Лев МарнаСанхиллКнига Следующая:Карантин (самиздат)
от автора
Ни события, ни персонажи, ни места действий, ни названия географических объектов, государств, фирм и лейблов, встречающиеся далее по тексту, не имеют ничего общего с аналогами, существующими в реальном мире, т.е. выдуманы. Все совпадения - случайность, или продукт мыслительной деятельности или же фантазии автора.
Собственно, автор
***
Разумеется, я думал, что я умрупроизошло это за какие-то секунды, или доли секунды до того, как взмывший в воздух, а потом перевернувшийся и вытряхнувший меня наземь катер рухнул вниз, на мою спину, но мне для осознания факта неизбежности смерти вполне хватило и этого. Не могу припомнить какого-то там хрестоматийного для таких случаев проигрыша всей жизни перед моими глазами, но знаю точно, что буквально обмерно не от ужаса, а от своего «льда» в организмеи подумал о том, что же я могу сейчас сделать... Но ничего придумать не успел.
Вероятнее всего, я действительно умер, потому что эта здоровенная хреновина попросту размозжила мне голову, раздавила мои внутренние органы, сломала хребет и грудную клеткупосле такого шансов не могло быть ни у единого человека.
Но, очевидно, ситуация, в которую попал я, и многие другие из тех, кто обучался в академии-интернате «Санхилл», была отнюдь не из тех, обычных, в которых мертвецы всегда остаются мертвецами, сломанные кости никогда не срастаются, раздавленные сердца никогда более не заполняются кровью, а мозг, растёкшийся по мокрой прибрежной гальке, на линии между землёй и океаном, более никогда не залить обратно в расколотый сильный ударом череп. А потому-то и настал тот день, когда я понял: я не умер, я сплю.
Я не могу сказать точно, когда он наступил, хотя и писал выше, что тьма, наступившая для меня на берегу где-то в окрестностях маленького рыбацкого городка Педжо, продолжалась для меня примерно около недели, так как меня в этом уверили сначала все календари и часы, которые я нашёл, когда очнулся и пришёл в норму. Возможно, с момента моей смерти действительно прошла неделя, но, быть может, прошёл и месяц, и год, и три, и целое тысячелетие. За окном комнаты, в которой я тогда очутился, по крайней мере, стояло что-то, действительно похожее на начало ноябрямрачно, сыро, ветрено, и уныло так, что кости ноют.
Сначала, ещё не открыв глаза, и лёжа в кровати, я думал, что продолжаются осенние каникулы, а если быть точнее, уже заканчиваются, а я, как назло, заспался, и ничего не успею за этот последний их деньни почитать книги, не посмотреть фильма, ни полазить в Интернете, не поболтать с Жанной или ещё с кем-то из моих друзей и знакомых. У меня ничего не болело, быть может, только лишь слегка затекли мышцы, а потому я мог позволить себе продолжать рассуждать в подобной струе, даже не вспомнив толком, что было до этого. Но волей-неволей, мозг восстанавливал полустёртые данные. Лизи, вспоминал я, Лизи говорила, что в последний день каникул мы поедем куда-то... Я поеду... В какой-то город, находящийся на Ньюфаундленде, на что-то вроде матча по бейсболу или американскому футболу... Нет, там будет что-то связанное со льдом, так что, стало быть, либо хоккей, либо катание на коньках, либо кёрлинг... Кёрлинг... Забавно было бы взглянуть на него... Интересно, сколько сейчас времени? Лизи не убьёт меня, если окажется, что, пока я спал, она так и не сумела дозвониться до меня? Нет, должно быть, ещё слишком рано, иначе она прибежала бы ко мне сама, и выломала бы входную дверь в мою комнату одним мощным ударом левой ноги. Я почему-то усмехнулся в своём полусне, и продолжал ухмыляться, шевеля своими мыслями... Главное, чтобы она не поехала туда вместе с нами... Со мной и Джеррииначе там нам от неё не будет никакого продыху... А я точно поеду с Джерри? Мне же вроде бы говорили, что он заболел... Моя ухмылка стала вянуть. Нет, он точно чем-то заболел, и, кажется, чем-то серьёзным, его даже как будто бы пришлось везти на материк... Какая-то очень серьёзная болезнь... И не у него одного, тут вроде были слухи о целой эпидемии... Эпидемии очень, очень серьёзной болезни, и очень многие ею здесь, в интернате, болеют. И каникулы эти из-за неё сильно подпорчены, это точно, потому что весь Ньюфаундленд и Лабрадор закрыли из-за неё на карантин, и нам отсюда не выбраться, пока эпидемия не закончится, и мы будем торчать тут, торчать, до тех пор, пока кому-нибудь это не надоест настолько, что ему попросту захочется сбежать отсюда.... Стоп! (ухмылка моя исчезла совсем, и я попытался открыть глаза, но не сделал этого, так как ещё не был вполне уверен, что мне стоит делать это) А ведь действительно кто-то сбежал уже... Или пропал? Или... Чёрт, да мы же сами хотели сбежатья, Жанна, Айко, ещё какая-то девушка, новая пассия моего приятеля-индейца, не то Вайновски, не то ещё кто-то... Но когда? Вчера? Сегодня? Завтра? Или мы...
Вот тут-то, на этом самом моменте, когда мне удалось вспомнить всёну, или почти всёглаза мои открылись словно бы сами по себе. И я почувствовал неприятный, неестественно живой холод, который побежал по всему моему организмутканям и кожеот кончиков пальцев по конечностям, как по магистралям, к сердцу, желудку, мозгу, всему, что было во мне, всему, что могло чувствовать, опасаться, быть человеческим, а не принадлежать какому-то дерьмовому биороботу из искусственно выращенных тканей. Чему-то такому, что сгинув, по идее, не должно было бы вернуться вновьно тем не менее, ко мне вернувшемуся.
Если бы я мог, я закричал от ужаса, но... Но не смог. Открыв глаза, я увидел потолок, оклеенный обоями в какой-то весёленький геометрический рисунок, и сумел лишь подумать, что в комнате, в которой я жил прежде, такого не было.
Что его не было ни в той, не другой комнате.
Потом я поднялся, и сел на кровати, на которой лежал прежде. Эта комната была комнатой в одном из общежитий интерната Санхилл, и в голове моей проскочила мысль, что если бы я после смерти попал бы в рай, то он бы так не выглядел. Но, в конце-концов, выжить после падения плашмя на голые камни с почти что десятиметровой высоты и удара носом рухнувшего на меня, как наковальня в идиотском мультфильме, трёхтонного катера я бы тоже не мог. Но если ад, то за что? А если не ад, и не рай, и не грёбаное переселение душ, то что это за хрень, в конце-концов? Если даже мне удалось выжить, то почему я, чёрт бы меня побрал, не в госпитале, а в этом идиотском общежитии?
Внутри локтевого сгиба моей левой руки что-то свербило... Хотя нет, пожалуй, термин «свербило» тут был бы не совсем подходящим, потому что, если задуматься, даже малый и непродолжительный зуд вызывает неприятные, иногда даже болезненные ощущенияа я их не чувствовал. Скорее, нужно сказать, что я чувствовал, что там, под кожей, и внутри моей плоти, было что-то чужеродное, но никаких болезненных ощущений я от этого не испытывал. Это выглядело так, как будто бы я ощущал это нечто не внутри своего, а чьего-то чужого организма, возможно, находившегося неподалёку, а, возможно, пребывавшего вдали от меня за многие километры, но наблюдаемого мной посредством телевидения, или видеозаписи, выложенной в Интернете. Я, не глядя, слегка согнул руку в локте, и почувствовал лёгкий, как будто я сделал его сам, и самым кончиком швейной иглы, укол. Возможно, в этот самый момент я ощутил, как неведомое нечто ткнулось мне в кость, или в оболочку суставной сумки.
Я выпрямил руку, и посмотрел на неё. В моей венепримерно в том самом месте, где у врачей принято брать кровь на анализнаходилась толстая, и явно полая металлическая игла, к другой стороне которой был присоединено нечто вроде гибкого шланга, или трубки; а трубка, в свою очередь, вела к пластиковому пакету с жёлтой жидкостью, закреплённому на металлической стойке капельницы. В том месте, где игла уходила под кожу, сбоку был прилеплен прямоугольный кусочек пластыря, но только одной сторонойочевидно, пока я спал (или находился в своих потёмках на грани между жизнью и смертью), он отклеился, и теперь болтался на моей коже, как кусочек сорванной резким щипком плоти. Я взял его двумя пальцами, и оторвал его полностью. Потом аккуратно, тоже двумя пальцами, вытащил из вены и иглу капельницы. Из её носика тут же выступило несколько капель жёлтой жидкости, из-за чего она напомнила мне увеличенный в несколько раз хоботок бабочки и пчелы; на руке тоже выступила жидкостькровьи её было немного. Я стёр её пальцем, и она тут же остановилась.
Я спустил ноги с кровати, и увидев рядом с ней пару бумажных, как в отеле или больнице, тапочек, вставил свои ступни в них, и поднялся на ноги. Оглянулсявся обстановка в комнате была измененакровать была выставлена в центр, как в больничной палате, шкаф, кресла, журнальный и письменный столы были сдвинуты к стенам, но это не могло обмануть моего глазакомната находилась именно в общежитии Санхилл (мужском или женском, я пока не знал), уже хотя бы потому, что все предметы мебели были стандартными именно для нашего общежития. Некоторых из них, правда, тут не было вообщея не заметил нигде ни телевизора, ни CD-проигрывателя, и письменный стол, на котором, как было принято, должен был стоять если не твой личный ноутбук, то оплаченный руководством интерната компьютер, тоже был пуст; не было на нём и стационарного телефона, не говоря уже о привычных мне грудах книг, тетрадей и предметов канцелярии, которые обычно закрывали поверхность моего собственного стола так плотно, что последняя, бывало, с трудом просматривалась сквозь всё это. Кроме того, в отличие от предыдущих занимаемых мной жилплощадей, эта была идеально чиста, с выметенным и пропылесошенным ковром, вымытым полом, сверкающими чистотой окнами, и с воздухом, в котором не пахло ничем, кроме, собственно, воздуха. Да, и ещёздесь было тепло, не так, как всю эту трижды проклятую каникулярную неделюуж не знаю, кто приложил к этому руку, но отопление теперь, кажется, работало, и потому, если подумать, здесь было даже уютнохотя мне, с моим пропитанным «льдом» организмом, на этот самый уют было наплевать.
Мне всё ещё казалось, что то, что я сейчас вижуотнюдь не реальность, а что-то, явно находящееся вне её пределов; и, хотя я никогда не был особенно религиозным человеком, мне казалось, что сюда, в эту странную комнату, вот-вот должен был войти кто-нибудь вроде Святого Петра с ключами от райских врат, звенящими у его пояса, или Мрачного Жнеца с косой на перевес, и должен был объявить мне, что эта фигняна самом что-вроде чистилища, или пересадочного пункта перед развилкой «Рай\Ад», после чего предложит отправиться мне в путь, вслед за ним. Я не мог поверить, что сумел выжить после той катастрофы, тем более, не находил подтверждения тому, что я живни боли, ни страха, ни чего либо ещё, что могло подтвердить мою жизнеспособность, я сейчас не чувствовал. Та волна «льда», которая поднялась в моём организме в тот момент, когда я проснулся(?), могла, например, означать мой последний вздох, в тот момент, когда я уже был размозжён упавшим на меня катером, и сейчас я, бесчувственный, мог быть всего-навсего своей собственной бессмертной душой, отправленной в какой-нибудь лимб или элизиум, для того, чтобы дождаться там своей участи. Вот только зачем могла быть поставлена в этом лимбе или элизиуме стойка с капельницей, явно предназначенная для того, чтобы поддерживать питание моегоживого - организма в то время, пока он находился в бессознательном состоянии, понять я пока не мог, а потому версия с путешествием на тот свет пока ещё не казалась мне достаточно убедительной.
Я слегка потянулсяскорее, по привычке, нежели ввиду действительной потребности в этоми направился к окну и двери на балкон, теперь находящимся как раз за моей кроватью. Все мои члены слушались меня легко и непринуждённо, голова была ясной, а глаза не слезились, и не было этого привычного для меня ощущения, будто на ночь я умывался не водой из-под крана, а сладким чаем из чашки. На ходу я невольно, по привычке, дотронулся до своей переносицы, и понял, что очков на мне нетуда и откуда им там быть, по сути, если я только что встал с кровати? Тем не менее, вокруг всё было различимо мной столь же ясно, как если бы я был в них. Действительно, подумал яесли я умер, то почему мне нужно плохо видеть, ведь мои ни к чему не пригодные хрусталики глаз остались в моей же, раздавленной рухнувшим на неё катером голове...
Подойдя к окну, я приоткрыл дверь на балкон, и вышел на него, не чувствуя при этом ни потока холодного воздуха, ворвавшегося мне навстречу в комнату, ни холодного пола, который от моих пяток отделял лишь тонкий слой подошв бумажных тапочекхотя всё это было, как и игла капельницы, ранее вставленная мне в вену, но моё тело, одетое только лишь в незнакомые мне пижамные штаны из зелёной шелковистой ткани, попросту не обратило на них никакого внимания. Я приблизился к стёклам, отделяющим пространство балкона от улицы, и посмотрел сквозь нихно не увидел ни пламенеющих панорам ада, ни райских садов, ни пульсирующего чёрного ничто, ни сумрачно созерцающего меня гигантского лица Создателяа вполне привычный мне пейзажтонкую полоску вечнозелёного газона внизу, под стенами общежития, ряд деревьев у самого края обрыва, и виднеющиеся за ними беспокойные воды Атлантики. Кажется, что это всё-таки было мужское общежитие, и где-то на уровне пятого этажа, потому как деревья были видны мне лишь только в качестве крон, а далеко за бушующими волнами в протоке была смутно видна громада острова, на котором находился злосчастный Педжо, на пристань которого мы тогда так и не попали.
Несколько недоумевая, я вышел с балкона, и закрыл за собой дверь. Подумав немного, я постоял рядом с ней, сжимая в руке её ручку, дабы попытаться осознать, насколько реальной её воспринимает моё тело. Тактильные чувства говорили мне о том, что она реальна не менее, чем тот металлический мокрый гроб, который опустился на меня перед моей смертью(?). Я нахмурился, отошёл в сторону, потом дотронулся пальцами одной руки до ладони другой. На ощупь ладонь была мягкой, слегка тёплой, явно не принадлежащей ни покойнику, ни привидению, а пальцы были твёрдыми, и вполне себе реальными.
- Что за бред тут происходит, - вырвалось из меня автоматически. Я закрыл, нет, даже зажмурил глаза, ихотя я сам не понимал, что это могло мне дать - на ощупь прикоснулся к кончику собственного носа. Мне это удалосьтаким образом я в какой-то мере протестировал не только свою реальность, но и состояние своей нервной системы. И то, и другое было в полном порядкехотя, по сути, после удара несколькими тоннами металла и пластмассы, упавшей на меня с десятиметровой высоты, я должен был не то чтобы не в состоянии прикоснуться пальцем к кончику носа, а, в лучшем случае, превратиться в калеку, который может лишь самостоятельно дышать, да испражняться под себя.