Погодьте, погодьте, отгородился он от меня жесткой ладонью, дайте я скажу, потом вам спрашивать. Я уж вашему товарищу выговаривал: как же можно человека судить, а у людей о нем не спросить?! Нет, вы спросите сперва у народа, кого в тюрьму надо волочь. Народ, он все видит, он знает все, от него, брат, не скроешься.
Маленький кабинет был насквозь прокален солнцем, не спасало от жары открытое настежь окно. Иванцов вытер рукавом голубой рубашки пот с лица, глянул на мое ошеломленное таким натиском лицо и заговорил более миролюбиво:
Я, дочка, войну прошел. Цену жизни знаю. Ты думаешь, если я у ворот поставлен, то дальше этого ничего не вижу? Ошибаешься. Я вижу, и другие тоже. Молчали до порыно до поры, учти. А сейчас, однако, самое время пришло Ты мне скажи, дочка, охранник слегка приглушил голос, ответь мне: кому это надобно, чтобы Гулина со станции убрать? Взятки? Так осмотрись кругом внимательно, кто у нас эту божью росу собирает. Осмотрись, осмотрись. А они ведь, эти выродки, и над нами насмехаются, и над вами тоже, учтите
Я не поняла вначале, что случилось. Открылась вдруг дверь кабинета, показалась длинная рука Волны, придерживавшая дверь, послышался его необычно суровый голос:
Прошу вас, входите, входите. Что же так, под дверью стоять? И откуда-то из-под руки капитана появился смущенный донельзя Паршин.
В чем дело? спросила я, обращаясь к юрисконсульту.
Паршин молчал, за него ответил Антон:
Да вот, товарищ стоит под дверью своего кабинета, а войти не решается.
Паршин обрел дар речи:
Мне срочно нужна одна бумага
Так возьмите, сказала я.
Юрисконсульт порылся в столе, нашел какую-то папочку, пробормотал: "Извините и выскочил из кабинета.
На мой вопросительный взгляд капитан ответил:
Слишком долго он войти не решался. Пришлось помочь, и развел руками.
Вмешался Иванцов:
Интересуется он мной, а не бумажкой.
Знает кошка, чье мясо съела? спросил Антон Иванцова.
Тот серьезно ответил:
Знает эта кошка, знают и другие.
Капитан остался в кабинете, и мы долго беседовали с Иванцовым. Волна задумчиво кивал головой, а я записывала показания Иванцова и сердилась: он проливал свет на такие вещи, которые подлежали проверке в первую очередь, но проверены не были.
Прощаясь, Антон пожал руку охранника:
Ну что, отец, повоюем?
Повоюем, ответил тот вполне серьезно, есть у нас кому воевать и с кем тоже.
Когда мы остались одни, Антон сказал:
Без ревизии, видишь, не обойтись. Приезд сюда Радомского окончательно раскрыл карты. Те, кому надо, догадались о предстоящей проверкетеперь держи ухо востро. Чую, события будут разворачиваться. Пример тому Паршин. Ведь он под дверью-то подслушивал! Поймал я его прямо на месте, так сказать, преступления! Зачем ему это?
Вопрос не из легких. Зачем?
Антон помолчал. Затем энергично хлопнул рукой по столу, поднялся:
Выясним! Я пошел, а у тебя есть пара часовдопрашивай. Народ предупрежден, будет подходить.
Я продолжала допросы. По-разному говорили люди о главном инженере: осторожно, с неприязнью, с открытой симпатиеймнения, конечно, расходились. И порядки на "Радуге тоже оценивали по-разному. И все же подтверждалась правота Антона: без глубокой проверки СТОА судить о вине Гулина нельзя. С одной стороны, возможность получения им взяток была, но с другойполучал взятки он или кто-то другой? Тогда кто? И почему именно Гулин обвинен? И при чем здесь эти женщины, потерпевшие? Ах, сколько у меня было вопросов, сколько вопросов!
Когда-то я получу на них ответы?
Солнце вначале оставило в покое оконную раму, затем ушло куда-то за угол здания. За открытым окном слышны были голоса рабочих, спешивших домой. Я сложила в папку протоколы и сидела в кабинете одна, ожидая Антона. Юрисконсульт больше не появлялся. "Зализывает раны, посмеивалась про себя.
Позади стола юрисконсульта приткнулась к стене небольшая тумба, на ней под серым чехломпишущая машинка. Я сняла чехол. Довольно новая "Оптима. Что, юрисконсульт сам печатает свои бумаги? Возможно, ведь писанины у него немалопретензии, рекламации, письма, ответы
Вставила в "Оптиму чистый листок, пропечатала: "Саша, Саша, Саша,целую строчку дорогого имени. "Больно, больно,вторая строка легла на бумагу. Опомнившись, резко выдернула листок, смяла. "Сколько можно?!
и тут же бережно расправила, погладила первую строчку, словно прикоснулась к любимому, утраченному навсегда.
Осторожный стук раздался в дверь.
Войдите, громко сказала я, сунув измятый лист в карман платья.
Вошел Шершевич, удивленно глянул, как я, пряча повлажневшие глаза, встаю из-за машинки.
Наталья Борисовна, если нужно что печатать я распоряжусь. Не проблема.
Благодарю, я просто по привычке.
Директор бросил взгляд на машинку:
Ну смотрите, а то поможем.
Нет-нет, заторопилась я, давайте в обещанный обход.
За этим я и зашел. Антон Петрович ждет на территории.
Склады не закрыты? спросила, чтобы не молчать.
Что вы, я приказал задержаться, ответил Шершевич.
Территория "Радуги была обширной, но Виктор Викторович жаловался нам на нехватку площади, тесноту цехов. Капитан Волна что-то помечал в своей записной книжечке, а я запоминала объяснения директора и привыкала к новой для меня терминологиикаждое новое дело требовало от следователя специальных знаний, и мне предстояло еще разбираться в этой отраслив ремонте автомобилей.
Уже смеркалось, когда мы закончили работу. У будки охранника стояла старенькая машина капитана, а рядом, словно укор нерадивому автомобилисту, красовалась ухоженная, густо-коричневая "Лада с красивым и редким перламутровым отливом. "Директорская,догадалась я. Шершевич оглядел капитанского "жигуленка.
Антон Петрович, укоризненно сказал он, непорядок! Пока вы у нас, давайте мы ваших лошадей подлечим! Сделаем в лучшем виде.
Перетопчутся! весело ответил Антон.
Подумайте, подумайте, рассмеялся Шершевич, мы вам по закону оформим, не просто так.
В машине Антон, оглядев меня, прицокнул языком:
Видок у тебя, мать, не ахти. Устала?
Да как обычно.
Вот что, сказал он решительно, сопротивление бесполезно, сдавайся без боя. Едем к нам на дачу, там Людмила с Катюшкой клубнику собрали. Люда меня давно корит, что долго не встречаемся, вот обрадуется, когда я тебя привезу.
Я запротестовала. Антон тихо так, сочувственно, но твердо проговорил:
Идет жизнь, Наташа. За нее Александр себя не пожалел. И не один он. Всегда так было, такие уж мы есть. Ты друзей не сторонись, мы всегда с тобой, и память о Саше с нами. Горе надо с друзьями делить, с настоящими, Наташа.
Что мне было ответить? Все верно говорил Антон. Почему мне вдруг стало казаться, что память о Саше принадлежит только мне? Это усилило боль утраты, но Сашу, Антон был прав, не забыли, не могли забыть. Скоро год, как там, на далекой земле, он погиб вместе со своими больными. Года словно вчера это было. Много раз я корила себя, что отпустила его, ругала друзейне уговорили. И понималавсе равно он был бы там, где больше страданий. Сашанастоящий врач, удержать его было невозможно. Саша, мой Саша. Ты не принадлежал ни мне, ни себе. Только больным, а теперь вотвечности. Память твоя, Саша, пусть не отдалитсблизит меня с друзьями. Прав Антон, прав.
Я почти не слушала капитана, который продолжал рассказывать мне что-то о даче, о Катюшкеразвлекал меня, как умел. Молча кивала, надеясь, что Антон не заметит моего состояния, и он, молодец, старательно делал вид, что не замечает.
Когда мы приехали, я уже справилась с собой. То, что Антон громко именовал дачей, было небольшим с односкатной крышей строением, похожим скорее на овощной киоск. Однако Антон с Людмилой любили копаться в земле, участок снабжал овощами и ягодами не только их маленькое семейство, перепадало и другим.
Людмила действительно обрадовалась, Катюшка скакала вокруг меня, одним словом, я была окружена вниманием и заботой. Клубника была вкусной, ужин отменныммы блаженствовали, но я увидела, как взглянул Антон на часы.