Раз уж мы так разгулялись в пословицах, то остался главный вопрос: на черта́ французу чум? То есть Нильда. Ну тут всё было проще. Из минусов тольколишний рот. Не в смысле еды, понятное дело, но в смысле вероятных придирок, житейских поучений и попрёков. К счастью, рот тот мог проделывать это хоть дни напролёт, так как Жиль почти ничего не понимал из непрерывных дятловых скороговорок. Сплошной поток испанских эмоций не оставлял в уме внятного следа, а потому не приносил никакого вреда. Два-три разобранных слова погоды не делали. Женщины наговорятся, а у него и разум чист и нервы не потрескались.
А вот плюсов не перечесть. В силу возраста страх перед ребёнком, семьёй (или скорее обязанностями) мог доходить до паники, в лучшем случае до ступора. А тут Нильда рази подсказала куда чего, дваи сама подсуетилась, трии дочку подуспокоила, а то та не лучше пьяной панды за рулём со своими гормонами. Из ниоткуда и ужин нарисуется, и ребёнок вроде сам помоется, замолчит и уснёт. А подсчёт бюджета, а бесконечные справки, а в магазин, а погулять, а прибраться, а к врачу отвести?..
В общем, думал он, даже если со временем что не так пойдёт, всегда можно тёщу куда-нибудь потерять. Найти квартирку небогатую, да там и оставить её в покое. Ну это на крайняк. Условно говоря, конечно Да чего мы до тёщи докопались? Нормальная такая, тёща как тёщапусть живёт. Давайте лучше вернёмся к Ивону.
До приезда в Испанию их язык он, конечно, учил. Но так месяцокдругой, да и то больше для презентации, которую готовил по работе. Слава богу, этого хватило, чтобы обольстить знойную сеньориту, непритязательную до речи. Он по сей день не верил, что такая взрывная брюнетка купилась на его холодное растерянное очкастое лицо. Полное, конечно, восторга и обожания, но всё же не дотягивавшее не то что до обольстителя, а до собаки обольстителя, которую каждый тянулся бы посюсюкать. Спрашивать, за что полюбила, ему было страшно (видно, у них с Пией это становилось семейным) да и не пробиться через её вечную иронию; успокаивало то, что коли жена уж мужнину фамилию заимела, стало быть, что-то это да значило.
С культурой Испании он был знаком ещё скудней. Спросив про лучших писателей мадридских земель, вместо ответа получил загадку от Пии: почему жабы дохнут от чтения? Пришлось отвлечься. Предположение о перенапряжении глазных нервов и последующей аневризме было опровергнуто. Второй ответ, что они читают исключительно суицидальную литературу, также был отправлен за кулисы. Больше догадок не нашлось. А ответ оказался насквозь простым: да потому что, переворачивая страницы, они свои ядовитые пальцы облизывают!
С тех пор, когда к Жилю ненароком приходило желание поближе узнать родину любимой, ему тотчас же в уме являлась надутая жаба в очках, похожих на его, и без передышки кашляла, переворачивая страницы преинтереснейшего триллера, и не могла оторваться «до самого конца». Затем закрывала недорогой томик, укладывалась в коробочку из-под крекеров, прося жабьих святых не оставить её в роковой час и в раю дать почитать продолжение. После этого, естественно, мысль терялась и Жиль забывал свой вопрос об Испании. Потому ни на яву, ни во сне Сервантес не звонил Ивону. И даже если сам Лорка в ночи явился бы перед опешившим французом и декламировал: «Девушка с бронзовой грудью, что ты глядишь с тоскою?», Жиль невольно сквозь пижаму ухватился бы ладонями за сердце и смущённо, со вздохом пожал бы плечами.
То есть французхоть в поговорку записывайиспанец никудышный.
Другое делоПия. Она с детства фанатела от Парижа и довольно основательно изучала в школе французский. Пусть впоследствии великая троица Дюма-Гюго-Бальзак и осталась для неё недосягаемой, Верн и Экзюпери осилились, а Эйфелеву башню разве что верблюд необразованный да какой-нибудь божий человек ещё не видали. Из-за нескончаемой жажды перемен не исключено, что Пия и на румынскую деревушку бы согласилась, а тутФранция! Не туристическая круассановая Флёр-де-Лис, уплетаемая под «Марсельезу» на Елисейских полях, а настоящая Франциястрана скрытых нравов. Постороннему не проникнуть было взглядом через плотную завесу, отделявшую семью и улицу, не заставить жителей не запирать двери в собственной квартире. Может, даже сейчас, где-нибудь в спокойном одиночестве, они всё продолжают щёлкать задвижками и замками в ванной, на кухне, между комнатамикто знает? Чего они так скрывают, понять тяжело, но скрывать они умеют выше всяких похвал, лучше зажаренного лавра́ка на блюде, искусно спрятавшего под себя салатный лист.
А коль уже прижился, стал женой или тёщей, то тогда всё делится поровну: негаданно нашёл котлетупозови остальных, а ежели провалился к соседуто, с его разрешения, подними на швабре коврик, прикрой кое-как дыру в потолке и вместе ожидайте новых гостей. Хотя двери всё равно не отучить от щеколд. Н-да, не Лувр и Нотр-Дам, а страна закрытых дверей. Вот что такое Франция.
Есть, само собой, своеволие, острый ум; бывает внезапная экспрессивность; надоедает постоянный шлейф снобизма (или, как они сами его называют, хорошего вкуса); иногда расползается полный бардакно всё это до восьми вечера. А там уж наступает чай! Чай и непринуждённый лёгкий юмор. Это вкратце. Ну теперь всё понятно про Францию, чего ж тут неясного? Ведь, как здесь и любят говорить, «что неясното не по-французски».
Итак, родина Жиля-Ивона Фисьюре, причмокнув виноградными губами, встретила его дам запахом пекарен, каштанов и сыра, пригласила прогуляться по тонким проулкам; а о французской парфюмерии и говорить нечего: она просто покорила иностранок, ведь даже законченную торговку морепродуктами легко превращала в романтичную юную Эсмиральду.
По приезде Ивон предложил обеим оплатить курсы французского. Те согласились, но уже после первого занятия Нильда, возвратившись домой, так утомлённо обмахивалась платочком, что вечер наступил на час раньше, и она отправилась в свою комнату «подыхать», подразумевая наверное «отдыхать» хотя кто знает? Это одной дочери известно, ведь зачем-то сетования и оханья мадам Илар дублировались и на испанском. Пия же снова увлеклась языкознанием и с удовольствием обосновалась на тех курсах, день за днём радуя мужа всё больше (который, к слову, от испанского вовсе отказался, сославшись на занятость и работу; поэтому семью со стороны можно было полноправно считать французской, хотя один из её членов выглядел так, будто иногда забывал родной язык настолько, что не узнавал людей). Чтобы не уморить читателя узловатой (или как говорила Пияадской!) речью мадам Илар, далее мы будем переправлять её на человеческий ладне хуже Жилинской, памятуя, что говорит она на французском, если не сказано иного. Но основные перлы, конечно, останутся при ней.
Квартирка находилась неподалёку от пресловутой Эйфелевой башни, со стороны набережной Грёнель, и включала две комнаты. Гость, заходя внутрь, сразу упирался в гостиную, и широкий диванлюбимое место Жиляс порога манил в свои мягкие объятья. Знаете ли, диваны меряются своими мягкостями, и самый мягкий из них признаётся самым мудрым. Ну как и у людей: кто спокойно, без смятения гордости, умеет принимать чужую форму, тот уже пожил немало на своём веку. За «мудрецом» не менее уютное кресло поглядывало в окно с видом на красноватый беж дома-близнеца. Слевадверь, ведущая к уборным и ванным удобствам, и далеек кухне. Справа женебольшая комнатушка, которую и решили выделить для Нильды.
Вещи сочетали в себе и пахнувшие родителями раритеты (их было большинство) и отдельные элементы новизны, приобретённые, видно, по острой надобности. Но последние не так уж плохо вписывались в общую обстановку, ведь в основном были незаметными, серо-чёрными. Все рабочие принадлежности для резки по дереву заранее свезлись в мастерскую, и квартирка обратилась в тёплую берлогу, ждущую бережных женских рук. Ивон старался ничего не менять после смерти родителей (что очень даже понравилось и мадам Илар, и Пие) так ему было уютнее и спокойнее.
Оказавшись наконец в заветной гостиной, они раскрыли рты и непроизвольно присели на бардовый выцветший диван, напротив которого по направлению от окна располагались гардеробный шкаф, затем его книжный собрат, телевизор с открытой над ним стеной, усеянной изображениями, и деревянный столик, мастерски подогнанный под восточный стиль. Им и в голову не пришло, что это работа Жиля. Он очень радовался тому, что новое жильё им приглянулось и, довольный, отправился вниз за остальными чемоданами.