Чья кость? спросил Ефрем, обхватывая рукоять лёгкого хитохона, которая приятно лежала в руке.
Лучевая, медведя-людоеда.
Почему людоеда?
Потому что людей ел. Повадился в девяностые человечиной лакомиться в наших местах. Четыре человека загрызэто только те, которых нашли. Первая жертва в нашем посёлке была, ещё когда людей там много жило. Митяй один у нас в крайней избушке спивался. Насинячился однажды, свалился на пол, под стол. А мишка молодой был, любопытный. Зашёл случайно в открытую хату, дверь не заперта была. Ну и обглодал он Митяя по самый пояс. Наутро одни ноги в штанах нашли, и позвоночник из таза торчал. Остальное начисто выел, даже череп разгрыз и похрустел. Так, лишь осколки валялись. Потом его пару раз на окраине видали, ружьём отпугивали, и больше он в посёлок не лез, осторожным стал. В тайге стал охотиться.
А что, много людей в тайге?
Так, местами Там где я живу, ещё никого не встречал. А в трёх днях пути на восток дорога старая идёт. Там месторождения и рудники есть, часто люди попадаются. Геологи, в основном. Бывает, что и охотники забредают. Но охотники опасные, так что тот медведь геологов караулил, по большей части. Пошлёт старший студента образцы собирать, тот запрётся черти куда, а у него с собой кроме рюкзака с компасом и молотком ничего А что там молоток против такого зверя? Мы его втроём всё лето выслеживали, убегал он от нас, опасность чуял. Осенью только попался на живца, по-другому никак. Олениной его больше не приманишь. Уж если он человека попробует, то кроме него ничего больше есть ему не захочется. Ну, ещё ягоды он ел, шишки всякие, а из мяса только человечину.
А почему так? просил украдкой Ефрем.
Местные народы говорят, что злые духи людоедами овладевают. При первом убийстве вселяются они в животное, и оно одержимым становится. Ничего больше есть не хочет, кроме людей. Как по мне, то просто мясо у человека вкусное, вот и ест.
А ты пробовал?
Нет, конечно.
А хотел бы?
Какое-то любопытство у тебя нездоровое, строго посмотрел Павел на Ефрема. Я и так страшный грех на себя взял, человека убил, а ты ещё такие вопросы мне задаёшь.
Ладно, глупости говорю, потёр шею Ефрем и прочистил горло.
Ложиться надо уже, ответил серьёзно Павел. Ты почему мясо не ешь?
Да какое-то вонючее онопытался оправдаться Ефрем. Кусок в горло не лезет.
Как же ты в тайге выживать собрался? На одной крупе долго не протянешь. Носом вертеть тут нечего. Всё надо есть, чтобы силы иметь, чтобы выжить. Нам три дня ещё плыть. А потом ещё пару часов по тайге. Дорога дальняя, сил много надо.
Привыкну, сказал Ефрем. Человек ко всему привыкает.
Есть на глазах у Павла было особенно некомфортно. Когда Ефрем жил с Мироном, он тайком вымачивал мясо в холодной воде и сразу же проглатывал, стараясь не дышать и не чувствовать его смрадного вкуса.
Следующие три дня пути, так же как и при жизни с Мироном, в голове Ефрема происходила борьба между человеком и зверем. Второй охотник казался ему ещё опаснее, чем первый. Павел немного моложе Мирона. Он силён, бдителен, всегда вооружен и настороже. Об убийстве такого не могло быть и речи. Ефрем выжидал и думал, какой случай ему может представиться и как его можно использовать.
Со временем он даже убедил себя, что его помешательство только временное, что он просто сам запутался в своих причинах и следствиях. Ведь не может быть такого, что некогда вкусная дичь стала для него такой отвратительной. Но всё познается в сравнении, и для сравнения необходимо было поставить над собой экспериментещё раз убить и съесть человека. Всего один последний разобещал сам себе Ефрем. Он возьмёт мясо животного, после мясо человека и только сравнит их качествавдруг человеческое мясо стало для него настолько же отвратительным, как и животное? Быть может, он превращается в вегана? Вызывает ли отвращение поедание мяса у вегетарианца? И как это вообще может быть объяснимо, ведь мясо он ел всю жизнь, и никаких признаков тошноты оно в нём не вызывало.
Вместе с этим что-то нечеловеческое маячило на горизонте его разума и не отпускало ни на мгновение. Рушилось всё старое, прошлое и обыденное, и на его место становилась новая личность, которая временами пугала даже самого Ефрема своей необузданностью и звериным естеством. Чем сильнее он хотел есть, тем сильнее им словно овладевал неведомый, потусторонний злой дух, которого крайне тяжело было контролировать.
К концу пути, на пятый день, над тайгой опустились тучи. Шёл мелкий назойливый дождь, который тихо шуршал своими каплями по водной глади и зеленеющим прибрежным кустам. В этих местах когда-то давно бушевал пожарприбрежные валуны стояли голые, но дальше бурная растительность тайги быстро отвоёвывала обратно свои территории. Она ещё не успела проредиться и во многих местах образовывала непролазные плотные стены из тонких стволов. Недалеко от старого пожарища путники остановились и сдули свои лодки. Павел наспех выстрогал из тонкого молодняка примитивные сани, которые шли по мокрому ягелю тяжело и медленно. Тяжёлый груз еды, вещей и лодок глубоко продавливал в нём борозды, а неровный поддон постоянно цеплялся за выглядывающие повсюду болотистые кочки. Даже вдвоём тащить сани было тяжело, поэтому на месте они было только поздним вечером.
Хижина Павла походила на старый дом, ушедший со временем под землю. Крыша этого дома была высокая, из плотно подогнанных тёсаных бревен, снаружи обложенных зелёным мхом. Стены этой полуземлянки примерно по пояс были утоплены в землю. На торце крыши, напротив входа, стояло единственное небольшое окошко, в которое можно было разве что только просунуть голову.
Внутри домика было немного тесновато, но вполне уютно. На полу лежал обтёсанный частокол с люком, под которым скрывался небольшой погребок для хранения мяса, выдолбленный в вечной мерзлоте. В хижине была небольшая печка из обмазанных глиной плиток известняка и одна широкая кровать. Остальное пространство занимала куча домашней утвари на бревенчатом стеллаже напротив кроватипосуда, ведра, котелки, бутылки и пузырьки, шкуры и инструменты, несколько банок с закрутками. Под потолком висели пучки трав, высохших ягод и кореньев.
Сейчас мы тут разгребемся, сказал Павел, часть вещей отнесём в сарай, освободим место. Возле стеллажа нужно сбить временные нары для тебя. Шкуры я тебе дам, постелишься. Недалеко отсюда есть хорошее местечко для новой землянки. Помогу тебе на первое время, обустроишься, а осенью уже сам.
Ефрем кивнул и вышел вслед за Павлом на улицу. В сотне шагах от хижины протекал небольшой ручей. На берегу этого ручья под широкой еловой кроной стояли два маленьких, приземленных сарая. В меньшем была баня с двумя помятыми цинковыми ведрами, большой печью, обложенной камнями и лавкой для сидения. На стенах висел вырезанный из дерева ковшик, полочка с каким-то самодельным едко пахнущим мылом, выщербленная старая зубная щётка, ржавый бритвенный станок, осколок зеркальца.
Соседний сарай был чем-то вроде мастерской. В нём стоял дубильный станок с распорками для вычинки шкур, на котором были натянуты длинные лески непонятных нитей. Рядом стоял стол с напильниками, молотком, небольшим топориком, ножами-скребками и парочкой костяных заготовок, видимо, под ножи. Над столом висела длинная дуга охотничьего лука, туго стянутая тетивой. Рядом с ним на стене висел кожаный колчан с десятком стрел с жестяными острыми наконечниками и чёрным оперением.
Вот это вещь, восхищённо сказал Ефрем и стал рассматривать лук.
Всю зиму делал, отозвался Павел и снял с крючка лук со стрелами. Раньше тетиву синтетическую делал, но это не то Рвётся быстро. Сейчас научился дубить оленьи сухожилья. Удлинил плечи лука и теперь хоть на медведя ходи.
Можно? спросил Ефрем и уже потянулся за оружием на стене.
Обращаться хоть умеешь? пожал плечами Павел.
Второй взрослый. Ходил на кружок к одному якуту, когда в школе учился.
Лук был лёгкий и приятно лежал в руке. Ефрем вытащил из колчана стрелу и вложил в тетиву. Тукая, звонкая тетива заскрипела, неохотно прогинаясь.
Ладно, будет ещё время поиграться, ответил Павел. Пойдём. Нужно баню натопить. После долгой дороги самое то.