Я я не знаю, ей-богу! искреннее ответила я. Это какая-то ошибка наверняка. Что там написано?
Но блондин, не позволив мне и тронуть этот клочок бумаги, хмуро пробежал текст глазами. Потом посуровел еще более и с сомнением взглянул на меня:
Этот тип зовет вас на свидание. Нынче в полночь, на верхней палубе в кормовой части. Желает показать вам гребные винты, издевательские выговорил он.
Это уловка, дураку понятно! не сдержался рыжий. С лейтенантишкой у них встречаон и есть химик! Нужно в оборот его брать!
Заткнись! рявкнул блондин, явно жалея, что оговорку про химика слышала я.
А я стояла, ни жива ни мертва. Конечно, это не просто свиданиеэто именно что уловка. И это был бы мой единственный шанс спастись, прочти я записку вовремя или хоть догадайся скрыть ее от лишних глаз.
Впрочем, через мгновение я подумала и о худшем развитии сценария
Что же вы стоите, Лили? Бегите, прихорашивайтесьнынче у вас свидание.
Я не пойду тудаслабо возразила я.
Пойдете, милая, пойдете. Или этот Вальц дороже вам, чем собственные дети?
Глава 4
4 июня, 23 часа 53 минуты, Балтика, открытое море
Стоял июнь, самое начало, и вечер был бесконечно долгим. С небом, усеянным перьями облаков, и оранжевым солнцем, все никак не спускающимся за горизонт. В Петербурге сейчас и вовсе начались белые ночи, и оранжевый вечер там совершенно незаметно перетекает в пыльное розовое утро. Уж я-то знала.
Но сейчас, хоть мы и вышли давно в открытое Балтийское море, пока что находились в широтах датского Копенгагена. Вот-вот должны были поравняться с островом, который, судя по туристическому проспекту, назывался Борнхольм. Вдали уже мрачно высились над морем серые скалы, и алел полосатый маяк.
Несмотря на поздний час, немало пассажиров высыпало на палубу. Правда все они толпились в носовой части, стараясь лучше разглядеть Борнхольмна корме же не было почти никого, кроме притаившейся в тени мужской фигуры, в которой я угадывала черты обер-лейтенанта Вальца.
Я робко оглянулась: по-прежнему за мной следили, не упуская из виду ни на минуту. А на полпути к Вальцу, под козырьком, укрывающим вход в третий класс, невидимый Вальцу стоял мой фальшивый муж. В опущенной его руке мутно поблескивал револьвер Он глядел на меня тяжело и безотрывно, и весь вид его так и кричал: «Выкинешь что-топожалеешь». Я верила. А потому медленно, будто с трудом переставляя ноги, но шла. Мечтала, чтобы Вальц увидел скорее мое страдальческое лицо и понял бы все сам. Скрылся, сбежал, сделал бы что угодно! Потому как, если его схватят сейчаси моя участь будет предрешена.
Но он не двигался. Вот я уже четко видела его лицо, угрюмый взгляд, напряженность во всей фигуре. Но почему же, черт возьми, он не двигался?!
Так сосредоточенная на его лице, я не сразу отметила легкую вознюкак раз там, под козырьком у входа в третий класс. Раздался звук глухого удара. Мой фальшивый муж, слабо дернул руками, будто пытаясь взлететь, и, словно мешок с картошкой, повалился на руки стоявшему позади него неприметному господину. Тот ловко придержал его под мышки, аккуратно вынул из руки револьвер, и споро утащил бессознательное тело куда-то в темноту
И в тот же миг, не успела я повернуть головы, позади послышался еще один глухой вскрики никто больше за мной не следил.
Потому я уже совладала с собой, когда боковая дверь совсем рядом распахнулась, и в тесной темной подсобке я увидела своего мужа. Настоящего мужа. Ничему уже не удивляясь, спокойно вошла внутрь.
Ненавижу тебясказала я горько и без сил.
Потом, неожиданно для себя самой, прильнула к нему и крепко прижалась к его груди, уткнулась лицом в плечо. Тут же почувствовала, как и он меня обнимает, прижимая еще теснее. Зарывается руками в мои волосы и нежно целует.
Было не время и не место, и голова должна бы быть занята иным. Но сопротивляться себе было слишком трудно, и я поцеловала его в ответ. Легонько погладила его щеку и улыбнулась в темноте, видя только любимые черные глаза.
Муж отстранился сам:
Безумно по тебе соскучился, выдохнул он мне в ухо. Жесточайшая оказалась мука видеть тебя весь деньи видеть с другим. Вот уж точно мой персональный ад. Верно, если ты однажды бросишь меня, я сделаюсь маньяком и жизни тебе не дам
Поверь, и я едва сдерживалась, чтобы не подойти к тебе и не залепить пощечину.
За что? не без иронии осведомился он.
За все!
Я действительно был зла, хоть толком и не могла высказать причины. Очевидно лишь однои сама я, и наши дети, и бедняжка Бланш оказались здесь по его вине.
Не без усилий я разомкнула кольцо его рук и решила быть серьезной:
Так это все правда? У тебя действительно встреча на этом пароходе, которая, я процитировала, ставит под угрозу безопасность Германии?
Муж прищурился, поглядел на меня с сомнением. Шесть лет бракадостаточный срок, чтобы изучить повадки второй половины, так что теперь уж стало очевидно: моими словами он удивлен.
Этот немец так сказал? уточнил муж. Слово в слово?
Лицо его тоже сделалось серьезным, брови так знакомо и сурово сошлись над переносицей. Он снова взял меня за плечи, потребовал:
Посмотри на меня! Ты помнишь, как я обещал тебе, как клялся, что скрывать от тебя более ничего не буду?! Что сперва ты и дети. Всегда! Лишь после вас все остальноеи долг, и честь. После тебя. Помнишь?
Конечно, я помнила. Кивнула, уже себя виня за прежнее недоверие. Спросила:
Так что здесь происходит?
Не знаю пока что Но я уехал за тем же, за чем и говорил тебе: в Кронштадт, поглядеть, как расследуют убийство того журналиста. И уже на обратном пути в Берлин мне доложили, что некто купил билет на «Ундину» на мое имя и имя моей жены. Разве мог я это оставить?
Как быстро вы сработалиподивилась я. И снова напряглась: Или «Ундина» не простой пароход? Оттого вы отслеживали ее пассажиров?
И в этот раз четко отметила, что муж говорит уклончиво:
«Ундина» не простой пароход. Ни тебе, ни детям здесь находиться нельзясовершенно нельзя! Однако остановка будет лишь в Гельсингфорсе, не раньше. Я пытался настоять, но немецкие власти не пошли мне на встречу. Если пароход зайдет в неурочный порт, или кто-то покинет его раньше времениэто кое-кого спугнет.
Кого?
Если б я знал
Едва ли муж лгал на этот раз. Я признала очевидное:
Зато этот немец наверняка знает.
Вероятно, что да. Придется с ним потолковать.
Быть может, зайдешь позже? Или утром Софи ужасно по тебе скучает.
Муж тепло улыбнулся:
Скажи Софи, что я скучаю по ней больше. Не уверен, что получится заглянуть. Эти четверо будут под замком до самого конца плавания, не сомневайся! Однако нам по-прежнему нужно быть осторожными. На этом пароходе далеко не все так доброжелательны, как стараются показать, а потому не следует доверяться всецело каждому встречному и говорить лишнее. И уж точно не стоит ввязываться в глупые споры.
Последнее муж сказал с особенным нажимом, и я устыдилась.
Постараюсь более не ввязываться в спорыесли их никто не будет затевать, едко пообещала я. И нахмурилась: а как же Вальц?
ЧтоВальц?
Я и ему не могу доверять всецело? Разве он не с тобою?
Он со мною. Лишь благодаря обер-лейтенанту Вальцу удалось так скоро организовать все. И ему ты, разумеется, можешь доверять. Он сжал мои плечи чуть сильнее. Только помни, что Вальцнемец и верный слуга Германской империи.
Я кивнула. Конечно, могла бы и не уточнять: друзей у нас на этом пароходе нет. Право, мне иногда думается, что у нас уже нигде нет друзей.
* * *
На прощание я еще раз горячо поцеловала мужа, шепнула, что рада буду его увидеть, когда он освободится, и тихонько выскользнула на палубу.
Стемнело теперь уж окончательно.
С Борнхольмом мы так до сих пор и не поравнялись: остров лишь стал казаться крупнее и еще более мрачным, подернутым дымкой тумана. Ночью сильно похолодало, да и, видно, наскучило пассажирам ждать. Все разошлись уж по каютам, гостиным и курительным салонам. Очень негромко, но играл еще оркестр.
Кутаясь в жакет, я скоро шагала ко входу в первый класс. И едва подумала, что не надо бы, чтоб кто-то меня заметил, как на палубе, шагах в двадцати, увидела даму в белом воздушном одеянии и широкополой шляпе с алой подбивкой. Сей же миг узнала в ней Жанну Гроссо. И прежде чем даже подумала хорошенько, сочла за лучшее скрыться с ее глаз. Очень уж легко мадам Гроссо одета для ночных прогулоквот-вот должна вернуться обратно.