Все взрывы одинаковые, любойследствие напряжения, заключенного в непримиримости хаоса и гармонии. И неважно, упал от взрыва небоскреб в центре города или что-то рухнуло в одинокой душе, подорванной страданиями. Где произошел взрыв неважно, в голове или на лужайке перед домом. Ибо его причина в одномнас приучили бороться с чем угодно и когда угодно. За жизнь, за деньги, за любовь. Нас приучили к мысли, что просто так ничего не дается, необходимо сражаться за место под солнцем. Может, эта наукалишь дьявольский плащ, накрывший нас? Стоит его сдернуть, и мы увидим, пред какими ужасными ликами демонов находимся, и что это за взрывы на самом деле. Пока мы настроены бороться, нести потери и побеждать, отступать и атаковать, ничего не измениться. Чтобы не прозвучал ни один взрыв, исчезло напряжение, нужно другое, нежели готовность и умение сражаться.
Открыв глаза, я вспомнил, как вечером накануне мы с медсестрой и её друзьями сидели в кафе. Один молодой поэт за нашим столиком изрядно набрался и умничал. Опрокинув очередную рюмку водки, он поддел вилкой кусок мяса и пафосно заметил:
Друзья, что наша жизньсомнения и тайны. И потому не всякий познанный ломоть донесешь до рта.
Увидев чью-то благосклонную гримасу, он забыл про вилку и продолжил разглагольствовать о смысле жизни, бросаясь словами, как судорожными рукопожатия. Противясь его болтовне, я привстал и ловко схватил зубами мотавшийся кусок мяса. Жуя, я уставился на поэта. Тот замолк на полуслове, да так и остался с открытым ртом, пока я не извинился, сказав, что страдаю галлюцинациями и принял его вилку за свою.
Странно, не поверил поэт.
Ничуть не странно. Пока болтаешь, кто-то другой может сцапать все твои достижения, сказал я.
Что, черт подери, это значит?! возмутился поэт, наливаясь кровью и выпучив свои серые зрачки.
Более сильная воля может использовать нас, как заблагорассудиться. И тогда получается, что испытанные метаморфозы и знания, суть чужой игры, в которой тебе пришлось исполнять роль смычка. И твои чувства и эмоции, как бы глубоки не были, всего лишь чья-то музыка. Вот тебе и все «сомнения и тайны». А чтобы противостоять этой воле, нужно научиться жить новой жизнью.
Твои слова невнятны! некрасиво повысил голос поэта, сжимая вилку. Глупости!
Недолго думая, я стукнул ему по уху, а он чуть не проткнул меня кухонным прибором. Нашу ссору уняли и долго мирили вином. Вспоминая это, я хихикнул.
Что случилось? проснувшись, спросила медсестра.
Я не тот, за кого себя выдаю, посерьезнел я.
В смысле?
Я насупился, подбирая слова.
Я безумен. И не принесу тебе счастья. Если ты еще больше привяжешься ко мне, то измучаешься вконец.
Как же так, со слезами проговорила она. Я думала, мы любим друг друга, и у нас всё хорошо.
У нас не может быть всё хорошо. Я не в своем уме. И не хочу, чтобы ты сходила с ума вместе со мной. Мы должны расстаться.
А без тебя я, думаешь, не сойду. Мы только поэтому должны расстаться?
Есть женщина, которую я не могу забыть.
Она любит тебя как я?
Она вообще меня не любит.
Не понимаю
Я сам не понимаю, я думал, что забыл её. Но мысли о ней превращают мою жизнь в кошмар
Медсестра заплакала.
Я ушел. Неужели я надеялся найти что-то лучшее? Нежели было так трудно остаться с ней? Нет, просто я не мог забрать её у того, кто когда-то полюбит её по-настоящему. А впрочем, многим нашим поступкам нет объяснения. Мы сами наказываем себя своей глупостью. Моя заключалась в том, что я все поставил на одну карту и проиграл. Думал, что любовь к одной женщине приведет в рай, а получилась виселица с дураком. И хотя с кишками я был также нежен как с сердцем, совокупление для меня было также священно как смерть, в этой партии я проиграл.
И я слонялся по городу, как сбежавший псих. Люди шарахались от меня, как от прокаженного. Моё лицо перекосила гримаса маньяка, глаза горели безумным блеском. Блуждая по коридорам улиц и дворов, я находил особую прелесть в забвении. Так летучий голландец безмолвно пересекает океан, так безумная Грета ищет своего младенца. Город был моим чистилищем, я был в нем бродячей собакой и голодной крысой, бездомным, который видит, как ночами по городу шарит всевидящее око дьявола в поисках того, кто хочет сразиться с ним за любовь.
Улица за улицей, квартал за кварталом проходили сквозь мою печень, пока я не выдохся. Я вдруг понял, что стою у её дома, под её окнами. Увидев в них свет, я заплакал. А внутри у меня рождалась песня, я плакал и пел:
Спасает не сила и не спасательный круг. Спасает любовь, она приходит как друг. Она приносит свободу на плечах, она гонит смерть, она гонит страх. Когда волны накроют твои города, и имена забудутся навсегда, надежда останется даже тогда, любовьэто голубь, и он летит сюда. И тот, кто не верил, и тот, кто не знал, и тот, кто уже ничего не ждал, поймет даже он последний урокмир сдохнет без нашей любви, сынок.
Окно светилось в темноте, как маяк. И хотя мой корабль разбился, сам я еще плыл и тонуть не собирался.
Последняя слеза скатилась по щеке, и я понял, если захочувыживу. Ничто не властно надо мной, пока во мне есть любовь. А если я отступаю, это означает только одноеще мгновение и я рвану вперед, чтобы с разбега полететь. Reculer pour mieux sauterотступить, чтобы дальше прыгнуть. Так записано на камне, висевшем на моей шее.
Позволь коснуться твоей мечты, любимая, и ты поймешьона сбывается.
С
Consummatum est!
(Свершилось!)
Этот день не был похож на те, что я знал раньше. Открывшееся знание было далеким от чужих наставлений. Весь мир изменился и перестал походить на усыпанного бриллиантовой пылью торчка, чьи глаза слезятся от чрезмерной дозы. И если бы еще вчера мир попытался сам себе перебить хребет, то вряд ли бы я позволил ему сделать это без моей помощи.
Сегодня мир заметил мое присутствие. Как ни странно, но теперь меня волновало другое. Невероятное ощущение силы и свершающегося предназначения. Оно приходит не в день совершеннолетия, когда соседские девочки лишают тебя девственности. Это ощущение пространства, изгибающегося под глубиной твоего желания проникнуть в тайну любви и свободы, оно разрывает липкую паутину времени. Коснувшись не только сознания, но и всех окружающих предметов, это желание начинает крошить всё, что стоит на его пути.
Пойми! тряс меня за плечи прохожий, которому я предсказал будущее. Ты проснулся в новой жизни!
Молодец! чмокая меня в щеку, восклицала давняя знакомая, к которой я вышел из другого измерения. Наконец-то ты добился своего!
Я всегда верил в тебя! радовался друг, с которым мы разделили чудо преображения. Теперь мы свободны!
В прошлой жизни я долго не мог снискать признания. Соль и вино, сила и мудрость, не шли мне впрок, мои дома приходили в запустение, моё вино просачивалось в землю, мои женщины лежали в чужих постелях.
Страдания пошли на пользу, я пресытился ими и устал от жизни, в которой был скован своим несовершенством. Теперь я отрывал от своей души, как от плоти, ненужное, отделял плевела от зерен, уходя прочь от того, кто назывался моим именем.
Обрету или потеряю? Этот вопрос перестал калечить меня. Я избавился от него, как от камня, привязанного к ногам и волочившегося вслед по всем дорогам. Я нашел узел, где он завязался в петлю, разрезал удавку и услышал, и увидел всё по-другому.
Очень легко обронит светильник, дарованный жизнью. Проще простого проморгать истину, как бы естественна она не была. Тайна открылась мне, даже скорее не открылась, а просто вошла в меня. Нет знания, очерченного кругом, нет имени не созвучного любви и истине. Никто не распределяет полагающиеся каждому из нас тайны. Это все равно, что сказать: la verite est refusee fux constipes! Истина не доступна для страдающих запором! Путь знания открыт для всех. Хотя он может быть и болезненным, одним он раскроет их сердце, другим превратит голову волшебную тыкву и разобьет её.
Для меня, искавшего ноты счастья, по которым можно сыграть для мира о вечной любви, было очень важно чувствовать и понимать, что в мире стоит за откровениями. Откуда они являются каждому из насиз нового мира, зовущего нас, или просто запущены бумерангом растревоженного сознания?
Сразу и не поймешь, где выдумка, а где лишь немного искаженная для удобного переваривания действительность. В этом случае, мы неплохо устроились. Мы знаем то, что удобно знать. Мы верим в то, во что удобно верить. И потому нам кажется, что мы живем так, как хотим жить. Правда столь драгоценна, что должна охраняться караулом лжи, сказал старик Черчилль, посмеиваясь над нами.