Леммке окинула встревоженным взглядом пивную и, удостоверившись, что редким любителям зеленого змия, собравшимся здесь в этот вечер, до них нет абсолютно никакого дела, произнесла:
И все-таки не пойму я, зачем старику все это понадобилось. Мы познакомились с ним, когда я буквально на коленях стояла посреди огромного города и просила у прохожих денег для своего любимого племянника, которому очень срочно нужна была операция. И, знаешь, он меня в тот момент накормил, дал с собой двести баксов, а спустя месяц и вовсе оплатил лучших хирургов, которые сделали почти невозможноевернули мальчику слух. Разве такое вообще возможно?
Юрисконсульт пожал плечами.
А когда он поделился с тобой своей сумасшедшей идеей?
Года через полтора после этого. Пригласил меня к себе домой и также, как и тебе рассказал о том, что собрал целую коллекцию книг. А затем, уже когда я собиралась уходить, вдруг как-то буднично, почти что по-отцовски, сообщил мне, что после того, как все это прочитает, добровольно уйдет из жизни, а все деньги, которые у него имеются, разделит между нами двумятобой и мной. Ты ему как раз и был нужен для того, чтобы помочь юридически грамотно составить завещание, в котором он бы обо всем этом непременно упомянул.
Мистер Джейкобс с интересом слушал.
Как думаешь, Леммке вновь устремила на собеседника свой ледяной взгляд, откуда у старика полмиллиона долларов?
Я уже говорил тебе, что у меня нет ответа на этот вопрос.
Думаю, будь у меня такая сумма, я бы точно не стала проводить дни напролет, читая все эти убогие книжки. Да и суицид, в общем-то, был бы тогда едва ли не самой последней темой из всех, о которых мне хотелось бы думать в подобной ситуации.
Юрисконсульт, поняв, что Леммке исчерпала все свои аргументы, взял бразды правления разговора в свои крепкие руки.
Каждый по-своему сходит с ума. Но нам не должно быть до всего этого совершенно никакого дела. И тем более никому нет дела до этого стареющего пердуна. Хотя, признаться, выражение «самый лучший вечер» мне до чертиков нравится. Я нахожу его забавным. Это сейчас, как вишенка на торте.
Это он предложил подобное название, заметила Леммке. Считал, что для него самого это вечер станет самым лучшим потому, что он, наконец-то покинет этот бренный мир, а для наспотому, что на наш счет сразу же после его кончины капнет весьма внушительная денежная сумма. Как по мне, так у старика поистине гениальное чувство юмора. Теперь я, наконец, понимаю, почему говорят, что любая гениальность, в чем бы то она ни проявлялась, почти всегда граничит с тотальным безумием.
Двое еще довольно длительное время в тот вечер резво обсуждали сложившуюся ситуацию. И лишь когда стрелки часов у барной стойки вплотную подобрались к цифре «12», они, слегка пошатываясь, вышли на улицу, сели в припаркованный неподалеку темный «седан» и укатили прочь. В тот самый момент, когда они проезжали по мосту Бильда, сердце их друга уже не билось. Он лежал в крохотной комнатке на втором этаже своего огромного дома у раскрытого массивного металлического сейфа, до краев заполненного стодолларовыми купюрами, с застывшим на лице удовлетворением, которое, должно быть, приносит с собой сама смерть. И лишь пустой пузырек от викодина, валявшийся рядом с его телом, напоминал о битве его измученного, стареющего организма с одним из самых сильных представителей фармакологической промышленности нашего времени. Самый лучший вечер продолжался.
Лишь только законченный параноик может жаловаться на то, что его редко посещает безумие
НЕЖНАЯ СМЕРТЬ
Миссис Голдблюм готовит чудные капкейки с черникой. Из гостиной во всеуслышание раздается хрипловатый басок Вита Поттера, а это значит, что ее любимый муж Чарльз вот уже почти что без малого не целый час смотрит «Телевикторину по вторникам». Кстати, сегодня вторник (если это кому-то интересно), тринадцатое июня две тысячи семнадцатого года от рождества Христова. Разумеется, Розе Голдблюм нет совершенно никакого дела до Того, Кто посмел родиться две тысячи с хвостиком лет назад (собственно, все их нехитрое сотрудничество, как правило сводится до посещения женщиной каждое воскресное утро местной методистской церкви, где главенствует пастор Вильямс), но о Нем она, в принципе, помнит. Если не сказать иначеиногда вспоминает. Как бы невзначайну, вы понимаете, о чем сейчас разговор.
Совсем другое делоЧарльз. Этот никогда не унывающий усатый толстяк, уже лет эдак шесть, как передвигающийся в инвалидном кресле и постоянно вгоняющий суетливую женушку в краску своими изумительными комплиментами по поводу того, какие у нее прекрасные (и, что самое главноеровные!) ножки, объемная грудь, прекрасная талия. И пусть за все это время (а вы сейчас только вдумайтесь в цифрышесть лет!) та его штучка так ни разу и не побывала в той ее штучке (после ужасной аварии, случившейся летом две тысячи одиннадцатого, толстяк парализован ниже пояса), миссис Голдблюм ни на секунду не стала любить мужа меньше.
То лето выдалось на удивление холодным и дождливым. Как сейчас могла вспомнить сама миссис Голдблюм, в самый его разгарв июле месяцетемпература воздуха на солнце крайне редко понималась выше отметки в двадцать два градуса выше ноля.
Второго числа, как и обычно, праздновали день рождение их любимого сынули Оуэна. Мальчику в тот год исполнилось двадцать два, и выглядел он вполне себе счастливым.
Потом настало двенадцатое июля, и пришла пора поздравлять тетушку Марджсестру миссис Голдблюм, живущую на окраине Харлоу в двухэтажном домике, который они с мужем прикупили в девяносто восьмом на деньги, доставшиеся Марджори Уиттенбак согласно завещанию своего отца. Вторую половину денег, разумеется, получила сама миссис Голдблюм.
Трагедия произошла в самый последний день месяца.
С самого раннего утра мистер Голдблюм был чрезвычайно зол и вместо двух-трех раз, по обычаю тогдашнего периода их с миссис Голдблюм семейной жизни, всего лишь однажды впихнул своего дружочка в не до конца еще проснувшуюся щель жены. После он лишь суетливо оделся, выпил свой утренний кофе, дежурно чмокнул миссис Голдблюм в щеку и отбыл по делам. А дел у него накопилось немало.
Завтра с утра надо бы к брату заехать, ворчал он накануне вечером, умостившись в их с миссис Голдблюм совместной супружеской кровати. Навестить Жозефин. Кто знает, когда потом еще придется свидеться.
Чарльз был довольно консервативным, если не сказать иначестаромоднымв вопросах, касающихся семьи, и свято верил в услышанную однажды где-то мысль о том, что «мы никогда не знаем наверняка, когда прощаемся с человеком в последний раз».
Чарли, к чему все это ребячество? аккуратно запротестовала миссис Голдблюм, одной рукой ласково обняв мужа, а вторую смело засунув ему в пах. Что-то там у него в ту же секунду зашевелилось. С Жозефин все будет очень хорошо. Это ж всего лишь банальная ветрянка. Наш Оуэн в детстве тоже ею болел, не забывай, будь так любезен, об этом.
Мистер Голдблюм улыбнулся в усы и произвел ответный жесттакже полез своей рукой в трусики жены.
Мне бы потом еще в Карсон смотаться. Прикупить дрель, гвозди и десяток болтов. Хочу, наконец, починить крышу в хлеву.
Мой ты ангел! миссис Голдблюм причмокнула мужа в гладко выбритую щеку и, почувствовав, что его дружок уже вполне готов прокатиться по волнам наслаждения, принялась за дело.
Детективы Максвелл и Адамс появились в их доме в три пополудни.
Гулкий стук в дверь одного из офицеров вырвал миссис Голдблюм с послеобеденной дремы и даже заставил несколько раз потянуться, разминая затекшее ото сна тело.
Кто это там стучит сейчас? суетливо спросила она, отворяя дверь и бросая свой слегка встревоженный взгляд на крыльцо.
Детективы переглянулись и тот, который был женщиной, произнес:
Миссис Голдблюмэто вы?
Хозяйка дома номер тридцать восемь по Дервиш-Роуд внимательнейшим образом всмотрелась в лицо своей собеседницы. Белокурая, с аккуратно подведенными косметикой зелеными глазками, пухлыми губками и симпатичным припудренным носиком, который, вне всяких сомнений целует каждый мужчина, появляющийся в ее жизни, та, дожидаясь ответа, лукаво повела бровью.