Жертва моей справедливости хмурится рядом, жмётся к стене поплотнее и стискивает все туже и туже и без того бледные кулаки.
- Зачем ты ее кормил? - щёлкнула прямым вопросом по лбу несведущего мальца.
Он побелел ещё сильнее.
- Ну! - и глаза ведьмы закрыла тьма.
- Мама - зашелестело напуганное чудо и поползло по стенке вниз.
Так от меня сбегать ещё не пробовали.
- Я ей искренне сочувствую, - пропыхтела ведьма, с трудом поднимая растекшееся по полу худое, но весомое тело. - Вставай, умелец, и будь мужиком, имей честь отвечать за свои поступки!
- Да я не Я не
- Не мужик?
Мстительная ведьма она такая, пусть даже и мстить первокурснику несерьезно. Но не я себе это опять создала, не мне одной за него и расплачиваться.
- Не-не - возмущённо завозрожало чудо-чадо.
- То есть, всё-таки, не мужик, - печально вздохнула я, сожалея о том, как быстро меняется полоролевая идентификация, когда речь заходит о чести и ответственности.
- Мужик! - набравшись, видимо, смелости, выпалил стоящий перед гневным взглядом ведьмы первокурсник. - Но не специально!
А вот эта реплика сделала сегодняшний мой день! Уверена, что ничего краше я нынче точно не услышу.
- Ты мужик, но не специально, - повторила задумчивая ведьма, и даже чернота исчезла с глаз долой. - Случайно получилось?
Нам ведьмам любопытство крайне свойственно, тем более в таких неожиданно запущенных случаях.
- Да, случайно! - с облегчением подхватил малец. - Я не хотел, так вышло.
И такое расстройство на его лице нарисовалось, что мне даже пожалеть захотелось. А впрочем, рано пока.
- Что, мама с папой настояли? - участливо уточнила у жертвы двойного произвола.
- Почему? Я сам Но не хотел
- Заставил кто?
И запылавшие румянцем щеки стали мне ответом.
- Поспорил с другом, - и такой пронзительно сожалеющий вздох.
Ох уж эта подростковая провокативность
- На что хоть спорили?
Ну интересно же!
- На поцелуй.
Все, финиш, уносите меня готовую. И зашедшеюся в кашле ведьму действительно вынесли за библиотечную картотеку. Она у нас была высокая, крепко сбитая и от глаз читательского зала надёжно укрывающая.
- Ну что ты приципилась к первокурснику! - завозмущалась вернувшаяся из ниоткуда Нирочка. - Ну ошибся, с кем не бывает! Молодой мужик, кровь горячая, мозг едва теплый. Что с него взять?!
- Обрадую тебя, - продолжила веселиться злая ведьма. - Он, - и я ткнула пальцем в переминающегося рядом пацана, - может, и мужик, но это не специально, случайно получилось. А забился на поцелуй с другом!
В этом месте чувствительная Нирочка выкатила свои чудные нефритовые глазки, приоткрыла свой ягодный ротик, да так и осталась стоять.
- И вот за эту моногамную любовь, горячую кровь и едва теплый мозг мне предстоит расплачиваться перед книгой с дрянным характером?
- Древним фолиантом, - терпеливо и подобострастно заметила смотрительница библиотеки.
- Старой, обрюзглой каргой из жёлтых страниц с отвратительнейшим характером и склонностью к вуайеризму, - впечатала каждым словом я свое мнение, и Нирочка не стала спорить.
Ещё бы она спорила, не ей ведь расплачиваться перед древним фолиантом!
- Значит так - я сосредотачиваюсь на бледно-сером первокурснике, который, я надеюсь, уже сделал правильные выводы. - С тебя, мой юный, неопределившийся в ориентациях и ценностях друг, магическая клятва о том, что больше никаких споров, пари и прочих словесных дуэлей, а также больше никаких неуставных отношений с древними фолиантами. Если в инструкции по применению указан запрет на кормление, кормить нельзя! Это понятно?
- Кхмс, - выдало чудо-чадо, согласно кивнув головой.
Ну, будем считать, что это да, и потому:
- Клятва!
Малец заикаясь, дрожа, краснея и даже серея, выдавил из себя традиционную магклятву и свалил по стеночке из библиотеки.
Даже страшно представить, что бы с ним было, потребуй я клятву на крови Эх, слаб нынче стал мужик на передок, да и на задок, выходит, тоже.
Итак, с одной жертвой разобрались, пора и себя в жертву отдавать.
- Где она? - мой вопрос к Нирочке, и ее кивок в сторону хранилища.
- Звуконепроницаемый полог? - ещё один утвердительный кивок, и теперь стало понятно, отчего все происходящее в библиотеке пока оставалось в тайне от посетителей.
Обычно пострадавшие древние фолианты любят привлекать к себе внимание всех-всех, желательно абсолютно всех окружающих, рассказывая им о непростой, да что уж там, совершенно трудной и невыносимой жизни без должного уважения, трепетного внимания со стороны младшего поколения. Позабыты старики, позаброшены, и лишь в свои руки предоставлены. Оттого и ведут эту жизнь, как умеют, справно ли или не очень - что у кого получается.
- Может, я тебе накапаю? - заботливо предложила Нирочка, держа в руках стакан с водой и склянку с успокоительным.
И можно было бы даже согласиться, если бы не предстоящий диалог с жадным до зрелищ древним фолиантом. Чего ожидать от него на этот раз, подсказок от Великой Проматери Степи не поступало. Значит, следует точно владеть всем ведьминским арсеналом. Не вопреки, а за-ради.
А успокоиться, как и упокоить особо зарвавшихся, я всегда успею.
- Фина Радовна! - зайдя в хранилище, первым делом позвала я древний фолиант.
Древний, крайне ценный и очень востребованный.
Впрочем, это никаким положительным образом на характере книги не сказывалось. Вредность, мелочность, склочность, скандальность и подстрекательство - все это вдоволь присутствовало в древнем и крайне ценном. Знали бы кому отсыпать сие добро, давно бы поделились столь уникальным сокровищем.
Но думать о несговорчивом нраве самобытного творения мне сейчас было не с руки, иначе я эти самые руки точно приложу не по назначению: был фолиант и нет. А Нирочка просила
- Фина Радовна! - позвала я ещё раз, добавив в голос больше тепла и сопереживания. Древним фолиантам они нравятся.
- Тута мы, - раздалось от окна, и я осторожно отодвинула тяжёлую светонепроницаемую портьеру.
Огромная книга в черном кожаном переплете не шевельнула ни единой страницей. Выпирающие с лицевой стороны талмуда кустистые брови были острым углом сведены по центру. Тонкие широкие губы в мелкой сеточке морщин слегка дрожали и кривились.
- Доброго здравия, Фина Радовна!
Вбитый годами и стенами интерната этикет предписывал проявлять уважение и выдержку в отношениях со старшими. Более того, обращение ко здравию было особо тонким моментом в построении необходимой мне беседы: здравие все древние фолианты очень уважали, а уж свое здравие берегли, как никто другой. Им, если бы предложили, обследоваться каждый день, они бы стали! Ещё и очередь заняли бы и себе, и тому парню, что за ними стоял (да точно стоял!), только отошёл в магазин за хлебушком.
- Доброго, доброго, - заворчала книга. - Чего ж в нем доброго? Страницы пожухли, корешок поистрепался, переплет скрипит!
- Вам бы, Фина Радовна, с солнца открытого в тень уйти, ультрафиолет разрушительно воздействует на Вашу кожу!
- На нас разрушительно действует скука и грязь! - отозвалась тут же старая карга. - А ещё тапки, что не перевариваются! И глупые советы, которые ни к голове, ни к ж седалищному нерву не приложишь!
Я - терпеливая и мудрая ведьма. Нет, не та ведьма, что вредная, мстительная и тормозов не знающая, а та, что ведает и творит во благо мира. Хотя признаюсь, мир бы только выиграл, если бы древние фолианты научились тормозить на поворотах своего недовольства и возмущения.
- С тапками, что не перевариваются, мы сейчас разберемся. А вот зачем их глотали, когда Вам предписана строжайшая диета и питание исключительно натуральными продуктами?
- Сами и лопайте эти ваши диеты, - сердито пробормотала книга, раздражительно шелестя желтыми пропитанными старинными текстами страницами, - а нам ещё свободно пожить охота! Ты чего притащилась-то, Милка?!
- Фина Радовна, Малина я, а не Мила. Малина или Лина, если Вам так удобнее будет.
И ведь знает же, стрекоза древняя, как меня на самом деле зовут, но из своего старческого маразматического упрямства не желает забывать свою добрую сиделку Милу, которой, я уверена, доставалось при жизни ещё побольше нашего. Да только нет уж Милы, несколько веков нет, а память о ней все живёт в упрямом фолианте. И против светлой памяти я не возражаю, а вот с долголетним самодурством бороться продолжаю каждый раз.