Я ведь знала, что вы придете. Хозяйка подняла брови и склонила голову на плечо. Она решила поиздеваться над незваным гостем, и тот понял это.
Они сели за стол напротив друг друга, Перминев достал записную книжку. Тамара тем временем рассматривала его мятый грязный воротник и кустики щетины на подбородке. Этот тип явно не спал ночь.
Товарищ Рыжова, я хотел бы задать вам несколько вопросов и был бы очень благодарен за правдивые ответы на них. Нам стало известно, что сегодня утром здесь был Дмитрий Иванович Калягин. Это так?
Так, ответила она, глядя Перминеву прямо в глаза.
С ним кто-нибудь был?
Женщина.
Как ее зовут? На скулах Перминева вздулись желваки. Еще немного, и он взорвется.
Не знаю. Он нас не познакомил.
Товарищ Рыжова, я прошу вас дать исчерпывающую информацию о вашей встрече.
Калягин позвонил, кажется, около десяти, а потом приехал на чашку кофе со своей знакомой. Мы поболтали о старых временах, и он откланялся.
Куда он пошел?
Не имею понятия.
Перминев грохнул кулаком по столешнице, но тут же взял себя в руки. Тяжело дыша, он оперся на стол и наклонился к Рыжовой. Их разделяло каких-нибудь десять сантиметров.
Наверное, я не сумел объяснить всю серьезность вашего положения. Мои вопросычасть очень важного расследования, касающегося государственной безопасности. Я вправе требовать от вас абсолютной откровенности. Так что кончайте с этими односложными ответами и увертками. Сейчас вы мне подробно расскажете обо всем, что между вами произошло сегодня утром.
Рыжова встала со стула и, обойдя стол, остановилась у него за спиной. Теперь она получила то преимущество, в котором нуждалась.
Товарищ Перминев, разрешите вам кое-что напомнить. Меня зовут Тамара Рыжова. Я известна миллионам советских граждан. Я народная артистка СССР, которую ценят и уважают в самых высоких кругах. Вы же, напротив, она сделала паузу для пущего эффекта, вы лишь грязный мелкий стукач из органов, который вообще не имеет права угрожать мне. Все, что сочла нужным, я уже сказала, а сейчас вон отсюда.
Она двинулась, намереваясь проводить его до дверей, но Перминев остался сидеть на месте. Он начал говорить так тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать слова.
На этот раз вы можете вышвырнуть меня вон, говорил он, и спрятаться за спину своих высоких покровителей. Сегодня вы даете концерты и интервью западной прессе, сегодня вас засыпают цветами миллионы поклонников, но что будет, когда вы состаритесь, когда больше не сможете петь, когда публика забудет вас, а покровители уже вымрут? Кто тогда станет ухаживать за Тамарой Рыжовой долгими зимними вечерами? Кто протянет ей руку помощи? Я сейчас ухожу, но наступит день, когда наши дороги снова пересекутся. Будьте в этом уверены.
Он встал и прошел мимо нее в прихожую. В наступившей тишине Тамара слышала свое частое дыхание и чувствовала, как у нее пульсирует кровь в висках.
Мэри Кросс оставила машину на углу и пошла на свет ярких огней в окнах югославского посольства. По пути ей пришла в голову забавная мысль о хлопотах, затраченных этими атеистами на организацию приема в честь Рождества Христова.
Рождественский прием в югославском посольстве всегда был из лучших в Москве, и британские дипломаты охотно посещали его. Кроме того, Запад считал Югославию как бы окном в Восточную Европуда, там тоже правили коммунисты, но коммунисты, независимые от Москвы. Пусть падшие ангелы, но все же ангелы.
Мило Лазаревич ловким движением снял два бокала шампанского с проплывавшего мимо подноса, подхватил Мори под руку и отвел в дальний угол просторного обеденного зала.
Хочешь послушать югославский анекдот про русских?
Ты собираешься мне его рассказать?
Отгадай какого цвета будет вода в Саве, когда в Белград войдут русские танки?
Какого, Мило?
Красного, конечно. Но не от крови патриотов, а от выброшенных туда партбилетов. Он поперхнулся от смеха, обрызгав шампанским ее руку. Тысяча извинений, дорогая леди. Вы должны простить меня. Такой трудный год позади, можно немного расслабиться.
Ты ведь уже делал это в уходящем году, Мило. Мэри вопросительно подняла бровь, глядя ему в глаза.
Верно. Взгляд у него стал жалобным. Но тогда у меня не было возможности принести извинения.
Не волнуйся, сказала Мэри. Мы оба сделали ошибку.
Но сарказма в ее словах уже не было, и Лазаревич, уловив это, гордо ухмыльнулся. Мэри заметила золотые зубы в глубине его рта, блеснувшие словно слитки в подземелье.
Странно было видеть его, празднующего рождество. Так, наверное, выглядел бы полисмен, которого пригласили поприсутствовать при убийстве. По национальности Мило был черногорец, блондин с мелкими густыми кудрями и выдававшимся подбородком с ямочкой. Мэри легко могла представить его пасущим овец на горном склоне, или нетворующим скот в долине, так, пожалуй, будет точнее. Потому что улыбался он быстро и настороженно, а движения были странно суетливыми для такого крупного мужчины. Шесть футов два дюйма, не меньше, прикинула Мэри. Глаза голубые, холодные. Такой выглядел бы нелепо в роли волхва, складывающего дары к яслям младенца. В общем, Мило Лазаревич и рождество не имели между собой ничего общего.
Скажи мне, он с явным восхищением разглядывал ее бирюзовый костюм, что ты собираешься делать после приема?
Был уже третий час, когда они добрались до «Националя», одного из лучших московских ресторанов. Но на этот раз выбор блюд оставлял желать лучшего. Мэри заказала холодные закускикусочки мяса и рыбы, вмонтированные в ажурную горку из маринованных овощей и холодного картофеля. Надо было изрядно попотеть, чтобы выстроить такую конструкцию.
Мило подождал, пока опустели их тарелки.
Знаешь, несколько дней назад я виделся с сэром Дэвидом.
Ты имеешь в виду нашего сэра Дэвида, посла? Мэри не скрывала своего удивления.
Другого в этом городе, по-моему, нет. Мы немного поболтали с ним.
Да ну?
Как он себя чувствует?
Так это же ты с ним встречался, а не я, равнодушно заметила Мэри.
Я, конечно, плохо с ним знаком, но меня поразило, как он изменился. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Мэри отрицательно покачала головой.
Лазаревич некоторое время молча смотрел в окно на Кремль, затем сказал:
Его что-то гложет. Таким я его еще не видел.
Мэри Кросс вернулась в посольство только к четырем. Но что более важно, она снова не представила руководству отчет о встрече с дипломатом страны, не входящей в блок НАТО.
Хотя, может, все обойдется и на этот раз. Никаких письменных приглашений, никаких предварительных звонков не было. Так что если кому-то и придет в голову проследить, все равно зацепиться не за что.
Уже второй час Джордж Паркер неподвижно сидел за своим рабочим столом. Срочных дел не осталось. Так было всегда, когда операция подходила к завершающему этапу. Все тихо, никакой суеты.
Лондон вывел его из игры. Почему? Они заранее решили, что операция закончится кровавой бойней. А может быть, Долинг дал новую информациюпроговорился о какой-то мелочи, назвал еще одно имя, просто улыбнулся в ответ на вопрос. И они уловили тень на стене, расшифровали ее смысл.
Такое вполне могло случиться с Долингомзадавалой Долингом, вечно одетым с иголочки в бытность его первым секретарем посольства в Москве, а ныне заключенным тюрьмы Паркхерст на острове Уайт. Он всегда был немного дипломатом, немного шпионом, немного предателем. Со злости он запросто мог выдать им то, чего они добивались.
Это оказалось слишком невыгодным для Лондонапредупредить заранее Паркера, подать сигнал тревоги своему агенту, чтобы тот успел спокойно уйти. Им надо было убить сразу двух зайцев: избавиться от погоревшего агента и заодно узнать имя нового предателя. Потом они будут улыбаться друг другу, может, даже обнимутся от радости. Хотя нет, просто похлопают друг друга по спине, как это у них принято.
И как бы ни повернулось дело, отвечать все равно Паркеру. Пусть он весь измажется в дерьме, зато мы останемся чистенькими.
Паркер в ярости вскочил на ноги. Пусть и не надеются приговорить его заочно. Он этого не допустит.