Я всегда завидовала людям, у которых есть способности к рисованию.
Сомневаюсь, что у меня есть способности, возразила я. Для меня это никогда не было простым занятием. И мне не хватает фантазии.
Обмакнув кисть в синюю краску, я обозначила море горизонтальной линией. Натали наблюдала, подперев голову ладонью. У меня дрогнула рука, и я аккуратно провела вторую линию, поверх неудавшейся. Натали мешала мне своим присутствием.
Я вздохнула.
Можешь рассказать мне, почему ты кричишь на мистера Леонарда, Натали?
Почему? повторила Натали, заполняя паузу, необходимую, чтобы подумать над ответом. Потому что если я не буду на него кричать, то сойду с ума. Почти уверена, что сойду. И потому что он злит меня.
Чем злит, Натали?
Она сморщила нос, как кролик.
Самим фактом его существования.
Но он твой кузен, Натали, я макнула кисточку в стакан с водой.
Да, а Колин мой родной брат. Мне очень не повезло с родственниками. Но общая кровь не мешает мне их ненавидеть. Из-за них все это. Леонард изуродовал мою жизнь. Он запер меня здесь!
Я посмотрела на нее, недоумевая, как вообще кто-то сумел запереть ее. Это же как помешать водопаду падать.
Мистер Леонард непонятный.
Натали стиснула зубы.
Он говорит, что меня нельзя оставлять без контроля. Что я не смогу жить самостоятельно, не разрушая себя. Что, дай мне волю, я буду попадать из одной плохой истории в другую.
Я подумала, что, возможно, Леонард не настолько заблуждается в этом мнении, как считает Натали. Она смотрела на мой рисунок. Когда она сердилась, ее глаза светлели, приобретая цвет серебра.
На небе сплошные тучи, а не белые облака, как у тебя. И море беспокойное, черное. А у тебя полный штиль.
Я пожала плечами.
Я предпочитаю, чтобы на моем рисунке было так.
Угу. Тихо, мирно, спокойно. Не как на самом деле.
Ну, может быть, сказала я, чтобы не спорить.
Нарисовано неплохо. Но скучно и безжизненно. Даже в чистом листе больше энергии.
Повисло молчание. Я почувствовала, что завершать рисунок у меня нет никакого желания. После слов Натали он предстал мне бессмысленным и неприятным, и я подавила в себе порыв смять лист и бросить, признавая перед Натали свое поражение.
Твое лицо стало грустным, равнодушно сообщила Натали.
Забывшись, я положила ладонь на листок, пачкаясь в не успевшей высохнуть краске.
Когда мой отец уезжал, я сразу начинала ждать его возвращения. Ждала день за днем. Рисовала, чтобы убить время. Рисование затягивает и успокаивает. Отвлекает от тоскливых мыслей.
И что ты рисовала?
То, что было в доме, и что я видела из окон. Собак, деревья, греческие вазы. Фрукты на тарелке. Однажды я нарисовала портрет Хаксли, это наш дворецкий. Он старый и ужасно некрасивый, но у него интересное лицо. Еще я пыталась нарисовать по фотографии мою мать, но мне не понравилось, как получилось, и я выбросила этот рисунок.
Рисовать греческие вазы и яблокикакая тоска.
Вокруг меня не было ничего интересного. Когда я старалась придумать что-то, я обнаруживала в своем воображении только пустоту. Иногда спонтанно возникали образы но сразу забывались, и мне уже не удавалось восстановить их. Хотя однажды я нарисовала тропический остров, окруженный ночным морем. Как раз в этот момент вернулся мой отец. Он подошел ко мне, заглянул через мое плечо и сказал, что море не бывает таким зеленым, а звезды такими большими и красными. И я подумала: «А ведь действительно нелепо».
И снова начала рисовать вазы.
Я понимаю, что мои рисунки плохие, сказала я, зачем-то начиная оправдываться. Я их не храню, сразу выбрасываю. Даже мой папа считал их ерундой.
Сволочь твой отец. И идиот.
Ты совсем не знаешь его! порывисто возразила я, поднимаясь с места.
Да тихо ты, Умертвие, усмехнулась Натали, надавливая мне на плечо, чтобы я опустилась на лавку. Того, что ты рассказала, мне хватило, чтобы понять. Пьяница, игрок и безнадежный эгоист, который тратил свою жизнь, не задумываясь о дочери. Ну, разве нет?
Нет, мне впервые захотелось, чтобы она ушла.
В этом вся ты, Умертвие. В отрицании. Тебе не плохо, и твой отец не плохой, и море не штормит, и ты не думаешь о том, о чем ты думаешь. Закрытый разум, ты и саму себя туда не пускаешь. Поэтому твое воображение пусто. Оно не прошло твоей цензуры.
Папа не хотел, чтобы получилось так, как получилось
Конечно, не хотел. Ему повезло, что он успел помереть прежде, чем его финансовые проблемы стали очевидны, цинично высказалась Натали.
От ее слов я вся сжималась.
Некоторые люди своим кошкам уделяют больше внимания, чем он уделял тебе. Почему даже сейчас, когда ты уже не можешь отрицать этот факт, ты продолжаешь оправдывать его?
Хотя бы потому, что он мой отец.
О, разумеется. Он твой отец, Леонард мой кузен, и мы обязаны любить их. Все должно быть по правилам.
Я думаю, Натали, что люди кажутся тебе хуже, чем они есть на самом деле.
Я знаю, Умертвие, что люди в сотни раз хуже, чем ты можешь себе представить.
Скверные люди бывают, слабо согласилась я. Но их очень мало.
И ты, видимо, считаешь, что все они ходят с табличкой «ОПАСНО» на груди, и ты никогда их не встречала.
Я растерялась.
А вот я сижу рядом с тобой, в эту минуту, и я та еще сволочь, поверь мне. И таблички у меня нет, потому что я еще и лжива. Где один порок, там и второй.
Я с недоверчивым испугом посмотрела в ее чистые, прозрачные глаза.
Ты хорошая, Натали. Даже если и грубиянка.
Натали отвела взгляд.
Я ошиблась, озлобилась и разочаровалась, пробормотала она и встала. Я стала по-настоящему плохим человеком. Даже человеческая жизнь для меня уже не имеет значимости.
Натали ушла, а я осталась сидеть, пытаясь не думать обо всем, что она мне сказала, грустно спрашивая себя, почему Натали всегда удается проникнуть в мою душу и встряхнуть ее.
Ночью я опять порывалась идти куда-то. Такое часто случалось со мной в детстве, но потом перестало. Видимо, тревога, которую я подспудно переживала в доме Леонарда, спровоцировала возвращение моего сомнамбулизма.
Происшествие с Уотерстоуном-младшим приучило меня запирать дверь. Прежде, закрывшись, я оставляла ключ в замочной скважине. Теперь же, надеясь, что это убережет меня от ночных хождений за пределы комнаты, я решила убирать ключ подальше, в ящик стола.
Глава 6: Снохождение
Предпочитаю называть ее моей камерой. Так ближе к сути, заявила Натали.
Я еще не успела поверить, что Натали действительно позвала меня к себе, в свою комнату на первом этаже, но уже размышляла, не значит ли это, что она не прочь со мной подружиться. Миссис Пибоди упоминала, что Натали дружила с Агнесс. Насколько лучше меня была Агнесс? Она продержалась четыре месяца, но яуже половину этого срока.
Робко осматриваясь, я прежде всего обратила внимание на страшный беспорядок. Впрочем, его сложно было не заметить. Столько носков, разбросанных по полу, точно у Натали было десять ног; скомканная одежда, свисающая со спинки стула; переполненная пепельница на столе ичто меня шокировалоряды пустых винных бутылок. Я вспомнила, что миссис Пибоди намекала на этот порок Натали, но никогда не говорила о нем прямо, видимо, по причине его возмутительности и непристойности. В неряшливости Натали, резко контрастирующей с ее яркой красотой, было что-то истерическое. Как крик: «Посмотрите, я в беспорядке!»
Мой мир, Натали указала на большую, щетинящуюся булавками карту на стене. Я тут отметила все места, где хотела бы побывать.
Чтобы утолить жажду приключений Натали, не хватило бы жизни.
Мне бы и в голову не пришло ехать на такой опасный континент, сказала я, рассматривая Африку, всю истыканную булавками.
А где бы ты хотела побывать?
Не знаю, не думала об этом. Во Франции, может быть. Там Лувр.
Небось, ходила бы целыми днями по музеям, фыркнула Натали.
Разве это не самое интересное?
Это самое скучное. Картинки, статуэтки. Зачем они нужны? Только пыль собирать. Кому они нужны? Тем, кто даже в окно выглянуть боится.
А чего интересного в Африке? Пески и змеи, джунгли и тигры.