытался нащупать вены. Хрен там! Вен не было. Я выругался про себя: «Распроклятье! Придется возиться, ставить катетер. Или обойдусь без него? Ведь сколько за время работы в скорой попереставил капельниц наркам чуть ли не в капилляры. Но вдруг потерял уже навык за три с половиной года и буду беспомощно блудить иголкой в руке? Позориться? Нет, все-таки лучше катетер». Колбасит, я спрашиваю?
Девочка кивнула:
Угу. Еще не так пока, чтобы очень. Вот через часик начнется.
Не начнется, успокоил ее я. Через часик ты у меня будешь спать, как младенец. Ничего не почувствуешь. Переламывалась раньше?
Один раз.
Насухую?
Нет, в больнице. Мне барбитулу там делали. А у вас есть?
Есть, успокоил я свою пациентку. Попозже в капельницу введу. А сейчас будем ставить катетер.
С катетером и капельницей я провозился чуть больше часа. Девочку уже начало ломать по полной программе. Худенькое тельце ее изгибало, как в припадке падучей. Она громко выла каким-то утробным нечеловеческим голосом, и этот вой, наверное, слышали соседи из соседних домов. Она запрокинула голову, пустила изо рта тонкую струйку слюны и громко скрипела зубами так, что от этого звука мороз пробирал по коже. Она уже не держала мочу, и менять под ней простыни было бы бесполезно. И она ни в какую не вырубалась, хотя я вколол ей уже слоновью дозу снотворного.
Разодрав две простыни и скрутив обрывки в тугие жгуты, мы с кумом крепко-накрепко привязали к кровати и руки, и ноги, и грудь несчастной Кристины, но ее швыряло из стороны в сторону с такой нечеловеческой силой, что уже через пять минут узлы, как мы их ни затягивали, ослабевали, и их приходилось перевязывать заново. По скуластому остроносому лицу кума уже сбегали вниз ручейки пота, а я начал серьезно дергаться: «И чего эта тварь не засыпает? Неужто я ей мало вколол? Но ведь больше нельзя. Нельзя ни в коем случае. С такими дозами может не справиться и не настолько ослабленный, как у этой девочки, организм. О, дьявол! Кажется, я, все делаю не так! Но ведь я не нарколог».
Когда Кристина наконец отрубилась, я смог хоть чуть-чуть перевести дух, а кум остатками простыни стер со лба пот и пробормотал:
Вот видишь. А ты говорил: «В больницу». Да кто бы там с ней так нянчился. Надолго у нее это, как думаешь?
Не знаю, пожал я плечами. Это зависит слишком от многого. Во-первых, какая у нее была суточная доза
Два стошечных чека,перебила меня Анжелика.
Терпимо. А когда последний раз был перерыв?
Уже больше года назад. Она тогда лежала в больнице.
Я-асненько. Теперь вопрос в следующем. Будем ослаблять ей ломку барбитулатами? Тогда все здорово затянется. Или сразу?
А сразу, это надолго?
Суток трое. Может, чуть больше.
И все это время с ней будет так? указав глазами на трясущуюся, как на вибростенде, девочку, испуганно спросил кум.
Хорошо, если так, «успокоил» я его. Может быть хуже.
Мне показалось, что кум чуть слышно застонал. М-д-а-а, он уже настроился на то, что впереди его ждут нелегкие дни, что девочку будет ломать. Ему рассказали, конечно, что этокартина не из приятных. Но то, что это выглядит настолько кошмарным, он не ожидал. Никто не ожидает, пока хоть раз не увидит своими глазами. Я примерно представлял, о чем думал кум, наблюдавший за своей изгибавшейся на кровати племянницей: «В худенькое тельце Кристины вселился сам Сатана! И ей требуется не доктор, а экзорцист». Все они, обычные обыватели, думают приблизительно одинаково, когда впервые видят переламывающегося наркомана.
Кристина предоставила нам короткую передышку, когда за окном уже совершенно стемнело, а настенные ходики показывали половину одиннадцатого. К тому моменту я успел прокапать в девочку два литра лекарств и физраствора, и она ненадолго затихла. Лишь тяжело дышала и изредка вскрикивала в глубоком, но неспокойном сне. Наверное, в этот момент ей грезились кошмары. О которых она совершенно не будет помнить, когда немного придет в себя,
Анжелика наделала бутербродов, заварила кофе в большом алюминиевом чайнике и накрыла маленький столик в спальне, где после короткого затишья опять начала метаться на кровати Кристина.
Константин, ты ведь сегодня уже никуда не пойдешь? попросилне спросил, а именно попросилкум. Я позвоню на зону дежурному, предупрежу. Хорошо? Мы без тебя здесь не справимся.
Это уж точно. Если бы я надумал их бросить, то они уже через час загнулись бы вместе с Кристиной.
Я останусь, сказал я и кивнул на еще одну кровать, стоявшую у противоположной стены. Поспокойнее станет, прилягу вот здесь. А вы отдыхайте. И ни о чем не волнуйтесь. Если нужна будет помощь, я разбужу.
Конечно, конечно. Сразу буди. И Костя, было бы очень здорово, если бы ты вообще пожил здесь несколько дней. Пока все немного не утрясется. Мы заплатим.
Я криво усмехнулся: нашел, мусорок, кому чего предлагать; да скажи спасибо, что я хотя бы не гнушаюсь пить кофе у тебя в доме.
Насчет денег разговаривать больше не будем, зло отчеканил я. А насчет нескольких дней Посмотрим, что будет завтра. Тогда и решим. Хотя все было решено уже сейчас. Я понимал, что если свалю завтра на зону, девочку придется отправлять в поселковую больницу. И неизвестно, что изобретут там местные живодеры. Вполне возможно, что от широты своей деревенской души быстренько спровадят Кристину прямиком в гроб.