Избавиться от дурного занятия помог уважаемый литературный журнал. Опубликовал не шедевры юного пиита, а ответ на его письмо.
«Подписчику г-ну Топчиеву: Ваше стихотвореніе указываетъ на крайнее незнакомство со стихосложеніем. Заботьтесь о своемъ образованіи, а стихи пиши́те исключительно въ часы досуга».
Теперь Родион благодарил журнал за совет, но встреть он голубоглазую селянку в семнадцать, рифма хлынула бы фонтаном.
У девушки было прелестное курносое личико, пшеничные мазки бровей и трогательные веснушки, зябкие на покрасневших щеках. Простоволосая, с искусственным цветком в темно-русых прядях и платком на плечах. С лукошком на сгибе локтя.
Прогуливаетесь? спросил Топчиев, осмелев под прямым и дружелюбным взором.
Девушка вручила ему горсть ягод.
О, ежевика!
Он принял угощение, скривился от ягодной терпкости.
Девушка беззвучно засмеялась.
Родион Топчиев. Месяц как учитель в Елесках.
Девушка молчала, но ни смущенной, ни напряженной не выглядела.
Вы Маша Хромова! осенило Родиона. Я беседовал с вашим отцом. Вы вы меня слышите?
Она кивнула весело.
Я разыскиваю поместье Ростовцевых. Не будете ли вы любезны
Она не дала договоритьмахнула тоненькой кистью и пошла по тропинке.
«Прекрасная компания для утреннего променада», подумал Топчиев.
Вы знали помещика?
Маша посуровела, подкрутила невидимые усы и манерно пыхнула невидимой трубкой.
Топчиев рассмеялся искренне.
У вас замечательно получается! А его отца вы помните?
Девушка растопырила пальцы, изображая взрыв.
Пушка! Браво.
Маша сыграла облако, убитое залпом и спикировавшее в бурьян.
Он боролся с градом, сказал Топчиев. Прикрепил к мортире воронку из листового железа для усиления шумового действия.
Маша внимала рассказу. Учитель продолжил, поощренный:
При выстреле из дула мортиры выходит кольцо дыма, которое развивает значительную механическую силу. Листовая насадка способствует ее развитию. Полагают, что, долетев до градовой тучи, кольцо уничтожает неустойчивое равновесие атмосферных слоев и нарушает процесс кристаллизации градовых ядер. Но вопрос в том, способен ли обычный залп достать до тучи. Итальянские метеорологи провели эксперимент и доказали, что артиллерийская борьба с природой не эффективна.
Маша попробовала губами слово «не эффективна». Вкус удивил ее.
Так они шли по тропинке вдоль осенних промоин и затопленных рвов. Свистел кулик, голосила водяная курочка. Топчиев болтал, произнося вслух все, что взбредало в голову, и чувствовал себя до странности комфортно рядом с немой девчонкой.
В отличие от братьев он порицал оплаченную любовь и считал, что половое общение тогда не будет безнравственным, когда явится следствием духовного сродства индивидов противоположного пола. В бракеверил онполовая эмоция разряжается рефлекторно.
Была тысячу лет тому назад Верочка Гречихина, ошеломляюще красивая дядина свояченица. Она работала в нотном магазине «Северная лира» на Владимирском проспекте, музицировала на венской цитре и благоухала ванилью. После ее визитов к дяде подросток Топчиев не знал, куда себя деть, мычал в подушку или грыз яблоки до крови.
Дядя поведал весточкой, что Вера замужем за морским офицером
Тропинка расщепилась; в рогатине чавкало лягушками озерцо с фиолетовыми латками водорослей. По листьям кувшинок грациозно порхали насекомые. Мерно жужжал камыш. Топчиев откашлялся и процитировал из Якова Полонского:
Вечера настали мглистые
Отсырели камни мшистые;
И не цветиками розовыми,
Не листочками березовыми,
Не черемухой в ночном пару,
Пахнет, веет во сыром бору
Веет тучами сгустившимися,
Пахнет липамисвалившимися.
Спутница поежилась в платке, выпростала руку на юг.
За зелеными кочками Топчиев различил черепичную крышу, декоративную надстройку, рожки дымоходов.
Дальше не пойдете?
«Нет, ответили голубые глаза. Конечно, нет».
Что же, спасибо за прогулку. И приходите ко мне на урок. Уверяю, вам понравится.
Он зашлепал по сочащейся влагой земле. Подошвы съезжали, колея норовила сбросить в топь. Оглянулся: Маши и след простыл.
Топчиев вздохнул. Он был солидарен со своим великим современником Львом Николаевичем Толстым, писавшим, что женщинаглавный камень преткновения в деятельности человека и помеха в его труде.
И как там у Пушкина, пробормотал Родион. «Ты царьживи один дорогою своей иди, куда влечет тебя свободный ум».
Ум влек его к притаившемуся среди торфяников зданию.
Отторгнув Пушкина, вернулся Полонский:
Тишина пугает шорохом
Только там, за речкой тинистою,
Что-то злое и порывистое
С гулом по лесу промчалося,
Словно смерти испугалося
Злое и порывистое трепало траву и ветви сосенок, которые росли из воды, проклевав пленку тины. Оплыли рвы, мертворожденные пруды оккупировала трясина. Скрылись в болоте садки для разведения рыбы. Не будет вальсов и праздных гостей, поджарых борзых. Помещик не постреляет бекасов и уток.
Царившее запустение сообщало мыслям мрачность.
Что со мной!.. Чего спасительного
Или хоть бы утешительного
Ожидать от лесу темного,
В сон и холод погруженного?
Родион перебежал на условную сушу по шатким мосткам.
Деревянный дом с зубчатыми фронтонами стоял, подтачиваемый топью. Выкрашенная в охристо-желтый штукатурка маскировала обшивку. Высокие, без наличников арочные окна были врублены в стены. Фасад расчленен на горизонтальные полосы поэтажными тягами. Как стервятники, расхрабрившись, медленно крадутся к умирающему, подползало болото.
А что он надеялся здесь увидеть? Сложенные у порога бесхозные фонари с оптическим театром в подарок?
Топчиев двинулся к колодцу под прохудившимся навесом. Лужи хлюпали и засасывали ступни. Померещилось, что из флигеля кто-то пристально наблюдает за ним
«Ничего не жди хорошего», каркал Яков Полонский. В оригинале угроза адресовалась сопернику лирического героя, но Родион ощутил озноб и поморщился.
Бревенчатый оголовок колодца тонул в лишайнике. Стенки шахты слизко блестели.
Топчиев ухватился за рукоять, поднатужился. Скрипнул вал, ржавые шайбы, звякнула цепь. Ведро родилось из мрака, оплескало студеным.
И впрямь желтая, хмыкнул учитель и понюхал воду.
Что-то толкнуло в бок. Ведро ухнуло на дно колодца, грохоча о каменные стенки, разматывая цепь.
Маша?
Побледневшая девушка смотрела на него взволнованно, точно желала предупредить.
Молодец, девка, раздался сиплый голос.
Топчиев воззрился на коренастого мужчину, идущего к ним по конному двору. У мужчины были длинные черные космы и хилые усы под орлиным носом. Грязь въелась в поры, измарала походную чугу.
Мужчина держал в руках заступ, из-за пояса торчал нож. Рот щерился недоброй усмешкой.
«Там, говорила Авдотья Николаевна, конюх Шипинин за порядком следит. Сумасшедший он».
У Топчиева запершило в горле. Был бы одиндернул бы через торфяник, но Маша, прильнувшая к нему дрожащим телом, ищущая защиты, побуждала к поступкам иного рода.
Простите за вторжение, произнес он. Я Топчиев, Родион Васильевич, учитель из Елесков. А это
Ваньки Хромова дочка, закончил за него мужчина. И я в Елесках раньше жил. А нынче тут вот. Яшкой меня кличут, таким манером.
Он врезал черенок лопаты в почву.
Сразу ясно, что вы, голубчик, не здешний. Иначе стереглись бы бесовской водицы, как деревенские стерегутся. Из колодца помещичьего пить нельзя. Черти поселятся. Кликушей станешь. Вода желтая, потому что слюна в ней. Машка-то вас таким манером уберегла.
Маша чиркнула подбородком по грудной клетке Топчиева. За двадцать два года ни одна девушка не была к нему настолько близка телесно. У Родиона Васильевича запершило пуще прежнего.
Ладно, сказал он, слегка отступая. Я, Яков, с вашего позволения, сюда еще заскочу, наберу воды для научного эксперимента.
Милости просим, осклабился Шипинин и поинтересовался у девушки: А что, и ты, Машка, уходишь? Жаль, я бы тебя чаем угостил с медом паучьим. Таким манером. Ну неттак нет. Зимой придешь, куда денешься.