Тернов вздохнул, но не столько от тяжелых раздумий, сколько оттого, что заметил с внезапной грустью: предмет их наблюдения Гаврила Мурин вместе со своей спутницей покидают ресторанный зал.
А Мурин, значит, все-таки за нами следил, с горечью констатировал следователь, уже уходит. Сейчас прямо к госпоже Май направится, доложит: замысел инсценировки раскрыт, видно, Сыромясов во всем признался, потому что вместо дознания в следственной камере господин Тернов с помощником прохлаждаются в ресторане. И что же сделает госпожа Май?
Госпожа Май приедет выручать своего сотрудника, которого она якобы уволила. Голову даю на отсечение, что это не так.
Боже мой, Боже мой, Павел Миронович сцепил пальцы, такая ослепительная, умная, передовая женщина, и такую шайку сколотила. На все готова, лишь бы подписка на журнал взлетела до заоблачных высот! Тернов решительно встал.
Оставив деньги с чаевыми на столе, сыщики покинули ресторанный зал. В Окружной суд они ехали в полном молчании, не замечая ни холода, ни начинающейся метели, каждый самостоятельно прикидывал возможные повороты в ходе допроса.
Молча поднялись они на второй этаж, молча прошли по просторному коридору мимо служителей Фемиды в форменных мундирах, мимо свидетелей, маявшихся на скамьях у камер или нервно расхаживающих у дверей в ожидании вызова.
Перед дверью с табличкой «Судебный следователь участка 3 Казанской части» пока никого не было. В следственной камере сыщики сняли шинели и заняли привычные места: Павел Миронович за массивным, несколько обшарпанным столом, а Лапочкин в отдалении, за столом поменьше, стоявшем перпендикулярно к начальственному.
Боясь потерять боевой настрой, следователь тотчас вызвал дежурного и требовательно заявил:
Доставьте арестованного Сыромясова.
Пока дежурный ходил за арестованным, Лапочкин вынул новенькую синюю папку и принялся выводить каллиграфическим почерком: «Дело 234. Нарушение общественной морали, повлекшее за собой смерть». Тернов в ожидании задержанного барабанил пальцами по столешнице.
Ни капли лоска не осталось в фигуре обозревателя мод «Флирта» Дона Мигеля Элегантеса, проходящего по документам как Михаил Иванович Сыромясов, когда он появился в следственной камере. Ватного пальто на нем уже не было, зато поверх исподнего были надеты потертый пиджак и широченные мятые брюки, подобранные из запаса, предназначенного для маскировки агентов. Тернову даже показалось, что Сыромясов стал еще тучнее, чем прежде, брюхо его колыхалось совершенно неприлично, одутловатое лицо топорщилось седоватой щетиной, кожа на щеках обвисла, губы дрожали.
Итак, господин Сыромясов, приступим, заявил Тернов, дождавшись, когда эта куча усядется на стул. Как вы себя чувствуете?
Скверно, прохрипел арестованный. Голова в тумане, затылок болит.
Михаил Иваныч, сказал укоряюще Тернов, таких афер я от вас не ожидал.
Виноват, Сыромясов, блуждая взором по полу, вздохнул. Я и сам от себя этого не ожидал.
Что привело вас в гостиницу «Бомбей»?
Не помню.
Как вы туда проникли?
Не помню.
Как вы оказались в постели с мужчиной?
Не помню.
Зачем вы надели на лицо медвежью морду?
Не помню.
Куда вы девали свою верхнюю одежду?
Не помню.
Дознаватель остановился и откинулся на спинку кресла.
Вы инсценируете потерю памяти, Михаил Иваныч, и, верно, потребуете сейчас медицинского освидетельствования. Но мы вам его не дадим.
Почему? робко поднял мутный взор на следователя обозреватель мод.
Потому что мы прямо сейчас память вам вернем. Чтобы не терять время.
Я буду очень рад, промямлил Сыромясов.
Так вот как было дело. Госпожа Май, задумав «бомбу» в номер, разработала сногсшибательную операцию. В ней были задействованы Мурин, Синеоков, фотограф и вы. Синеоков выписал из Казани содомита Трусова. Вы с фотографом под покровом ночи пробрались в гостиницу с черного хода. Ключи подобрали заранее. Мурин добыл медвежью маску. Фотограф должен был заснять чудовищную оргию. Одного только вы не предусмотрели: что изнеможение сморит вас, а вашего партнера доведет до гибели. Я правильно излагаю события?
Сыромясов смотрел на Тернова остекленевшими глазами. Бесформенный великан, павший так низко, выглядел жалким и несчастным. Следователь, решив, что противник морально сломлен и запираться более не намерен, смягчил тон:
Я понимаю, Михаил Иваныч, ваше положение. Разумеется, одобрить такую деятельность я не могу, но вижу, что вы человек подневольный. Госпожа Май, видимо, вас шантажировала увольнением, если вы не согласитесь на этот маскарад Вы не возражаете, если мы проведем с Ольгой Леонардовной очную ставку?
Нет, не возражаю, прошелестел Сыромясов.
И сейчас же пошлем курьера за Синеоковым и фотографом. Как его фамилия?
Братыкин.
Вот-вот. Лев Милеевич, запишите. Ибегом к товарищу прокурора с ходатайством на задержание и обыск.
Лапочкин встал и прошествовал к дверям, брезгливо сторонясь допрашиваемого. Тернов же сделал еще один изощренный ход:
Господин Сыромясов, вы как тонкий ценитель прекрасного, наверно, страдаете от необходимости носить поношенные вещи из чулана старьевщика. Если бы вы оделись в привычный костюм, может быть, ваше самочувствие и ваша память улучшились бы.
Вы так думаете? Сыромясов, казалось, впервые обратил внимание на свой наряд и с недоумением обозрел брюки и пиджак.
Да, я так думаю. Поэтому предлагаю вам позвонить супруге и попросить ее принести приличную одежду. Вот аппарат.
Сыромясов побледнел и не тронулся с места. Он с ужасом смотрел на телефон, затем перевел взгляд на Тернова.
Ну же, смелее, подбодрил его следователь. Давайте позвоню я. Какой у вас номер?
Сыромясов схватился за левую сторону груди и яростно замотал головой.
Господин следователь! Умоляю! Не говорите ей ничего! Она тоже способна на убийство из ревности!
Глава 5
Ну, брат, и дела, говорил Фалалей, скатываясь по перилам лестницы, как только за ним и Самсоном захлопнулась входная дверь. Ты чего-нибудь понимаешь?
Самсон, все еще под впечатлением от общения с Нелли Валентиновной, промычал что-то нечленораздельное.
Что делать? Что делать? Чует мое сердце неладное, тараторил фельетонист, конечно, разговорчики о сотрудничестве с полицией и о вызовах на ночные заданияерунда, бабские глупости. О сотрудничестве я бы знал, в полиции у меня свои люди. Но какова! Не насмехалась ли она над нами? Ведь как Божий день яснопогуливает наш дон Мигель, погуливает. Гигант, великан, голиаф! Смотри-ка, частенько он по барышням порхает ночами
Вообще-то я не заметил, что госпожа Сыромясова слишком взволнована отсутствием мужа. Неужели, если знает о его проделках, не ревнует?
Тяжелая дубовая дверь парадной захлопнулась за молодыми людьми, и, пересекая уютный, чисто выскобленный дворик со спящим фонтаном посередине, стажер задрал голову вверх, к застекленному эркеру гостиной Сыромясовых. Занавеси, за которыми скрывались зеленые владенья богини Флоры, не шевельнулись.
Может быть, они брак построили на европейский лад, многозначительно подмигнул специалист по изменам, увлекая друга к чугунным воротам, и дальше вдоль улицы.
Как это?
Ну, брат, это очень просто: договорились иметь не только семейную жизнь, но и личную. Понимаешь? Может, и она тем же грешит.
Да, ошарашено припомнил стажер, ведь сам дон Мигель на прошлой неделе мне говорил, что следит за женой, да и своих похождений не скрывал. Он-то, наверное, ревнует.
Если б ревновал, не спускал бы с жены глаз, возразил фельетонист, а так она сама себе предоставлена. Гуляй, не хочу.
Если б мой батюшка ночевать домой не пришел, матушка весь день плакала бы, заявил Самсон.
А что, бывало такое?
Нет. Никогда, решительно запротестовал любящий сын, приходил, конечно, поздно, под утро Ну, если в карты с друзьями заиграется
Знаю я эти карты, захохотал наставник, за каждой бубновая или червовая дама скрывается Аппетитненькая и шаловливая
Фалалей, в голосе стажера послышались укоризна и искреннее негодование.