То, что я не пью.
Все-таки завелся!возликовала она.И сдержанность пропала, и юморок, и превосходство над разнузданной бабой. Дал слабинку, сыщик!
Теперь она дала слабинку. Сырцов ласково спросил:
Следовательно, наш разговор окончен?И тоже встал. - При такой-то эффектной коде?
Разговорда,согласилась она, шагнула навстречу и прижаласьладонями к груди, титьками к солнечному сплетению.Здоровый какой!
Рост один метр восемьдесят шесть сантиметров, вес девяносто килограммов,четко отрапортовал он, держа руки по швам.
И не хочется?не отрываясь от него, искренно поинтересовалась Маша.
А какое это имеет значение? Во всяком случаене буду.
Ты как Ванька-встанька,поняла она.Вроде сбила с ног, а ты лишь покачнулся. Но еще не вечер, Жорик!
Уже,возразил Сырцов.
Чтоуже?.
Уже вечер. И скоро ночь. Вам домой пора, Маша.
Маленький, но успех. Ты меня по имени впервые назвал.
Сорвалось случайно.
Нежданчик вырвался,поправила она, поощрительно похлопала по его груди ладошками и, оторвавшись от него, заметила дотлевавшийуже и фильтр занялсяв пепельнице свой окурок. Аккуратно притушила его и сказала:Ты прав, мне пора.
В прихожей Сырцов не выдержал:
--Может, все-таки скажете, зачем приезжали?
Частично отвечу. На зуб тебя пробовала.
Ну и как?
Ты мне подходишь.
--Фу!обрадовался он и прибег к слегка трансформированному анекдоту: «Полдела сделано: Фира решила, что ей подходит граф Потоцкий. Осталась самая малость: убедить графа, что ему подходит Фира».
- Ну, тыне граф,отмахнулась Маша.Просто мы с тобой начали партию, которая откладывается в равном положении. Я вернусь, Жора, и мы доиграем ее. Учти, я надеюсь выиграть.
Она вышла на площадку и вызвала лифт. Он тотчас подошел и раскрыл дверцы. Она вошла в лифт, уперлась руками в створки, не давая им закрыться, сексапильно посмотрела на него и подмигнула.
--Будь здорова и не кашляй, Юдит Полгар,попрощался Сырцов. А новоявленная венгерская шахматистка бодро откликнулась:
--Я тебя обыграю, Гата Камский.
Лифт заскользил вниз, мурлыча, как ласковый кот.
Глава 6
Этой ночью, ночью летней,
Вьется хмель тысячелетний.
По железу, по бетону.
По карнизу, по балкону...
Сырцов стоял на крыше дома перед ажурной стенкой, отделяющей общественную крышу от дворика пентхауза и бормотал стишки, пришедшие в голову вероятно потому, что стенкаиз железа и бетона.
Что таится там за шторой,
Той вон самой, за которой
В мученические позы
В мутных вазах встали розы?
Стишки, скорее всего, пришли от Деда. Тот любил иногда плебеем прикинуться, а иногда, наоборот, эрудированностью щегольнуть. Точно, от Деда. Сырцов вспомнил, как они зимой вдвоем гуляли по окрестностям и Дед бубнил и бубнил эти стишки беспрерывно, как привязавшийся мотивчик шлягера. Со стихами разобрался, теперь бы со стенкой разобраться.
Если бы его спросили, почему он решил пробираться к своей клиентке тайно, он бы не смог этого объяснить. Но решил изначально и решил окончательно. На набережную от Комсомольского, проверяясь, добрался пешком, в соседний подъезд проник, скрываясь за строем дворовых бабок, которые критически наблюдали за действиями нового дворника, лифтом воспользовался только с третьего этажа, висячий замок чердачного люка открыл с осторожной нежностью: следовал совету первой медицинской заповедине навреди!
Теперь вот стена. Она возвышалась неким углом, и высшая точка ее находилась посередине крыши. Перелезать через стену удобнее, конечно, по краям, но края хорошо просматривались снизу: справасо стороны двора, слевас набережной. Сырцов преодолел стену слева. Народ там, в отличие от двора, чужой и незаинтересованный: если и увидит человека, преодолевающего на крыше какое-то препятствие, то решит, что так и надо.
К своему удивлению, Сырцов перебрался через стенку довольно легко. Перебрался и ступил на выложенное сложно орнаментированной иностранной керамической плиткой пространство экзотического для простого россиянина, взнесенного на десять этажей дворика. С наслаждением шагая мягкими кроссовками по рельефным, безукоризненно подогнанным плитам, он опять бормотал:
Что таится там за шторой,
Той вон самой, за которой...
Понял вдруг, что бормочетвот зараза привязалась!захотел сплюнуть, но не сплюнул: слишком чисто было вокруг.
Светлана Дмитриевна, как принцесса из сказки, поджидала его у окна, надо полагать. Потому что он еще подходил к дверям, а она уже ждала на пороге. Дождавшись, улыбнулась облегченно.
Господи, наконец-то...Она протянула навстречу ему обе руки, и он взял их в свои. Мальчик и девочка. Сейчас, откинувшись назад, закружатся каруселью. Она улыбнулась еще раз и высвободилась, как бы для того, чтобы поправить прическу.Я так боялась, что им задержитесь и до вас заявится горничная, которой объясняй, почему вы явились таким необычным путем.
--Горничным не положено объяснять что-либо.
Моейнеобходимо.
Позвольте спросить: почему?
Потому что она любовница моего мужа,со спокойствием первой жены султанского гарема ответила Светлана Дмитриевна.Давайте присядем, Георгий Петрович, и выпьем кофе. Извините меня, я от беспокойства не удосужилась позавтракать.
Белый пластмассовый стол и такие же стулья стояли под громадным, диаметром метра в три, зонтом. Легкий ветерок от Нескучного и с Москвы-реки играл лепестками желтых роз, покоившихся в вытянутой вазе.
«В мученические позы в мутных вазах встали розы»,непроизвольно пробормотал он, усаживаясь в удобный стул-полукресло.
- О чем вы, Георгий Петрович?удивилась Светлана Дмитриевна, протягивая Сырцову чашку.
- Стишки. Просто стишки,поспешил неизвестно почему оправдаться Сырцов.
--Я поняла. Леонид Мартынов. Но к чему?
--Не знаю. Просто привязались.Сырцов отхлебнул кофе и обжегся. Фыркнул, как конь, и поставил чашку на блюдцеостывать. Обжигающий кофе варился здесь прямо на столе, в многоярусном сооружении из пластика, стекла и нержавеющей стали. От чего же оно питается? Сырцов, глазами следуя за белым проводом, обнаружил розетку на ножке стола. Отвода в дом не было, значит, стационар, проводка под керамическим полом. Ох, и живут!
Светлана Дмитриевна элегантно дожевала маленький-маленький бутерброд с сыром, сделала беззвучный глоток из чашки и призналась:
Потихоньку становлюсь сумасшедшей. Вот вы, Георгий Петрович, абсолютно случайно при виде букета прочитали две стихотворные.строчки. А у меня в голове сразу: «...В мученические позы...» Это про нас с Ксенией! У меня сдвиг по фазе, да?
Успокаивать нервическую даму он не собирался:
А что вы хотите? У вас пропала дочь. Тут сдвинешься.
Я все поняла.Светлана Дмитриевна поднялась из-за стола.В круг ваших обязанностей не входит успокоение распоясавшихся истеричек. Давайте займемся делом.
Он поспешно отхлебнул кофейку и двинул за ней в апартаменты. Бесчисленные комнаты (во всяком случае для Сырцова, который не успевал их считать) были обставлены с той ультрамодерновой роскошной безликостью, которая возникает, если все приобретается по самым престижным проспектам, единовременно. Истинный уют создается уверенной стабильностью, протяженностью во времени, когда каждую вещь в доме приобретают постепеннопоштучно и любовно. Большая разница: апартаменты и дом.
Комната Ксении находилась на внутреннем втором этаже, куда вела винтовая лестница из мореного дуба. Обитая дерматином, под которым легко угадывался толстый слой ваты, дверь нагло разрушала вылизанный дизайн пентхауза. Уловив недоуменный взгляд Сырцова, Светлана Дмитриевна с горечью объяснила:
По ее настоянию. Чтобы не слышать нас, и чтобы мы не слышали ее.
Он ничего в ответ не сказал. А что было говорить? Вошли. Здесь был мир одинокого и гордого человека. И уют был. Уют дортуара, уют кельи, уют замкнутого в себе пространства. Одна стенасплошные книжные полки, книги, которые читали, читают и, наверное, будут читать. Вторая, напротив первой,полки с глиняными игрушками. Дымковскими, смоленскими, каргопольскими, азиатскими... Каждому племенисвоя открытая полка. Под игрушкамитахта, накрытая черно-белым пледом. У окнаспартанский письменный стол с суставчатой лампой. Стул, два полукресла, одежный шкаф. Не встроенный, что удивительно. Из предметов роскошитолько новейший музыкальный центр с мощными колонками.