Самсон, дружище, Мурин похлопал по плечу растерянного юношу. Все будет хорошо. Видишь, все тебе рады. Пару дней отдохнешь, а в среду отправимся с тобой укреплять здоровье.
Ему бы надо еще в постели полежать, жалобно протянула Ася, передавая стажеру стакан с горячим напитком, вон какой бледный. Инфлюэнца за две недели не излечивается.
Нет, нет, собрав силы, возразил негромко Самсон Шалопаев, я лежать больше не могу и в запертом помещении сидеть не хочу. Мне нужен свежий воздух, солнце, впечатления, друзья
И женская ласка, Фалалей подмигнул редакционным барышням.
Нет, Самсон залился краской, женской лаской меня уже в больнице перекормили
Да ведь это почти анекдот! воскликнул воодушевленно Фалалей. Смотрите, у вас на глазах будет рождаться народное творчество. Итак, приходит муж из борделя домой и говорит жене: «Есть хочется, корми». А жена спрашивает этак игриво: «А женской ласки тебе не хочется?» Муж и отвечает: «Женской лаской меня уже в борделе накормили» Ха-ха-ха
Довольно! Госпожа Май нахмурилась. Она закончила подписывать подготовленные Треклесовым документы и теперь готова была взять бразды правления в свои изящные, но очень крепкие ручки. Самсон Васильевич вновь приступает к работе. А господин Черепанов снова займется натаскиванием стажера. Но, разумеется, не таскать по борделям. У меня создалось впечатление, что предыдущий номер, из-за которого я имела столько неприятностей, заставил вас, господа журналисты, забыть о главной задаче нашего популярнейшего издания. Напоминаю: наш журнал предназначен для нормальных мужчин и нормальных женщин. Нормальная биологическая страсть, животнаяв хорошем смыслелюбовьвот наш идеал. Браксвященный институт, обеспечивающий продолжение рода и развитие человечества. Вы поняли, господин Платонов?
Так точно, госпожа Май. Простите великодушно, бес попутал, загудел пунцовый как рак переводчик. Больше такого не повторится.
Мы и так все время ходим по лезвию ножа, продолжила редакторша, мы занимаемся просветительской деятельностью в эротической сфере, однако находится слишком много охотников обвинить нас в пропаганде блуда и порока. И я ставлю вас, господа, в известность, что журнал уже имеет два предупреждения. Как только последует третьежурнал закроют. И конец вашему привилегированному положению.
Но в пятницу ваш любимчик Эдмунд Либид известил нас, что второе предупреждение удалось ликвидировать. Лиркин вызывающе вздернул острую рыжую бородку.
Не ликвидировать, а положить под сукно, отрезала госпожа Май, разницу, надеюсь, понимаете.
Но не можем же мы издавать пресный журнал, ухмылка Фалалея была адресована лепнине на потолке, нам надо перчику, вон как о падших женщинах написалис вдохновением, огоньком, задором! Я слышал, Кшесинская скупила две сотни экземпляров и собственноручно сожгла!
Благодарите Бога, что сожгла не вместе с вами! постаралась остудить восторг сотрудника госпожа Май.
А при чем здесь я? Я лишь пересказал французскую поэмку о танцовщице, соблазнившей царя и потребовавшей за это голову святого.
Ничего больше слушать не хочу! Ольга Леонардовна замахала руками. Слава Богу, гроза миновала. Но чтобы больше подобных намеков не было! Хотя Бог, я чувствую, на моей стороне. И если рассудить здраво, то вас еще и похвалить надо, Фалалей Аверьяныч. Только ваше заступничество спасло господина Платонова. Нов последний раз. Больше никаких царей, никаких старцев, ни святых, ни распутных. Предупреждаю, чтобы все слышали.
Да ведь они, неблагодарные, все равно будут талдычить о нашей черствости и бесчеловечности, обиженно поддержал начальницу Треклесов. И как вам такое в голову пришло, Иван Федорыч?
Платонов соскочил с подоконника, скрипнул паркет, скрипнули сапоги. Он низко опустил голову и, как провинившийся гимназист, заканючил:
Простите великодушно, не подумал. И не знал ничего.
А зачем вы в стихах скрыли свой тайный умысел? Треклесов барабанил пальцами по столешнице.
Да еще в бездарных стихах, добавил Лиркин.
Да отстаньте вы от него, сверкнул глазами на музыкального обозревателя Синеоков, вцепились как шавки.
Это яшавка? завизжал Лиркин и схватил со стола Али чернильный прибор, но буяна обезоружил Сыромясов. Я, который знает наизусть все моцартовские клавиры?
Я не хотел скрывать ничего, просто текст меня вдохновил на стихи, бубнил Платонов, и вообще стихотворение мне показалось шутливым, юмористическим. Вы ведь сами поставили его в раздел юмора.
Ладно, садитесь, оборвала его госпожа Май. Черт их знает, что и когда они запрещают. Хоть бы списки публиковали. Теперь вот, когда напечатали юмореску «Дневник кушетки», знаем, что одноименный рассказ запрещен, так как признан порнографией. Удалось выкрутиться. И только потому, что Иван Федорыч, переводя его, изволил побаловаться стихами.
Ту книгу, что вы велели мне перевести для следующего номера, буду писать без рифм, льстиво откликнулся Платонов.
Да что мы все о прежнем толкуем уже битый час? недовольно произнес Мурин. Пора следующий номер планировать. Времяденьги.
Без вас знаю, возразила госпожа Май. Но время имеет и другие эквиваленты. Кстати, а где Братыкин? Почему я не вижу фотографа? Ведь велено же ему являться по понедельникам.
Может, он заболел? подала спасительную реплику Ася.
Да, не исключено, раздумчиво согласилась Ольга. Кстати, господин Платонов, слезьте с подоконника. Там поддувает. И вообще, господа, я же вас просила во избежание инфлюэнцы одеваться теплее. Следуйте моему примеру.
Этот меховой жакет вам к лицу, галантно откликнулся Синеоков.
Если б Венера жила не в Италии, а в Петербурге, она бы ходила в таком наряде, хохотнул Фалалей.
Этот мех напоминает о знойных страстях, поддакнул дон Мигель. И я рад, что вы последовали моему совету. Ныне расцветка под леопардасамая модная в Париже.
Не всем обязательно гоняться за леопардом, сказала госпожа Май, но всем обязательно нужно утеплиться. Лекарства пьете?
Сотрудники, застигнутые врасплох, молчали.
Я же велела всем пить аспирин для профилактики. Ольга Леонардовна в гневе встала. Данила! Принеси порошки от инфлюэнцыпусть пьют в моем присутствии. Ну где, где ваша сознательность, просветители народные? Кого и чему вы научить можете? Вы же сами как дикари беспросветные! В столице эпидемия инфлюэнцыи такая беспечность, такое разгильдяйство! А ведь нам за лекарства и денег платить не надо, нам их бесплатно фармацевты поставляют. Зачем же я трачу на их рекламу журнальную площадь? Или вы желаете, чтобы о вашем здоровье обязательно профсоюз беспокоился? А если работодатель беспокоится, то здоровью объявляем саботаж? Или вы полагаете, что я собираюсь из своего кармана покрывать каждому двухнедельное пребывание в больнице?
Пока она произносила обличительную тираду, Данила обносил журнальную братию порошками и стаканами с водой.
Ужасная гадость, этот ваш аспирин, такая горечь, капризно отер губы белоснежным платком Синеоков. Долго ли вы еще нас терзать будете? У меня от него проливные поты.
Если вам что-то здесь не нравится, заметила Ольга, я вас не держу. Есть ли еще истерзанные?
Истерзанные есть, но им все очень нравится, Фалалей захлопал в ладоши, а дону Мигелю устроим темную. Если б кацавеечку для драгоценной Ольги Леонардовны шиншилловую присоветовал, кротости христианской бы более в мире прибавилось.
Довольная улыбка тронула губы Ольги Леонардовны, и, чтобы скрыть ее, она повернулась к молчавшему Самсону. По впалой щеке юноши из-под опущенных ресниц скатывалась крупная слеза. Странную слезу, кажется, заметил и Фалалей: румяное лицо фельетониста вытянулось, и он поник в растерянности.
Самсон судорожно сглотнул: никто, никто в редакции, да и во всем Петербурге не знал о существовании его тайной жены, исчезнувшей вскоре после венчания. За ней, за ней, а вовсе не для поступления в Петербургский университет ринулся он из Казани в столицу. Три недели в Петербурге ни на шаг не приблизили его к Эльзе. Одну неделю он провел, готовя свой первый материал для журнала «Флирт», куда попал благодаря железнодорожному попутчику, Эдмунду Либиду, а две провалялся в больнице. Сколько раз видел он на улицах Петербурга ускользающий призрак Эльзы в шиншилловой шубке, его ласковая, пухленькая женушка являлась ему и в бредовых, горячечных снах, когда он боролся с инфлюэнцей.