Да не тушуйся, братец, я же по дружбе вслух размышляю. Ясно? Что будем делать?
Ума не приложу.
Самсон действительно не знал, куда они неслись вприпрыжку по незнакомой для него улице. Новенькие, высоченные дома, поблескивавшие цветными глазурованными кирпичами, вкрапленными в ноздреватую штукатурку, мирно соседствовали с деревянными домишками с мезонинами, садами и палисадниками, где под снежными одеяниями стыли деревья и тонули в сугробах кусты. Вдали, в перспективе, прямо перед ними в белесое зимнее небо возносился шпиль Петропавловской крепости.
Что ты глазами стреляешь туда-сюда? удивился фельетонист. Можешь не бояться. Голову даю на отсечение: если твой батюшка и приехал, то сейчас где-нибудь наслаждается свободой, в ресторане или в борделе. Вряд ли по улицам разгуливает в такой мороз.
Действительно, холодно, Шалопаев поежился, не столько от мороза, сколько от тревожных предчувствий. А вдруг он уже в редакции, беседует с госпожой Май?
Тогда еще лучше, многоопытный Фалалей внезапно повеселел, уж она-то его окрутит быстро. Не удивлюсь, если он сегодня уже будет ночевать под одной с тобой крышей, но не в буфетной, а в будуаре. Твой батюшка как, симпатичный?
Вообще-то, говорят, мы с ним похожи А мне кажется, что он чем-то напоминает господина Либида: такой же вальяжный, барственный, чуть тучноватый
Ну, брат, дело швах, Фалалей присвистнул и остановился. Тогда у него нет шансов избежать чар нашей Майши Эй, извозчик!
Журналисты уселись под суконную полость, и Фалалей яростно закопошился под ней, с удивительной энергией топая ногами и охлопывая руками ноги и грудь.
А куда мы едем? спросил стажер.
В Благородное собрание! Гони! завопил наставник и опустил нос в воротник.
Самсон смолк. Скользя взором по узнанной им Троицкой площади с деревянным собором, по беседке-перголе на углу каменной ограды, за которой скрывался чей-то особнячок, он нехотя выхватывал из своего сознания обрывки мыслей, блуждающих, пестрых. Сосредоточиться на чем-то определенном Самсон не мог. Ведь Ольга Леонардовна не дала ему на общем собрании никакого задания! То ли забыла, то ли решила, что преступление по страсти он сам обнаружит и сам разберется в нем. Но где его возьмешь? Внезапно в мозгу вспыхнула ужасная идея: а не посвятить ли статью отцу? Интересно было бы узнать, какие у него скрытые страстишки, есть ли за ним что-нибудь греховное, преступное? Юноша тут же с возмущением прервал себяразве возможно следить за родным отцом да уличать его в тайных страстях?
Мгновенно на Самсона нахлынули щемящие душу воспоминания: милый уютный дом, мать, сестренка Вечерние беседы с отцом в кабинете, в окружении книг, аккуратно занимавших каждая свое, навсегда определенное за стеклами книжных шкафов место. Особенно трогательным предстали в воображении стоптанные тапочки, в которые с легким изяществом заталкивал узкие ступни, обтянутые шерстяными носками, отец. Родной такой, близкий, теплый
Но рядом с трогательными образами дома и отца возник и другой, яркий и болезненный: образ прекрасной Эльзы, его тайной жены, которую он так и не сумел отыскать в столице. Что он успел за месяц? Проболтался Фалалею да Мурину? Сходил в фотоателье Лернера?
В эту минуту, на Троицком мосту, Шалопаев осознал весь ужас своего положения. Если Эльза жива, он должен о ней знать. Если ее уже нет в живых, необходимо добыть доказательства ее смерти, не может же он до старости оставаться соломенным мужем или вдовцом!
Он отвел взор от привычной панорамы зимней Невы с копошащимися на заснеженном пространстве человечками и покосился на спутника, будто тот мог уличить его в тайной стыдной мысли о том, что он уже нечаянно изменил своей жене, когда в жару метался на постели евангелической больницы. Сестры милосердия воспользовались его беспомощностью. Как же ему смотреть в глаза Эльзе?
Внезапно злость наполнила все существо юного стажера, он ощутил себя зверем, загнанным в клетку. И желание мщения вспыхнуло в его груди. Он уже потянулся к Фалалею, чтобы поделиться с другом страшной догадкой, но вовремя передумал и сдержался.
Нет, если кому-нибудь из коллег-журналистов можно сказать о своих ужасных подозрениях, то только Мурину. Тот не болтун, мужчина сильный, поймет, поддержит, а если потребуется, то и разубедит. Но где сейчас Мурыч?
Фалалей, позвал несчастный, а где в Петербурге борцы соревнуются? Ну, куда Ольга Леонардовна Мурыча послала?
Зачем тебе? подозрительно отодвинулся тот, это здесь недалеко, в Михайловском манеже.
Внезапно Самсон похолодел: он вспомнил, что фотография его дорогой жены Эльзы значилась в учетной книге фотоателье Лернера под явно вымышленным именем Жозефины де Пейрак! И делалась фотография для участия в конкурсе красоты! Неужели свершится чудо, и через два дня в зале Благородного собрания он увидит свою потерянную возлюбленную?
Слезы навернулись на глаза. Смутные подозрения, терзавшие душу, обрели ясные очертания. Он понял все! Все-таки за месяц столичной жизни, побывав в удивительных передрягах, он изрядно поумнел! Мерзость свершившегося открылась перед ним как на ладони. Вот онопреступление по страсти!
Его отец, Василий Игоревич, воспылал преступной страстью к Эльзе Куприянской, но сам жениться на ней не мог, как не мог дать приличной девушке и положения в обществе. Он воспользовался тем, что Эльза обворожила сына Не исключено, отец, желая избавится от соперничества сына и связать его обетом молчания, сам договорился в деревеньке о тайном венчании! А после убрал за немалую мзду следы сговора со священником и отправил Эльзу в Петербург Вот почему она скрывается под другим именем. Живет, возможно, на субсидии отца, избегает общества. Собирается участвовать в конкурсе красотыи именно для встреч с ней приезжает в столицу отец! А не для того, чтобы сына воспитывать
Будто камень свалился с души юного журналиста. Горько ему было. Горько. Но и спокойнее стало. Значит, отец грешен перед сыномэто хорошо. Значит, сам Самсон не виноват перед Эльзой, а Эльза перед ним виновата. Если брак был инсценированным, тогда и измена с евангелическими сестрами не считаетсячто тоже хорошо. Но все же, как могла эта милая ласковая женщина предпочесть ему, молодому, сильному, красивому, полуоблезлого, оплывшего старика?
Эй, Самсон, дружище, слезай, услышал стажер, приехали.
Сани стояли у сияющего огнями парадного крыльца Благородного собрания.
Фалалей расплатился, и журналисты устремились внутрь, в теплый зев парадной. В холле толклись какие-то не слишком презентабельные личности. Между ними лавировал лысый человек во фраке.
Господа, господа, расходитесь, повторял он как заведенный, я уже сообщил вам все, что знаю. Победительницу объявят послезавтра к полуночи.
А где мы возьмем фотографии претенденток? послышались недовольные голоса.
Господа, по условиям конкурса претендентки имеют право сохранять инкогнито до самого финала. Скажу одно, все они прелестны. Есть и жены служащих, и актрисы. Билеты уже раскуплены. В конкурсе пожелала принять участие и одна иностранная подданная, не далее двух часов назад для нее абонировал ложу под номером четыре ее антрепренер.
Имя! Имя! пронырливый народец обступил лысого тесным кольцом.
Имени не знаю, хитро улыбнулся тот, а псевдоним Жозефина.
Говор в холле усилился, любопытствующая публика обменивалась соображениями и домыслами, и вскоре стала потихоньку рассеиваться в пространстве.
Эй, Самсон, господин Шалопаев, Фалалей толкнул стажера локтем в бок, чего задумался?
Не знаю, автоматически ответил тот, едва держась на ногах от страшного удара, который обрушился на его сознание.
Жозефина, Жозефина, задвигал губами Фалалей, знакомое имя. Не знаешь? И чему вас только в гимназиях казанских учат? Так звали жену Наполеона! Не иначе как французская подданная! А вдруг королевских аристократических кровей? Надо бы в посольство сбегать.
Ну уж нет, в Самсоне все протестовало, едва согрелся и опять на улицу?
Да ты не бойся, не во французское посольство, утешил его друг, а в английское, оно ближе.