Съездил? неожиданно вставил старик.
Нет, ответил доктор, все чего-то ждал: то весну, то лето Мать умерла. Прилетел, похоронили обратно. Он ведь так и не узнал, что я хотел, я собирался приехать, не на похороны, а просто так чтобы повидаться.
Старик повернул голову к нему:
Надо было просто сказать ему об этом
Мужчина не нашел ничего, что бы можно было на это ответить, и на какое-то время в машине снова наступила тишина.
Но это, опять же, все не причина, и доктор продолжил рассказ.
Каждое утро я просыпался, шел на кухню, наливал чашку кофе и вставал около окна, рассматривая то, что творится на улице. Окно похоже на живую картину, висящую на стене: каждый день одинаковую и в то же время всегда очень разную. Солнце сменяется дождем, дождь снегом, снег тает, годы оставляют на картине свои следы. Так незаметно, однако, так быстро. Нам дана возможность проследить жизнь того, кому дано прожить меньше. Это удивительно, только мало кто задумывается об этом.
Старик ухмыльнулся.
«Видимо, понял, о чем я говорю, ему ведь столько лет».
Всю свою жизнь я работал в госпитале, проводил исследования онкологических заболеваний, оперировал безнадежно больных. Я очень хотел помочь, ноувы! всю жизнь я боролся за обреченную безнадежность. Я знал это, я просто обманывал себя, и только сейчас я смог найти в себе силы признать это.
А почему сейчас? спросил старик.
Потому что все это осталось в прошлом, сказал мужчина, и ему, очевидно, стало не по себе.
Величина утрат на тот момент казалась доктору необъятной, внутри все сжималось, хотелось просто убежать от всего этого кошмара, он достал из внутреннего кармана куртки бумажник и стал копаться там, вытаскивая какие-то бумажки.
Вот! и он протянул своему попутчику снимок.
На старой мятой фотографии был изображен человек, а точнее силуэт маленького свернутого человеческого тельца.
Это Оле, сказал мужчина.
Оля? переспросил старик.
Нет, Оле, четко повторил доктор.
Оле была совсем маленького роставсего 124 сантиметра. Когда я увидел ее впервые, меня охватил ужас, я дежурил вторые сутки подряд, был настолько уставшим, что глаза закрывались сами собой. Никого уже не ждал и вдруг услышал шум в коридоре, дверь распахнулась, и в приемную ввезли каталку со свернутым клубком. Мне дали карту и приемку, к утру нужно было подготовить операционную. «Это уже не жилец», услышал я из коридора. Открыл карту: три операции, трепанация, полная слепота. Рак. Я переложил ее на кушетку и попытался распрямить, кисти на руках и ногах казались огромными, голова была больше нормыэто от худобы. Ребра торчали наружу, грудная клетка сжималась и расправлялась по мере дыхания. Глаза были большие, немного впалые, голова бритая, шрамы совсем свежиенитки торчали во все стороны. Я долго осматривал ее, периодически заглядывая в карту, всего одиннадцать лет. Жалко. Осень в тот год выдалась ранняя, в палатах было холодно, я накрыл ее теплым одеялом и ушел. Наступило утро, я быстро собрался и поехал домой, по приезду долго не мог уснуть, ворочался, разные мысли лезли мне в голову, то и дело заставляя переворачиваться с боку на бок. Обычно мне это несвойственно, я всегда засыпаю быстро, особенно после двойного дежурства.
Впереди показалась развилка, доктору пришлось прервать свой рассказ, чтобы остановиться и взглянуть на карту. Старик немного расслабился и, снова погладив рукой бороду, произнес:
Этот день изменил твою жизнь, это был не вопрос, а совершенно четкое утверждение.
Да! воскликнул доктор, оторвав глаза от картыТолько я тогда еще об этом не знал.
Крупные капли дождя падали на лобовое стекло все реже, скатываясь по нему одна за другой, вскоре дождь закончился, и ехать стало значительно легче, фиат снова занял правую полосу, аккуратно и четко, будто бы встал на рельсы.
Я проспал тогда всего четыре часа, но на удивление выспался, встал и сразу начал набирать коллеге, который должен был провести операцию, но он не ответил. Тогда я быстро принял душ, перекусил и отправился обратно в больницу, вошел в палату, оглядел всехее не было. В коридоре встретил сестру, она сказала, что операцию закончили и перевели Оле в отдельную палату на пятом этаже.
Я старался не шуметь, когда вошел, рядом с ней было несколько врачей из нашего отделения, они осматривали ее. История болезни получилась гораздо больше, чем обычно, да и внимание к Оле было повышенным. Когда обход закончился и все покинули палату, я сел рядом и стал рассматривать ее лицо. Девочка спала, я побыл с ней еще немного и поехал обратно домой. По дороге я думал о том, что заставило меня обратить на нее особое внимание, я ведь таких повидал немало, не первый день «живу в больнице».
Старик улыбнулся:
Мы все выбираем кого-то одного и посвящаем ему себя, и необязательно это должен быть человек, соответствующий стандартным нормам, так мы устроены.
Не могу не согласиться, сказал доктор.
Она открыла во мне новое дыхание, в моей жизни появилось то, за что мне хотелось бороться. К началу новой смены я уже знал все об Оле, ее привезли из Виля после трех операций, дали направление на дополнительное лечение, при осмотре были найдены неудаленные узлы, поэтому и понадобилась срочная операция. Я зашел к ней в палату и начал осмотр, за последние сутки наблюдалось значительное улучшение, она лежала на животе, голова была на боку, глаза открыты, большие, серые. Будучи уверенным в ее полной слепоте, я достал фонарик и направил луч света прямо ей в глаз, она задергалась, заморгала, оболочка намокла. Зрение было плохое, но девочка оказалась не слепой. После заключения офтальмолога стало понятно, что Оле видит только силуэты и яркий светэто следствие первой неудачной операции. Последние восемь месяцев Оле провела в районной больнице в Виле, а туда попала из детского дома округа. Позже выяснилось, что в приют ее привезли жители деревни, находившейся неподалеку, после смерти бабушки, которая ее растила. Девочку видели мало, и, откуда она появилась у старой женщины, никто не знал.
4
Оле быстро шла на поправку, день за днем, практически все свободное время я проводил с ней. Приходил, уходил. Первые попытки заговорить с ней были неудачными: она просто молчала в ответ. Я видел, что она слышит и понимает меня. Хороший уход и питание полностью привели ее в сознательное состояние. Уже через пару недель она стала самостоятельно подниматься и садиться на край кровати.
Доктор продолжал рассказывать взахлеб: видимо, ему уже давно не выпадала возможность выговориться, не думая, что это на что-то повлияет и завтра кто-то посмотрит на него не так. Набрав в легкие воздуха, он продолжил.
Моя жена ах да! Я же не сказал еще ни слова о жене! Хотя тут и рассказывать нечего. Мы вместе учились, она, как мне казалось, была хорошей кандидатурой. Мы начали дружить примерно на третьем курсе, закончили, вместе проходили практику в поликлинике, потом она ушла работать в ожоговый центр, стала врачом. Я продолжил практику, был достаточно замкнут, да и она не особенно востребована. Пришел как-то к ней после работы и сделал предложение, она согласилась. Поженились скромно, без пышных церемоний, стали жить. Я защитил кандидатскую, и мне предоставили жилье в новом общежитии, потом получили квартируоднушку. А если бы были дети, то дали бы больше комнат. Много раз мы разговаривали об этом, все никак не решались, а жена говорила: «Бог не дает». Я-то вообще в Бога не особо верю, вы, батюшка, уж простите за правду, я же медик.
Старик улыбнулся и как-то хитро посмотрел на доктора, но ничего не сказал.
Жизнь наша была ровная, однообразная, работадом. Раз в десять летремонт. Меня все устраивало, и ее вроде бы тоже, мы ничего не говорили друг другу по этому поводу.
Как-то однажды у нее в больнице произошел инцидент, я точно не знаю, что там случилось, не стал вмешиваться. Видел, что жена переживает, подумал, если бы хотела, сама бы рассказала, а раз молчит, то и лезть не стану. Она взяла отпуск, уехала в деревню, а потом вернулась и сказала, что работать больше не будет. Я опять не стал вмешиваться, нетзначит, нет. Жить стало сложнее, потому что доход сократился ровно вполовину, но это наш брак не разрушилоужались. Тогда я подумал, что хотя он и не светится счастьем, но все же прочный, привыкли друг к другу, притерлись, как говорится.