Да подожди ты кипятиться! Какой ад? Тебя больше и пальцем не тронут.
Да с чего бы?
С того, что я лично поручился за тебя! Я понимаю, глядя на мое лицо и не скажешь, но поверь мнетем двоим я навалял от души
Я снова перевожу взгляд на блондинку и читаю в её глазах полную самоотверженностьей крайне фиолетово, кому ты там навалял, ей вообще нет дела до того, что произойдет в будущем с её братьямиона отсчитывает минуты до последнего звонка, чтобы вдоволь отыграться на мне за свое фиаско, за нежелание Тима подчиняться и молчать, за то, что сейчас рыжая вот-вот расплачется.
Ты идиот, Тимур!
Тим смотрит на меня и в его глазах вспыхивает обида:
Зачем ты так?
А как нужно? Я просила тебя?
Улыбка окончательно сошла с его губ. Взгляд мечется по моему лицу, пытаясь понять, не шучу ли я?
Нет, Тимур! Какие уж тут шутки?
Тебя никто не просил делать этого! С какой стати ты вообще вмешиваешься в мою личную жизнь?
Тань
Чего «Тань»? Как я, по-твоему, теперь буду выпутываться из этого дерьма? Как мне домой сегодня идти?
Я же говорюникто теперь не тронет тебя.
Это ты ей расскажиговорю я и киваю в сторону четырех змеиных голов в противоположном углу коридора.
Он оглядывается и смотрит, как блондинка, не скрывая своей ненависти, сверлит нас своих карими глазами. Взгляд Тимура окончательно теряет былую браваду и становится задумчивым. Это с парнями работает, да и то не со всеми, но с большей частьюты меня побиля тебя услышал. А вот с девочками Девочки бывают очень настырными, девочки умеют затаиться и ждать. Девочки хорошо помнят былые обиды и некоторые из них готовы годами сидеть в засаде, лишь бы получить своеотмщение и полное удовлетворение. И если не сегодня, то завтра.
Я провожу тебя домой, говорит он.
И завтра?
И завтра, согласно кивает он без тени сомнения. Я смотрю на него и думаюведь и правда, идиот, будет провожать меня каждый день.
А когда ты заболеешь? Или когда у нас ленты не совпадут? А если мне, черт возьми, просто захочется пойти домой одной? Что, будем ходить вместе, пока смерть не разлучит нас?
Тимур смотрит на меня глазами побитой собаки, Тимур говорит:
А почему бы и нет?
Тимур всматривается в моё лицо и ждет. Тимур нервно закусывает губу и опускает глаза, чтобы снова поднять на меня взгляд, который судорожно бегает от моих глаз к моим губам. Назад дороги нет. Есть такие вопросывопросы-тесакиони отсекают определенные моменты, разделяя жизнь на «до» и «после». Это вопросы, которые не дают пространства для маневра. И даже оставаясь без ответа, они припирают тебя к стене, заламывают руки и не желают ничего слушать. Они отсекают пути к отступлению. И Тимур это понимает. Тимур подходит ко мне чуть ближе, Тимур еле слышно говорит:
Ты одна не видишь, как я на самом деле отношусь к тебе. Все видят, а тынет. Как же так, Тань?
Ну, всё теперь уж точно никуда не денешься.
Может, я не хочу быть друзьями? настаивает он. Может, мне уже давно надоело притворяться, что ничего между нами особенного не происходит? Вот по мне так все между намиособенное.
Да что ж ты будешь делать?
Никакие мы не друзья, Тань. Ты мне нравишься
Так все! говорю я.
Мое лицо пылает, мои руки холодны, моя спина покрыта ледяным потом, а кишки стянуло так, что не шевельнуться. Я не просто говорю, я выплевываю из себя слова вместе со страхом:
Ты мне не нравишься. Понятно?
Краска сходит с его лица, делая глаза еще ярче, губы еще тоньше. Он хмурит брови, кусает губу так, что та становится бледно-лиловой. А я говорю:
И моя жизнь касается только меня. Не лезь ко мне и больше не суй нос в мои дела, понятно?
Я разворачиваюсь и иду в класс, не желая слушать, что он ответит мне.
Я и раньше была слишком труслива, чтобы дружить с ним, а теперь
Боящийся несовершенен в любви. Откуда это? Где я это слышала? Неважно. Важно то, что трус не умеет любить. При первой же опасности он бросит вас, спасая собственную шкуру. Отвернется от вас на глазах у людей, если ему станет страшно. Открестится от вас, если его как следует припугнуть.
***
Я сижу за другой партой. Не стесняясь признавать поражение, я специально села в крайнем правом ряду и теперь искоса смотрю на четверку, сидящую в крайнем левом. На рыжей совсем нет лицаона бледная, её голова повисла и едва не касается носом парты. Я смотрю на неё и думаючего так убиваться? Нет, ну серьезно? Это всего лишь парень. Моя нога нервно дергается под партой, а мысли судорожно мечутся в голове. Всего лишь парень Может, мне просто поговорить с ней? Может, никто из её подруг не может рассказать ей, что есть вещи гораздо страшнее, чем мальчик, который отверг твою влюбленность? Есть вещи, от которых так просто не избавиться и которые не так-то просто забыть, закрасить, зачистить, вымыть из своей памяти. Например, замедленные кадры твоей жизни, в которых ноги твоей лучшей подруги взмывают в воздух, тело переворачивается через перила моста и срывается вниз, летя головой прямо на камни
Воют волки за углом,
Мы с тобой гулять идем.
Да ведь никакими словами не объяснишь этого
Как описать ей глаза Аньки в момент, когда её тело перевешивается через край хлипких перил? Огромные, полные страха, ужаса, распахнутые, и оттого хрустальные, словно голубой ледтам искрится непонимание, удивление по-детски наивное неверие в происходящее.
Мимо старого крыльца,
Где видали мертвеца.
Моя нога отстукивает ритм, ладонихолодные и мокрые. Я поглядываю на блондинкуеё лицо полно решимости и ярости, такой очевидной, что не нужно иметь семь пядей во лбупосле лент меня ждет нечто незабываемое.
Речку бродом перейдем,
Где сомы размером с дом.
Она даже не смотрит на меняона уставилась на учителя мертвым взглядом, и ждет. Как кобра. Рядом рыжая ,мрачнее тучи. Её подружки пытаются разговаривать с ней, но та и слушать не хочетона с упоением лелеет свою отверженную любовь, наслаждаясь самоистязанием, доводя его до исступления, до абсурда. Ей очень хочется быть несчастной, и она от всей души жалеет себя.
Мимо с кладбища, где нас
Зомби чмокнет в правый глаз.
Мое сердце грохочет внутри меня, мои руки начинают трястись, и я уже с трудом сдерживаю ритм дыхания. Может, уйти раньше? Сказать, что заболела? Наврать преподавателю, что меня тошнит или температура? А может, просто выйти, никому ничего не объясняя? Схватить рюкзакда и вон из класса? И что потом? Что тогда? Завтра мнекуда? Маме я что буду говорить? Нога дергается под столом, и я уже не чувствую своих рук
А за кладбищем лесок,
А в лесу глубокий лог
И колодец там без дна
А в следующее секунду мир вокруг меня плавится, как раскаленное стекло.
Реальность вокруг дрогнулаеле уловимое движение воздуха, будто марево перед глазами, подернулось, сжало воздух, делая его видимым, превращая в прозрачный кисель, и первой мыслью в моей голове становится: доиграласьотслоение сетчатки на нервной почве. Но поворачиваю голову, и никаких мыслей в голове не остается.
Черное, мерзкое, сломанноеоно стоит у стены в проеме между окон и его странно подергиваетсловно тысяча крохотных иголок разом вонзаются в каждый квадратный сантиметр его тела. Оно смотрит прямо на меня. Его тело содрогается, сжимается, сводимое слабыми, еле заметными судорогами. Его какбудто коротит. Оно выгибает шею и выворачивает голову под неестественным угломя слышу отвратительный хруст позвонков. Его единственный глаз внимательно следит за мной. Я открываю рот в попытке заговорить, но слова застревают в горле. Каждое его движение создает иллюзию стробоскопадерганое, резкое перемещение объекта с пропущенными кадрамивот его нога, с черной, сожженной до углей кожей, поднимается, местами лоснясь блеском, словно что-то прозрачное и густое сочится сквозь трещины во всем его теле. Оно делает шаг вперед, рвано, неуклюже, неестественно выгибая коленный суставне вперед, а вбок. Мое сердце неистово колотит меня изнутри. Его нога бесшумно перемещается вперед, таща за собой кривое, тощее тело, которое судорожно вздрагивает, перенося свой вес. Телообугленное, сожженное до черноты почти не имеет мышцтонкое и асимметрично выгоревшее до самых костей, с куцыми клочками плоти, пригоревшей к скелету. Подрагивает и сжимается. Оно смотрит на меня. Я смотрю на людей вокругникто не видит его. Вторая ногакость, завернутая в обугленную кожу, поднимается, кадры выпадают, и вот она уже обгоняет первую. Его голова дергается из стороны в сторону, спина выгибается в судорогах, руки танцуют в агонии. Существо замирает напротив парты, за которой сидит блондинка, все еще глядя на меня жутким лицом, от которого я не могу оторвать глазкожа, черная и рваная, плотно обтягивает череп, похожий на человеческий, и так сильно натянута, словно невидимая рука тащит её к затылку, где кожа собирается, как тканьмерзкая, черная и живаяона разрывается на куски плоти, свисающие с черепа. Жуткое лицоголова вытянута вперед, словно кто-то тащил его за нос. Существо дергает плечом и изгибает шею. Они живыекуски кожи на его голове, оникак змеи. Я вижу его глазон смотрит на меня, не отрываясь. Его тело скрючено, словно стянуто невидимой веревкой. Куски кожи на его головекак щупальца. Меня душит страх, но не резко, не в одно мгновение, он ласково заливает меня волной, и я чувствую, что задыхаюсьмедленно, мучительно. Там, где должен быть второй глазпустая глазница. Мне нечем дышать. Его ротразорванная плоть между носом и подбородком, раскрывается в беззвучном крике, я не вижу там ничего, кроме темноты. И вдруг его складывает пополамрезко, быстро, словно кто-то ударил его, и его тело с мерзким шлепком падает на парту между блондинкой и рыжей. Я едва не кричу! Никто не видит его! Блондинка в паре сантиметров от его лица, но сидит, словно замороженная и смотрит на доску. На заднем фонеголос преподавателя, а мерзкое нечто оглядывает блондинку, внимательно всматриваясь в её лицо, волосы, шею, плечи. Его дергает, его тело неестественно льнет к столу, растекаясь по нему, как резиновое. Мерзкая, липкая слизь стекает с его рук и тела прямо на стол. Я пытаюсь набрать воздуха, пытаюсь вздохнуть, но не слышу собственного вдоха, а лишь гулкий, быстрый бой сердца в ушах. Его щупальца на голове оживают и поднимаются вверхони тянутся к блондинке. Их так много, они тонкие и рваные, их концы остры, словно иглы, и они приближаются к ней.