Когда я был на том свете по причине своего неудачного падения, я слышал голос Бога. Он сказал мне: «Захарий, ещё не наступит утро следующего дня, а ты вместе с Ефремом будешь служить Иуде».
Иуда пожал плечами.
Я не богат, чтобы иметь столько слуг.
А нам будет довольно и куска хлеба со стола господина.
Иуде понравились добродушно-глуповатые лица иудеев, и он, ничуть не удивляясь навязчивости Ефрема и Захария, сказал им:
Ну, раз так, идите за мной.
И убийцы матери Иуды, приплясывая от счастья, что они отныне будут служить столько красивому юноше, которого давно успели полюбить, толкая друг друга и бранясь, пошли за преторианцем.
Глава двадцать первая
Утром Тиберий вызвал к себе во дворец Гнея Пизона, потом приказал Иуде удалить всех преторианцев из коридоров и лестниц в соседние с его кабинетом комнаты, а самому центуриону затаиться против дверей.
Как только я крикну тебя, немедленно изруби на куски Пизона.
Тиберий оглядел пустынные коридоры и, сильно играя пальцами руки, что всегда говорило о его нетерпении, злости или раздражениивернулся в кабинет и, привлечённый уличным шумом, выглянул в окно.
Огромные толпы народа с разгорячёнными лицами торопились в амфитеатры на бесплатные зрелища, где должны были вновь состоятьсязапрещённые было Цезарембои германских рабов с хищными зверями.
Раздражённый взгляд Тиберия останавливался на беременных женщинах, на утончённых матронах, на патрициях, на сенаторах и детях, ну, а вид черни вызывал в нём дикий приступ ярости.
Принцепс повернулся к Ливии и гневно сказал, указывая на окно:
Римский народ жаждет крови! И он хочет, чтобы я был добрый с ним! Тиберий глухо зарычал: Никогда добро, честь, справедливость не были в цене и не будут, пока живут на земле люди. Всегда один человек подавляет другого. А если не может подавить, то требует от него доброты. Но, получив её, презирает того, кто дал её!
Ты, Цезарь, пытаешься оправдать свою жестокость?
Вполне возможно, Ливия. Но моя жестокость есть всего лишь защита от людской ненависти. И если я более жесток, чем другие, то это объясняется тем, что я родился с душой чистой, мягкой, уязвимой. Ведь ты помнишь, Ливия, каким я был в пятьсемь лет.
Тиберий, обливаясь слезами, опустился на колени перед матерью и простёр к ней руки.
Разве ты не видишь, что Германик напоминает своим характером меня в детстве! Но это ты, Ливия, и твой супруг Нерон, а потом Августраздавили во мне всё доброе!
Взволнованный Цезарь вскочил на ноги и, лихорадочно играя пальцами, начал стремительно ходить по комнате, не замечая презрительной улыбки матери.
Августхитрый зверьрастлил мою душу. А я не умел хитрить и стал нелюбимым народу. И заслужу проклятие всех поколений! Тиберий сильно ударил себя в грудь кулаком и со стоном сказал: Ну, что за странность? Сулла, Цезарь, Антоний, Августвсе они были кровожадными убийцами. И тем не менее о них народ говорит с похвалой. А я, не сделав и сотой доли их жестокости, уже прослыл зверем!
В коридоре зазвучали тяжёлые шаги. Тиберий быстро отёр мокрое лицо руками и сел в кресло, посмотрел на дверь. Она с громким стуком распахнулась, и в комнату шагнул комендант Мамертинской тюрьмы. Не глядя на Цезаря, он движением ноги толкнул скамью к столу и, уже было, уселся на неё, как прозвучал рычащий голос принцепса:
Эй, ты, Гней Пион, встань в тот угол!
Кровь прихлынула к лицу Пизона. Его безобразный шрам, рассекающий лоб, переносицу и щёку зигзагом, стал багровым.
Цезарь, ты боишься меня? Вот смотри. Я пришёл без оружия.
И он сильным движением руки разорвал на себе тогу. Тиберий на мгновенье смутился и, не зная, что сказать в ответ, откинулся на спинку кресла. Он страдал от того, что не мог укоротить этого человека.
Ливия с мягкой, язвительной улыбкой на спокойном лице, спросила Пизона:
А этот глубокий шрам, которым ты пугаешь людей, действительно нанёс тебе Германик?
Пизон вздрогнул. Он и в юности был не хорош лицом, и всегда мучился от того, что встречные легкомысленные женщины бросали свои чувственные, легкомысленные и обещающие взгляды на кого угодно, но только не на Пизона. Это заставляло Пизона ненавидеть и женщин и красивых мужчин. А когда он стал уродом, озлобление на людей охватило его настолько сильно, что казалось, что никакое злодеяние не могло успокоить его душу.
Тиберий удовлетворённо хмыкнул, разглядывая шрам на багровом лице Пизона. А тот, пылая гневом на уничижительную улыбку принцепса, вскочил со скамьи и завопил:
Если ты, Цезарь, вызвал меня только для того, чтобы смеяться над моим уродством, то я ухожу!
Нуну, сядь на место или встань в угол и выслушай меня. Я хочу дать тебе провинцию
Пизон быстро перебил принцепса:
Я согласен принять только Сирию!
А почему не другую?
Меня не интересует другая.
Хорошо, Пизон, ты получишь провинцию «Сирия». Но, наверное, тебе, Пизон, известно, что там, на Востоке, будет находиться мой сын Германик в качестве наместника восточных провинций.
Пизон насторожился и бросил внимательный взгляд на Тиберия, а тот, поигрывая пальцами и рассеянно посматривая на улицу, спросил:
Согласен ли ты во всём следовать указаниям моего сына?
Если ты прикажешь, Цезарь.
Я не могу тебе приказать. Сирия далеко. И то, что там происходит, не всегда мне ясно здесьв Риме.
Ливия, не довольная тем, как осторожно вёл беседу Тиберий, сильно ударила пальцами по столу. И когда Пизон повернулся к ней, она властным голосом заговорила:
Ты, Пизон, наместник Цезаря в Сирии. И волен поступать так, как тебе угодно.
Тиберий метнул на мать угрюмый взгляд. Она всё более и более раздражала его тем, что постоянно вмешивалась в дела государства. Принцепс опустил голову и, шумно сопя, сказал:
Ливия, немедленно уйди вон
Униженная Ливия, жаждая мести, ушла в коридор, сильно хлопнув дверью.
Тиберий поднял голову и, напустив на своё лицо рассеянный, вялый вид, в душе напряжённый, медленно спросил:
Итак, Пизон, ты понял всё?
Да, государь. Ты хочешь моими руками убить Германика.
Тиберий прикрыл глаза рукой и задумался. Его не пугало, что этот дикий человек знал его мысли. Но он страшился того, что Пизон мог всюду говорить о приказе Цезаря. Его не заставишь молчать. Принцепс, изобразив на лице гнев, вскочил из-за стола, ударом ноги отбросил кресло и закричал:
Гнусный человек, кто тебе внушил такую мысль?!
Пизон криво усмехнулся, и, не обращая внимания на крики принцепса, понимая их, с удовольствием погрузился в те сладостные видения мести, которые он долгие годы лелеял в душе: «Вначале я покончу с Германиком, а потом с Тиберием и стану Цезарем. Сама судьба заставляет принцепса отдать в мои руки своего сына. Что ж, тем лучше».
Пизон! Пизон! окликнул его Тиберий, Надеюсь, ты понял, что жизнь Германика священна?
Да, Цезарь.
И ты будешь во всём следовать его указаниям?
Да, Цезарь.
В голосе Пизона было столько страсти, что Тиберий усомнился в том, что новый наместник правильно понял его желание, но он не решился вновь заговорить о судьбе Германика. И, жестоко страдая от того, что теперь онЦезарьнаходился во власти проходимца, быстро махнул рукой в сторону двери.
Пизон вышел. Спустя минуту Тиберий позвал к себе Иуду, настороженно глянул в его спокойное лицо. «Конечно, он всё слышал, но он ещё так молод, что вряд ли осмелится предупредить Германика».
Иуда, Германик просил за тебя. И я решил, что когорту претория, которая будет охранять моего сына, возглавишь ты в звании военного трибуна.
Щёки Иуды в мгновенье вспыхнули. Тиберий отеческим жестом сжал плечи центуриона.
Я знаю, Иуда, что выиудеилюди не только храбрые, но и люди чести. Принцепс сильно указал пальцем в сторону двери и с ненавистью зарычал: Вот человек, который только что вышел через эту дверь, мечтает о смерти Германика. Я не в силах обуздать его дикий нрав. Но если он посмеет причинить вред моему сыну, то ты должен будешь убить его.
Государь, я могу это сделать сейчас, пока он не ушёл далеко.
Нетнет, ИудаВозможно, я ошибаюсьвозможно, он просто грубый человек, а в душехороший. Но ты всё-таки будь настороже. А теперь иди.
В полном смущении юный центурион покинул дворец и, увлекаемый толпой, которая спешила на бесплатные зрелища в театры и амфитеатры, зашагал вместе со всеми в одном направлении.