Ну, скорей, скорей.
Члены синедриона один за другим ставили на документе против своих имён короткое «да» и прислушивались к людскому рёву на улице. Каиафа вырвал куски папируса из под руки Анны, быстро просмотрел, скатал в трубку и протянул священнику.
Иди к прокуратору.
Между тем, народ обрушил град камней на Иешуа. Каиафа, видя это и боясь, что учитель мог погибнуть до того, как Понтий Пилат должен был поставить подпись на документе, а так же видя, что стражники, вжимая головы в плечи, бежали с террасы, вышел к Иешуа. Не склоняя головы под летящими навстречу камнями, он неторопливо увёл учителя в зал.
Теперь Иешуа хотел умереть, но у него не было сил вырваться из крепкой руки первосвященника и вернуться на террасу, не было сил разжать губы и попросить Каиафу, как о милостидать ему смерть.
Чувство стыда заполнило его душу. Каждая секунда жизни для учителя была мучительным, невыносимым страданием. И когда перед ним и первосвященником появился взмокший Анна со свитком папируса и раскатал его перед лицом Иешуатот облегчённо перевёл дух.
Каиафа, продолжая держать учителя за плечо, сильным движением руки бросил его вперёд в сторону двери, и, сопровождаемый членами синедриона, быстро спустился по лестнице вниз, вывел учителя из дворца на площадь, к ревущей толпе. И он уже было, отступил назад, удовлетворённый тем, что всё кончилось так легко, равнодушный к тому, что сейчас могло произойти с учителем, и готов был шагнуть через порог, но вдруг заметил нечто странное. К многотысячной толпе, которая прихлынула к Иешуа и начала забрасывать его камнями, стремительно скакали трое римских всадников. Не останавливаясь, они врезались в людское море, давя, разбрасывая озлоблённых людей по сторонам. Они пробились к упавшему Иешуа всего в нескольких локтях от изумлённого, ничего не понимающего Каиафы. И пока двое, угрожая мечами и криками: «Сюда идёт римский отряд!» обратили в бегство иудеев, третийв золотом облачении центуриона, спрыгнул на землю, поднял окровавленного, неподвижного учителя и бросил его поперёк седла.
Каиафа узнал в центурионе иудея. И хотя никогда не видел его раньше, но понял, что перед ним находился дезертир претория Иуда. Только такой человек мог совершить безумный поступок в городе, полном римских солдат.
Каиафа отступил назад и сделал знак страже: стоять на месте. Мысль, что Иуда выполнял волю прокуратора, удержала его от желания схватить дерзкого ученика Иешуа. Когда трое всадников умчались в ближайшую улицу, Каиафу охватило предчувствие, что он завтра мог потерять сан первосвященника. Он застонал. Его глаза увлажнились слезами отчаяния, но уже через несколько секунд владыка, придя в себя, обернулся к страже, чтобы послать её в след беглецам, и заметил стоявшего рядом египтянина.
Позволь мне, владыка, выполнить твою волю.
Неужели ты сможешь удержать этих проклятых учеников Иешуа?
Да, только дай мне хорошую цену за голову учителя, и он завтра будет распят римлянами.
Сколько ты возьмёшь за него?
Дай мне, Каиафа, тридцать серебряных шекелей, чтобы сбылось речение вашего Писания.
Как ни был взволнован первосвященник, но он вспыхнул яростью от насмешки астролога и поднял, было, посох, но Анна бросился ему на грудь, надсадно зашептал:
Останови руки. И дай ему, как сказано в Писаниитридцать серебряников, иначе мы ответим перед Пилатом.
Да у меня нет таких маленьких денег.
И Каифа вырвал из пояса золотые монеты, и хотел бросить их под ноги волшебника, но тот сделал протестующий жест руками.
Нетнет, Каиафа, только серебро.
Глупый ты человек. Вот эта золотая монета заменит сотню серебряных шекелей.
На это Латуш отрицательно качнул головой и, щуря глаза в улыбке, повернулся боком к взъерошенным священникам, давая понять, что уходил.
Анна торопливо шепнул своему племяннику, который в это время в досаде, что принужден был стоять рядом с язычником, да ещё волшебником, который смеялся ему в лицо, дрыгал весьма опасно ногой и плевался:
Дай ему, что просит, и пускай он своими чарами погубит Иешуа, а деньги возьми у стражников.
Когда Каиафа отсчитал тридцать монет и уже готов был бросить их под ноги астрологу, но тот быстро шагнул к первосвященнику, ловко забрал деньги из его руки и, сжимая их в кулаке, медленно проговорил:
Это плата по Писанию за кровь человека, невинного. Сегодня тебе скажут, владыка: он схвачен, а завтрараспят.
И ушёл к чернокожему слуге, вскочил на коня.
Уже ночью, когда римский легион заканчивал окружение Масляничной горы, к прокуратору прискакал вызванный из крепости Панфера.
Едва он появился перед Понтием Пилатом, как вокруг него немедленно встали плотным кольцом десятки легионеров. Прокуратор сильным жестом указал плетью в сторону тёмной вершины горы.
Панфера, готов ли ты в последний раз отличиться в моих глазах и схватить Иешуа Мессию?
В свете факелов лицо коменданта показалось прокуратору зловещим. И когда Панфера опустил огромную руку вниз, то ли желая поправить повод коня, легионеры, стоявшие рядом с ним, выхватили мечи. Понтий Пилат рванулся к нему и сжал его руку.
Панфера, позволь мне уволить тебя из армии с честью.
Крупное тело коменданта обмякло. Он с глубоким вздохом ответил:
Понтий, я выполню твой приказ.
Хорошо. Иди. Но если ты не приведёшь врага римского народа Иешуа Мессию, то убей себя.
На глазах Панферы блеснули слёзы. Понтий прощально хлопнул его по плечу.
Видят боги: я не желаю твоего бесчестия.
Комендант во главе конного отряда скрылся в темноте на горной дороге, а спустя полчаса вернулся назад. Легионеры волокли окровавленного человека с поникшей головой, который держался на ногах только благодаря тому, что его руки были привязаны к сёдлам коней.
Понтий дал знак: осветить факелом лицо пленника. Подъехал к нему и, наклонившись над хрипящим человеком, рванул его липкие от крови волосы вверх, поднимая голову, вгляделся.
Ты ли Иешуа Мессия, как о тебе говорят?
Да, Понтий. ЯИешуа Мессия.
Прокуратор обернулся и, глядя на едва различимые в темноте фигуры всадников, спросил:
Он ли Иешуа Мессия?
Насмешливый голос громко воскликнул:
Да!
Глава пятьдесят вторая
Предупреждённый Панферой Иуда, знал, что все ворота города, кроме Овчих, что выходили со стороны двора Язычников на Масляничную гору, будут закрыты до тех пор, пока не будет схвачен Мессия и не разойдётся возмущённый народ. Поэтому Иуда, сопровождаемый Захарием и Ефремом, направил коня в сторону храмового комплекса, выбирая дорогу, как можно короче. Но самая короткая дорога проходила мимо дворца Антипатра. И Иуда, не помня о Иродиаде, весь поглощённый стремлением быстрей покинуть мятежный город, мысленно видя те сокровенные ночные дороги Палестины, по которым он должен был пройти, чтобы ещё до утра оставить за спиной не любимую им родину, ворвался, как вихрь на Царскую улицу. Заметил впереди носилки Иродиады с плотно закрытыми занавесками. Он придержал коня, надеясь остаться не замеченным для неё.
Но Иродиада, полная ненависти к Иуде и предчувствий, желая смерти ему и думая о нём, не в силах оставаться во дворце, едва только оказалась на улице и услышала галоп коней, откинула занавеску и неожиданно для самой себе улыбнулась предателю такой нежной улыбкой, что он немедленно подъехал к носилкам.
Захарий и Ефрем, изумлённые поведением их господина, стали торопить его, в страхе поглядывая по сторонам. Но для негос появлением Иродиадывремя и события изменили свой обычный ход и вид.
Иродиада, вспомнив, что он предал её, в ярости воскликнула:
Как ты посмел взять девчонку?!
Захарий и Ефрем, придерживая учителя, умоляюще заговорили:
Царица, отпусти нас. Мы погибаем.
Иуда любовался прекрасным лицом Иродиады, а та, чувствуя свою власть над ним, всё более и более сердилась на него. И вдруг стала выговаривать ему свои старые обиды.
Иуда опомнился от чар царицы. А когда отвёл от неё взгляд, то заметил, что вокруг на улице сгустились сумерки. Он бросил коня вперёд, крикнув:
Я найду тебя в Риме!
И он помчался в храмовый комплекс. А когда Иуда оставил за спиной город и речушку Кедрон, начал подниматься по узкой дороге на вершину невысокой горы и вступил в рощуиз-за тёмной беседки, ему наперерез прыгнул Манасия. Он торжествующе крикнул: