Не поужинаете? спросил Соколов.
Кусок в горло не полезет, усмехнулся Лазебник. Глоба, уже не слушая их разговора, вышел из кабинета. Он спустился во двор, присел на завалинку, невидяще вытащил папиросу из пачки, протянутой Кнышом.
Э, дружок, сказал Замесов, поддергивая на коленях стрелки тщательно выглаженных твидовых брюк. На тебе лица нет.
Дыши носом, подмигнул Кныш. Подумаешь, горебандит смылся, да их на нашу долю хватит, вот до сих пор, он чиркнул пальцем по горлу.
На то мы и сыщики, чтобы их ловить, ободряюще проговорил Сеня Понедельник.
Вам ловить, усмехнулся Глоба серыми губами, а я это дело завязываю.
Весьма опрометчивое решение, неодобрительно буркнул Замесов, попыхивая английской трубкой.
Лазебник показался в дверях, посмотрел на темнеющее небо и бодрым голосом прокричал:
По коням, молодцы! Заводи американца!
Шофер, весь в кожаном, пошел за ворота и оттуда донесся рокот фордовского мотора. Сотрудники попрощались за руку с Глобой, кивнули всем остающимся, гуськом зашагали к машине.
Вот так и действуйте, подводя итог разговору в кабинете, сказал Лазебник Соколову уверенным тоном. И все будет отлично. Надейтесь на мою помощь. Звоните, не стесняясь. Общие радости, одни для всех огорчения. Желаю успехов.
Он направился к воротам, огибая лужи.
Проводим? спросил Глобу Соколов. Тот лишь отрицательно мотнул головой и направился к флигелю, у крыльца которого уже давно, еще из окна кабинета видел, горестно стояла Маняша, непривычно для Тихона, совсем по-бабьи, подперев щеку ладонью.
Она платком вытерла его потное лицо, покрытое разводами мокрой пыли, сняла фуражку и, встав на цыпочки, пальцами расчесала слежавшиеся волосы. За воротами резко просигналила сирена, и звук мотора начал удаляться. Соколов вернулся во двор и сказал Глобе:
Я ожидал чего угоднотолько не этого.
Надоело, устал, пробормотал Тихон.
Не разводи антимоний! сердито оборвал Соколов и, взяв его за ремень маузера, притянул к себе. Глядя снизу вверх по стариковски запавшими глазами, торопливо заговорилА ты тоже не будь гонористым. Ведь упустили Корня? А Павлюка?! Начальство у нас отходчивое. Полае, полае и успокоится. Ему влетит не меньше, чем нам с тобой.
О чем вы говорите, Николай Прокопьевич? сказала Маня, которая до этого словно бы и не прислушивалась, а только со страданием глядела на посеревшее лицо мужа.
Я сам поеду в город, перебил ее Соколов. Поговорю с самим товарищем Рагозой!
Налей воды Грязный с ног до головы, вяло проговорил Глоба и начал расстегивать крючки гимнастерки. Нехорошаяс обидойусмешка тронула его потрескавшиеся губы. Не надо никуда ходить. Только вот чтоя и рядовым милиционером того Корня возьму. Никуда он от меня не уйдет. В лесу он. Вот зима начнется Там посмотрим кто кого
Глоба опустился на крыльцо, грузно просевшее под тяжестью его тела, начал снимать сапоги, покрытые заскорузлой землей проселочных дорог, зацепит шпорой за край ступени и выдернет из голенища ногу, обернутую пропотевшей портянкой. Осторожно, словно бинт на ране, развернул портянкуступни были красными, разопревшими, с белыми надавлинами, похожими на шрамы.
Отмахали километров семьдесят. И верхами и пехом, пробормотал Глоба. У Черного леса обстреляли нас из обрезов. Чистое поле Куда денешься?
Да, теперь его голыми руками не возьмешь, вздохнул Соколов. Погуляет по селам Но ведь нам с тобой их ловить?
Глоба не ответил, он смотрел, как, молодо прогибаясь, женщина поднимает ведро из колодцавот поставила деревянную циберку на деревянный сруб, вода плеснула ей под ноги, она чуть вскрикнула, отступила на шаг, затем, подхватив дужку, наклонила бадейку, и литой поток ухнул в жестяное ведро, взорвавшись бесшумными каплями. А поверх забора, между темными купами деревьев, небо пылало алым закатом, предвещая завтрашний ветер.
Мне чем с начальством ссориться, продолжал Соколов, с беспомощным видом стоя перед крыльцом, лучше еще раз в штыковую атаку сходить. Налетит, поднимет трамтарарам Голова кругом! А чего проще: прикажи, коль ты такой руководящий, поймать бандюгуи кровь из носу!
Ловы витра в поли, нехотя ответил Глоба.
А все ж таки какая-то надежда есть, задумчиво проговорил Соколов, он присел на ступеньку и начал медленно набивать коротенькую трубку крупно нарезанным табаком, просыпая его сквозь пальцы. Интересно, зачем Корень явился к нам собственной персоной?
Жену выручать, Глоба снял через голову гимнастерку, стал заворачивать рукава бязевой рубашки.
Во! обрадовался Соколов. Значит, любит свою жинку. Видать, что-то в нем человеческое сохранилось.
Знал, что выкрутится, собака, выругался Глоба, подставляя ладони под край наклоненного ведра.
Э-э, протянул Соколов, не говори, парень. Ты еще молод, не знаешь, як жизнь человека меняет. Ради жинки Корень пошел на смерть. Ведь ему, по правде, пощады не ждатьгрехов больше чем предостаточно. А он говорит: «Ее освободите, а меня берите с потрохами!» И тебе на слово поверил По-человечески. На прежнего Корня непохоже.
Любовь чего не сделает, пробормотала Маня, забыв плеснуть воды в подставленные ладони мужа.
Глоба вскинул на нее глаза:
И ты о том же?! Какая у него может быть любовь? Он столько людей лишил жизни! Детей! Женщин!
И все-таки, перебил Соколов, ты с ним вел переговоры. Значит, с ним можно разговаривать по-человечески!
Но зачем?! Глоба гневно фыркнул, схватил чистое полотенце и начал яростно растирать лицо.
Может, он добровольно сдастся властям? неуверенно, сказал Соколов. Хватит, погуляли край. Пора сдаваться на милость победителя.
А мы его недобро усмехнулся Глоба.
Кто знает, качнул головой Соколов. Суд покажет Смягчающие обстоятельства А то вдруг амнистия Все есть какая надежда. А не выйдет без оружияверная смерть. От должен соображать, не такой дурень. Вот и предложить бы ему эти два решения.
Ну ты даешь, Николай Прокопьевич! Глоба так и замер с гимнастеркой, полунатянутой на плечи. Такое придумать
А что, краще пусть он по лесам гуляет?! Людей безвинных губит?! Корень если начнет Ему в зверстве удержу не будет! Соколов взволнованно зачертил по воздуху мундштуком трубки. Но кто это сделает? Как это сделать? Корень хитер, не всякому поверит.
У меня с ним может быть только один разговор, Глоба, кивнул на маузер, висящий на гвозде. Он одернул гимнастерку, взял сапоги за холстяные ушки и вытер ноги о простеленную на крыльце мокрую тряпку. Мне такой разговор, Никола Прокопьевич, не по душе. Давайте о чем-нибудь другом.
Заходите борща моего попробовать, предложила Маня, но Соколов отмахнулся трубкой.
Не буду мешать Вечеряйте сами. Сегодня очень устал. Спокойной ночи.
И пошел через двор, на ту сторону дороги, где жил вместе с женой в хатенке, покрытой соломой.
Ночью Маня долго не засыпала, прижавшись к Тихону, она все шептала ему на ухо чуть слышным голосом:
Ты не расстраивайся, пожалуйста. У кого не бывает неприятностей? Пусть поищут таких, как ты Вернемся в город, будешь работать на заводе. Мы своего пацаненка вырастим и отдадим в заводскую школу. Каменное здание, большие окна. Никто на тебя не имеет права повышать тон. Подумаешь, начальник! Лазебника все знаютлюбит покричать. Уедеми у меня на сердце станет легче.
Глоба уже засыпал, плыл куда-то в этом убаюкивающем голосе, когда вдруг услышал легкий стук в окно. Он открыл глазаруки Мани сжались на его шее. Стук повторился, и Тихон, медленно разведя ее сцепленные пальцы, поднялся с кровати и подошел к двери. Осторожно приоткрыл.
Кто там?
Цэ я, раздался голос Соколова.
Глоба в одном белье вышел в ночь на крыльцо. В темноте с трудом различил оседланную лошадь и одетого в длиннополую шинель начальника милиции.
Слухай меня внимательно, проговорил Соколов, времени нет! Ты знаешь Сидоренко, що у яра живет?
Да, коротко ответил Глоба. Есть за ним кое-какие грехи. Но поймать не можем.