Раздраженный, Калягин резким жестом отпустил всехприслугу, помощников, телохранителей, шоферов. Он не желал видеть их страх.
Дмитрия Калягина выдвинуло само время. Родись он на поколение раньше, и никому не понадобились бы его энергия, его идеи, более того, его бы, пожалуй, сочли опасным человеком. В брежневскую эпоху реформаторы не требовались.
Он вспомнил, как высшие партийные бонзы самым натуральным образом спали на заседаниях Верховного Совета. И всем было наплевать, что камеры западных репортеров демонстрируют их всему мирухрапящих, с открытыми ртами, с текущей слюной. Приезжавшие из-за границы приятели рассказывали Калягину о подобных передачах Би-Би-Си. Но все вокруг только посмеивались. Выгнать человека лишь за то, что он заснултакое даже не приходило в голову. Кто тогда останется?
Десятилетиями из Кремля поступали одни и те же успокаивающие директивы: лодку не раскачивать, все идет прекрасно, комедия продолжается.
Даже сам Леонид Ильич, лично, принимал участие в спектакле, подписывая все, что ни клали перед ним на стол. А почему нет? В его возрасте надо иметь друзей, а не врагов. Кому захочется получить нож в спину в то время, когда в твою честь устраивают парады на Красной площади, а твои дети имеют кусок хлеба с маслом и с икрой и кое-что еще? Страна катится в пропасть? Ерунда, разве это главное?
Неизбежность перемен стала очевидной еще в конце семидесятых. Все тогда видели, как старик споткнулся на ступеньках в Вене и упал бы, если бы Джимми Картер не подхватил его под руку. Было стыдно.
Калягин вспомнил, как к нему в таллиннский райком приехал столичный деятель, который пренебрежительно отзывался о старых песочницах, засевших в Кремле. В те времена это казалось отчаянно смелым. Говоря о кремлевских старцах, московский визитер внимательно наблюдал за реакцией Калягина. Когда тот улыбнулся, а потом и вовсе расхохотался, столичный гость зашел к нему еще раз; и после, приезжая в Таллинн, он всегда встречался с Калягиным. А затем последовал вызов в Москву.
Оглядываясь назад, Калягин вспоминал этапы восхождения нынешнего генсека. Когда тот приехал в столицу из глубинки, мало кто обратил внимание на коренастого провинциала в башмаках, заляпанных черноземом. Тракторист, он и останется трактористом, думали о новичке, хотя того опекал сам Леонид Ильич, протолкнув сначала в средний, а чуть спустяв высший эшелон власти.
Провинциал задумал, казалось бы, невозможноеплавный переход от правления стариков, увешенных орденами Ленина и военными медалями, к лидерству более молодого и более энергичного поколения. И этов стране, где лишь смерть вождя означала перемену власти.
«Конечно же, размышлял Калягин, новый лидер всех обвел вокруг пальца, и в первую очередь западную прессу. Эти кретины корреспонденты, разъезжающие по Москве в своих «мерседесах» и «вольво», восторгались его головокружительным взлетом на вершину власти. Ничуть не бывало. На самом деле все было давно спланировано, передача полномочий прошла на редкость гладко для советской истории. И он, Калягин, тоже принял в этом участие».
Дмитрий Иванович прошелся по новой квартиресамому свежему свидетельству его заслуг. Здесь было все, что только можно пожелать. А если бы чего-то не хватило, достаточно было лишь намекнуть, и необходимое немедленно извлекли и доставили бы из бездонных кладовых партии. Датский порнофильм, английский футбольный мяч, бейсбольная перчатка прямо из Нью-Йорка, французский костюм Калягин усмехнулся, забавляясь открывшимися возможностями. Да, долгий путь он проделал.
Правда, шел он не в одиночку. Все эти годы ему сопутствовала та девушка из его таллиннской квартиры. Не всегда она сама, были и другие. Но все его незримые попутчики использовали в качестве пароля ее имяИра. В первые годы их встречи были редкими и нерегулярными. Тогда он боялся и ненавидел «гостей». Эти паразиты вымогали информацию, факты, сплетни, требовали замолвить словечко то тут, то там. Но когда они впервые оставили его в покое на несколько недель, он почувствовал себя одиноким, никому не нужным. Разве он не давал им, то что они просили? Почему же они больше не ценят его сведения?
Как наркоман, Калягин привык к двойной жизниобычной, спокойной, и тайной, чреватой смертельным риском. Лишившись одной, он уже не смог бы полностью ценить другую.
Постепенно он рос по службе, а начиная с определенного моментас неожиданной быстротой. На каждом уровне его проверяли и допускали на следующий. Он досконально освоил провинциальную партийную политику, поднаторел в кознях против Москвы.
К середине семидесятых он явственно ощутил прикосновение фортуны. И они, его тайные хозяева, тоже заметили это.
Однако нужная им информация поступала к нему мучительно медленно. Все, что исходило из центра и стекалось в центр, тщательно проверялось. В течение нескольких лет он передавал сведения оборонного характера: где имеются слабые места, на кого из военных следует обратить внимание, куда лучше направить острие психологических диверсий, схемы командования, кто отдает приказы и кто может их изменить Позже он получил доступ к секретным отчетам Центрального Комитета, и с тех пор Калягин работал уже не с людьмион влиял на политику.
Его предупредили, чтобы он не зарывался. «Поспешай медленно, советовали ему, будь осторожен. Ведь ты единственный наш человек среди них, другого у нас не будет. При малейшей опасности, при малейшем подозрении замри. И молчи месяц, год, три годасколько потребуется».
В конце семидесятых он провел первую самостоятельную вербовку, подружившись с человеком, который торговал советским оружием за рубежом и дочка которого, жившая в Таллинне, очень хотела поступить в инъяз. Калягин помог ей, а благодарный отец так и не почувствовал крючок, который он заглотил намертво.
Но лишь в начале восьмидесятых Калягин добился настоящего успеха. От него на Запад ушла уникальная информация о готовящемся срыве переговоров по ограничению стратегических вооружений в Европе, а также о том, насколько затянется демарш Советов и какие новые требования они выдвинут, вернувшись за стол переговоров.
После этого он лег на дно, лишь время от времени продолжая играть по маленькой: предупредил о готовящемся перевороте в Иране, об усилении давления на Никарагуа, о намечающемся сближении с Китаем. Узнавая об этом заранее, Запад предпринимал ответные меры, а Кремль списывал неудачи на случайность.
Калягин прошел в спальню. Сняв рубашку, он остановился напротив зеркала и лишь здесь, оставшись наедине с самим собой, позволил себе улыбнуться. В конце концов, ему было чем гордитьсяс какой стороны ни взглянуть. Может, пригласить завтра поразвлечься одну из «секретуток»девицы в цековском секретариате проверенные
Калягин нахмурился, вглядываясь в свое отражение. Что это у него на плече? Затем резко отвернулся от зеркала. Больше он не улыбался. На плечетам, где его сжал генеральный секретарьпроступил темный кровоподтек.
В отличие от Калягина Перминев не стал откладывать удовольствие на завтра, а поехал прямиком в международный торговый центркомплекс массивных серых зданий на Краснопресненской набережной рядом с белым домом Верховного Совета РСФСР.
Глядя себе под ноги, он молча прошел мимо толстого старика-швейцара, стерегущего вход от незваных посетителей, пересек внутренний дворик с фонтанами, синтетическими деревьями, растущими прямо из бетона, и огромными часами с петухом и шагнул в кабину прозрачного лифта.
Он уже привык к этому зданию, хотя, попав сюда в первый раз, поразился. Такой торговый центр мог быть и в Лондоне, и даже в Нью-Йорке. По дорожкам вдоль магазинов, фонтанов, каскадов, пластмассовых березок, на которых чирикали настоящие воробьи, откровенно прогуливались полуодетые проститутки. Исконная матушка-Россия была представлена здесь лишь бессловесными поломойками в платочках.
Перминев пил кофе на террасе, с интересом наблюдая, как наглые официанты издеваются над иностранцами. Ловко увертываясь от нетерпеливых клиентов, они с выражением крайней занятости бросали на бегу: «Одну минуту», и куда-то исчезали.
За соседним столиком пышнотелая брюнетка, выглядящая в своем длинном черном платье с разрезами скорее раздетой, чем одетой, профессионально затягивала матримониальную петлю на шее разомлевшего американца. Цепко придерживая одной рукой груду пакетов с подарками и положив другую на колени мужчине, она смотрела на него такими глазами, что участь американца не вызывала сомнений.