В детстве я зачитывался «Пятнадцатилетним капитаном», и до сих пор перед глазами встает сцена, где пропитанные спиртом дикари пробуют подожженный пунш. Пламя охватывает их проспиртованные внутренности и сжирает без остатка. Когда я увидел ее, то понял, что чувствовали те несчастные у себя внутри.
Внешне в ней не было ничего особенного: среднего роста, смуглая, черноглазая. Но вот она начинает двигаться, смеяться и шутитьи от нее нельзя отвести глаз, как от кошки.
Ирада. То еще имечко инфернальное только мне тогда было все равно. Я не мог оторваться от нее весь вечер, но из-за проклятой деревянной стеснительности не сумел подойти и хотя бы представиться. А она веселила всю компанию, пила за двоих, танцевала на столе и заигрывала одновременно с лохматым физиком и лысым доцентом экономического факультета. Я навел о ней справки у стремительно хмелевших знакомых: истфак, приезжая, снимает, пятый курс, не замужем.
Перепились все тогда ужасно, в том числе и ухажеры Ирады. Участников банкета раскидало вповалку по всей комнате и коридору, кто-то привычно храпел головой в унитаз. Ирада перепила их всех. Я, как обычно, позволил себе ноль-три кока-колы.
- Ох, и не хочется в этом гадюшнике засыпать - сказала Ирада, попыталась подняться и пошатнулась, - домой надо а никак
- Яя могуподвезти - промямлил я.
- О!Ирада посмтрела так, будто только что мен увидела.у тебя машина, серенький?
Она ткнула пальцем в мой любимый серый свитер (Дольче Габано, четыреста евро).
- Мерседес, - с достоинством уточнил я, решив не вдаваться в подробностимашина, конечно же, принадлежала отцу.
- Ну так поехали, богатенький Буратино!вскричала она и бухнулась на пол между туловищами сопящих ухажеров.
Я поднял ее на рукиот прикосновения обожгло и бросило в пот - и осторожно вынес из общаги.
В машине она открыла глаза, с восторгом рассматривая кожаную обшивку просторного салона. Я спросил, куда ехать. Она жила на улице Лизы Чайкиной.
- А ты где живешь?спросила она, когда мы подъехали к подъезду. Я ответил.
- Ого!сказала она.В своей или снимаешь?
Конечно, в своей. Три комнаты, внизу - консьерж, из окон - Невский. Отец был очень горд, когда я поступил в университет, и на подарок не поскупился.
Похоже, этот факт ее тоже приятно удивил. Когда я осмелился спросить номер телефона, она не возражала.
На следующий день она приехала в гости. А через день осталась переночевать. Спустя месяц мы стали жить вместе. От счастья у меня кружилась голова. Я понимал, что во мне ее интересовали, скорее прописка и финансовые возможности моего отца, но тогда было все равно. Ирада засыпала и просыпалась рядом со мной, прекрасная и удивительная, как моя новая жизнь.
Пока не появился он...
**
- Эй!я вздрогнул от увесистого тычка в плечо. Передо мной стоял Ким и внимательно вглядывался в лицо.Ты чего это?
- Что?
- Сто! бросил кореец.В себя ушел, что ли? Или на ходу спишь?
- Хорош наезжать, - вступился Заяц, - не видишь, он в залазе первый раз. Под землей людей по-разному колбасить может, сам знаешь.
- Да пусть хоть стриптиз танцует! Лишь бы по сторонам смотрел!
Он встряхнул меня за плечо. Я хмуро отбросил его руку.
- Аккуратней.
Ким зло сплюнул и поправил на плече лямку военного рюкзака.
- Не спи. А то моргнуть не успеешь, как нас всех тут схавают.
Он сунул руки и резко рванул вперед.
- Ким, подожди!вполголоса окликнул его Заяц.Слышь, Ким!
Спина корейца хранила молчание.
- Чего он нервный такой?спросил я.
Заяц махнул рукой и прошептал:
- Здесь неподалеку Вечный Диггер его кореша того
- Кто?
- То ли кто, то ли что никто не знает, что это за хрень такаяШляется по подземелью. Издалека на человека похож. А те, кто его поближе видели, говорят, что у него пол лица нету. Как у Терминатора. Только у того череп железный проступал, а у этого просто полголовы... это самое Как будто срезало чем-то
Заяц посмотрел в удалявшуюся от нас брезентовую спину корейца:
- А что он здесь делает этот?
- Никто не знает, - пожал плечами Заяц, - но если ты попался емуда еще с факеломвсе, труба. Так он Леху в прошлом году
- Так, может, лучше без факелов ходить?я покосился на яркую огненную головешку в своей руке.
- А без факелов - крысы могут напасть. А так они огня боятся. И морлоки факелов стремаются
- Слушай, я слышал здесь кое-что
- Ну!насторожился Заяц.
- Будто шепот. Знаешь, как будто - начал я, но тут же осекся от окрика Кима:
- Хорош болтать, салаги! Проходим опасный участок!
Мы нырнули за Кимом в какой-то темный лаз, прошли узкий тоннель, спустились по невидимой в темноте железной лестнице и оказались в длинном полузатопленном помещении. Уровень воды тяжело шевелился на уровне коленей, и я мысленно поблагодарил новых товарищей, прозорливо одолживших мне высокие резиновые спецсапоги.
В ноздри ударила резкая вонь.
- Дышите глубже, проезжаем Сочи,повернул к нам голову Ким.Клоака - это порок, который у города в крови. Кто хочет жить в городе, должен смириться с его смрадом.
- Друг Аркадий, не говори красиво, - пропыхтел Заяц, зажимая нос.
- Это не я. Это Гюго.
По трубе прошел порыв ветра. Сумрак набух невнятным гулом. Шум разрастался с каждой секундой, пока не превратился в железный грохот приближавшегося электропоезда.
Я быстро посмотрел на спутников. Они хранили спокойствие и сосредоточенно месили воду бахилами, двигаясь вперед. Невидимый поезд приближался.
Заяц оглянулся на меня.
- Не сикай, - сказал он, оценив мое состояние, - в трубах это обычное дело. То шаги впереди слышишь. То шум поезда. Это звуки-фантомы. Таких и в Реале под землей хватает
- А как насчет этого?я указал вперед. Заяц повернул голову.
Из темноты прямо по воде мчался громадный состав с горящими фарами. Будто бы разглядев своих жертв в темноте, поезд провыл долгим гудком и прибавил скорость.
Я открыл рот, чтобы хоть выругаться напоследоки захлебнулся волной теплого резинового воздуха подземки. Лицо обдало упругим ветром, и не успел я даже зажмуриться, как вопящий и грохочущий поезд въехал в меня. Я увидел несущиеся пустые брюха вагонов, залитые неподвижным желтым светом, тускло блестящие поручни и темно-коричневую обивку сидений.
Поезд-призрак снова прокричал что-то и нырнул во тьму, которая медленно переварила красные сигнальные огоньки его последнего вагона.
- Фу-ух - я остановился, чтобы вытереть с шеи и лба холодную испарину.
- Мы тоже, как сначала с этим столкнулись, очканули!оживленно затараторил Заяц.А потом привыкли. Человек, свинья, и не к такому привыкает
Ким поморщился и пресек словоблудие одним взмахом руки.
- В общем, тема такая, - сказал он. - Проходим трубу, выруливаем к перегонуи там по рельсам. И через пару станцийГорьковская. Ферштейн?
- Ес ичис, - сказал я.
- Ес ай ду, - тут же поправил Ким.
Зануда
**
Макс. Король компаний, знойная душка Он действительно был очень красивой породы, помесь кавказца и какой-то русской суки.
Мы познакомились через общих приятелей на вечеринке в моей квартире. Остроумный Максстудент последнего курса театрального училища - тут же завладел всеобщим вниманием. А я как обычно сидел в стороне и размышлял о странностях мироустройства: почему одним дается все и сразуталант, ум и красота, а другие могут привлекать к себе людей лишь за счет привлеченных источников?
Под конец вечеринки Макс выложил еще один козырь: рассказал о своем проклятом диггерстве. Подземелья, темнота и приключения. Неудивительно, что Ирада напросилась с ним в залаз. И меня заодно позвалачтобы отпустил.
Макс для вида поупрямился и согласился. Я видел, как он смотрел на красивую Ираду, но не волновалсякрасавчик-театрал был приезжим босяком. На следующей неделе мы залезли под землю, в какой-то вонючий коллектор, я потерял каску и тут же разбил голову о какую-то трубу и проклял всех диггеров вместе взятых. А вот Ираде понравилось. Вскоре я понял, что ее и Макса объединяет кое-что еще.
Если умная женщина захочет изменить, это будет похоже на идеальное убийство: отсутствие улик, честные глаза и железное алиби. Но я все равно чувствовал. Когда между людьми проходит трещина, она продолжается в реальность: в нашей квартире начали ломаться вещи, сгорел компьютер, однажды разбилось зеркало. Я пытался вызвать Ираду на откровенность, но она лишь возмущенно смотрела на меня и называла параноиком.
Все, что я чувствовал к ней, почернело и искало выхода. Глядя в эти честные лживые глаза, я понял, что не смогу просто выгнать ее из своей жизни. Я должен покарать их обоих.
Ирада слегка удивилась моему предложению сходить в залаз втроем. Я посулил ей новое снаряжение, и она успокоилась. Макс при встрече был напряженно молчалив, но я так вдохновенно изображал чайника, что вскоре они перевели дух и даже успели пару раз украдкой обменяться нежными взглядами, не думая, что я наблюдаю за ними.
Но чайник давно вскипел.
Я казнил их во время спуска в колодец неподалеку от бункера у «Пролетарской»Макс сказал, что он очень глубокий, и нужно подстраховаться. Когда они начали спуск, я перебил крепления специально купленным топориком «Берсерк». К сожалению, Макс умер быстро. Ирада еще стонала внизу и просила о помощи. Я плюнул в черноту колодца и ушел.
Да, это было похоже на идеальное убийство. Я сам обратился в милициюИраду искали несколько месяцев, но так и не нашли.
На лекциях нам рассказывали, что рай для праведников средневековья представлял собой амфитеатр, откуда те наблюдали за мучениями грешников в аду, наслаждаясь видом торжества справедливости. Но вместо радости праведного суда ко мне пришло нечто другое
**
Время под землей вытянулось бесконечностью, а может, и вовсе заблудилось в лабиринтах из влажного камня. Изредка мы выходили на отрезки каких-то железнодорожных путей. Тогда по сторонам попадались проходы, где во мраке скрывались гермодвери в таинственные отсеки. Ким сказал, что это укрытия на случай ядерной бомбежки. Ничего интересного там нет: обычные помещения в старый синий кафель с водопроводом и туалетами.
Мы словно шли сквозь темное будущее нерасторопного человечества. Представилось, что мы втроемпоследние люди на земле, уцелевшие в подкорке вскипевшего мозга планеты. Внутри стало торжественно и печально, будто заиграл орган.
- Никто поссать не хочет?спросил Заяц и тут же наполнил апокалиптический мрак звонким журчанием.
Я вздохнул, ощутив те же позывы, и пристроился рядом.
И мы снова шли дальше, буравя подземную тьму прирученными светляками факелов. Пару раз Ким останавливался и слушал мрак. Его крупные ноздри тогда раздувались, как у встревоженного животного.
- Ты чего?неизменно спрашивал Заяц и показывал темноте нож.
- Да так, - бурчал кореец, - опять по ходу показалось шаги будто за нами
И мы опять шли, шли, шли, и минуты капали медленно, с оттяжкой, как здешняя влага, сочившаяся из трещин замшелого кирпича. Тьма все уплотнялась и казалось, ее уже можно потрогать рукой, и тогда ладонь защекочет шерсть гигантского подземного зверя, и вот уже шерсть эта лезет в лицо и мешает дышать, а каменные своды все ниже и ниже, сжимают душу в душное кольцо
Я пошатнулся, чувствуя, как насекомо ползут по лбу холодные капли пота, и уже нет сил смахнуть эту надоедливую гадость с кожи
- Парни - выдавил я, - что-то мне
**
Сначала ты перестаешь петь в душе.
Медведь, наступивший тебе на ухо в детстве, вернулся и стал на горло. Тебя бесят неуместно счастливые лица на улицах. Ты мечтаешь вбить эти веселые зубы в эти веселые улыбки. Трансляции твоей личности из вечерних зеркал все больше напоминают социальную рекламу о вреде алкоголизма.
А утром вновь зачем-то просыпаться. Открывать глаза в пустой белый потолоки ничего не хотеть. И только врожденное ослиное упрямство не дает протянуть копыта. Ты встаешь, стараясь не смотреть в зеркало, принимаешь душ, в котором не хочется петь, и выходишь навстречу ненавистным счастливым улицам.
Трудоголики и пропоицы занимаются своим делом без выходных. Поэтому тебя еще не выгнали с работыона помогает забыться не хуже алкоголя. Вшитая в мозг программа ежедневных функций превращает тело в автомат. Когда-то тебя это угнетало. Теперьвыручает.
Оказывается, уединение и одиночество - полярно разные вещи. Уединениеэто кислородная камера. Ты уходишь туда, чтобы вернуться. Скрываешься на время, чтобы отдохнуть от людей, глотнуть внутренней тишины, прикинуть, зарядитьсяи назад, обновленным, к тем, кто тебя ждет. А вот с одиночеством сложнее. Одиночествобезвоздушная пустыня. Здесь нечем дышать, потому что не к кому возвращаться. Здесь только ты и твои проклятые воспоминания.
Сколько раз в прыщавом отрочестве ты козырял вселенской депрессией, слушал Кобейна, носил черное в траур по самому себе! И только теперь понял, что это такое. Настоящее. Есенинский голем, от которого тот бежал в кабаки, а финишировал в петлю.
Все чаще тебе кажется, что это выход. Открываешь глаза в пустой белый потолоки вдруг понимаешь, чего тебе хочется по-настоящему.
5 марта, в в час пик в вестибюле станции метро «Сенная» я шагнул под прибывавший поезд. Стальные колеса размозжили мою голову и в клочья разорвали тело.
Но я не умер.
Я поднялся и какое-то время ошалело смотрел, как над моим искалеченным трупом суетятся и кричат испуганнее люди. Потом почувствовал боль. Разлитый в метро свет жег меня, как кислота. В последний раз оглянувшись на перрон, я скрылся в темноте перегона.
Я не знаю, как долго я здесь, под землей. Я не могу спать. Я не могу умереть. Зато теперь знаю, что испытывали души древних греков на берегу стирающего память Стикса в ожидании лодки Перевозчика.
Большинство из них не плакали и не стенали. Они ждали его, как некрасовские зайцыДеда Мазая..
**.
- Стой!идущий впереди Ким поднял руку. Мы застыли.
Из тоннельного мрака донесся шепот, затем послышалось тихое повизгивание и приглушенные смешки.
- Финки наголо, - хмуро сказал кореец, берясь за рукоять длинного клинка в ножнах за спиной. Заяц молча отцепил с пояса офицерский кортик. Я достал нож.