- Фина Радовна, разрешите мне Вас осмотреть. Положение тапок обязывает.
И я не тяну руки к древнему и ценному. Неа. Натянулась уже, в прошлый раз чуть по локоть мне предплечье не отгрызла эта зубастая акула многовековья. Нет, ученая ведьма скоблит по сусекам терпение и держит его в ежовых руковицах. И пусть терпение сопротивляется, ворчит и истончается, я все равно держусь.
- Щас твои зенки нас облупают, руки шелудивые нас общупают, а нам потом страдай от лишних наговоров и глазливостей. Не нать нам таких почестей, как есть не нать!
- Фина Радовна, бесценная Вы наша, да как же мы оставим Вас с тапками непереваренными внутри-то?! Ведь вздутие, непроходимость и колит Вам тогда обеспечены!
- Ишь ты, ещё не коснулась нас, а уже клевета пошла.
Говорю же, бабка - дрянь.
А может, тоже ведьма?
Могла ли древняя ведунья вселить в книгу частицу своей души? Уверена, что могла. Но проверять у старой книги не буду. Представляю, что с ней станется, если я ее вопросом огорошу: Фина Радовна, мудрейшая Вы наша, а Вы часом не ведьма? Нет?! А ведёте себя как истинная сестра по цеху. После такого обращения от зубоскальства толстой книжицы полетят клочки по закоулочкам вместе с останками по перестаночкам, да так, что слопает она и меня, и себя, и всех, кто на горе свое на безжалостный язык к ней попадется. Слопает и не подавится же! Только своим ворчанием замучает: Ходют тут всякие, глупости доморощенные спрашивают, покоя мирных сущностей лишают, а их потом воспитывай и воспитывай, заглатывай и проглатывай, да мучайся несварением и сложной проходимостью. Никакого уважения молодежи к старости! Совсем распоясались да разбессовестничались! И куда только мир катится?! Ведь загубят же его, паразиты паразитические, чует сердце мое книжное, веками закалённое, загубят!
Не, вопросы лишние нам здесь не к месту, разжигание страстей высокопарными речами при намеренном искажении фактов тоже, и вообще у меня нет ни желания, ни времени, ни терпения возиться со склочными жительницами ещё того времени, голодными до эмоций и впечатлений. И потому
- Фина Радовна, давайте договариваться.
Я действую уже наверняка, были возможности изучить слабые места противника.
Старая книженция тут же отвернулась от окна, впервые за все время нашего диалога (вот же брюзга желтостраничная!), и, рассмотрев меня снизу вверх от парадных туфелек до каштанистой растрепанной макушки, произнесла:
- Хотим хлеба и зрелищ!
То, что вы - ещё та хотим, это уже всякому понятно, да и с хлебом и зрелищ - ничего нового.
А мне опять отдувайся.
- И что на этот раз? - спросила я с беспристрастным лицом. Здесь главное - не дать ей увидеть, что чем-то она может зацепить меня за живое, иначе этот книжный вурдалак именно в то самое, болезненное, и вцепиться. Бабка - дрянь.
- Любови хочу, - с предыханием выдала книженция и впилась в меня взглядом.
Под сканером внимательных, годами тренированных книжных глаз я держала абсолютный покер фейс и контролировала каждое свое движение, вплоть до дыхания. Пожилой женщине книжного вида не удастся в этот раз вывести меня из себя. Я не позволю.
В первую нашу встречу, когда древний фолиант оставили открытым и без присмотра, он сожрал кактус. Я тогда только начала работать помощником смотрителя библиотеки и чистым наивняком предложила свою помощь. Книга долго и со смаком трепала мои нервы, а по итогу стребовала с меня все того же хлеба и зрелищ (да это, в общем-то, ее основной запрос) в виде банки шипучки и стриптиза. Шипучку я ей организовала посредством кислородного коктейля (диету игнорировать нельзя!), а вот в качестве стриптизера привередливая доисторическая мамзель выбрала именно меня, и никакие другие танцевальные персоны ей не подходили. Дело шло к скандалу на уровне всей академии, пришлось соглашаться и двигать телом. Подобного стыда я не проживала ранее никогда, а книга ещё и подсвистывала, похлопывала страницами и сопровождала мои неловкие па выдержками из профессиональной литературы (и где, карга капризная только достала их!).
Второй раз я бы ни за что не согласилась на уговоры Нирочки, но тогда она прикрывала меня от начальства, позволяя на работе потихому готовиться к экзаменам. Мне тоже пришлось пойти смотрительнице навстречу и вновь отправиться лечить книгу-троглодита. Древний фолиант тогда стребовал с меня чтения поэзии вслух, да никуда-нибудь в потолок, а в благодарные уши. Мне пришлось искать парня, согласного разыграть спектакль перед книгой. Благо помог одногруппник за мое ответное участие в написании его курсовика по топографической анатомии.
Но чтение поэзии, как оказалось, было не самым страшным. Худшее заключалось в том, что подглядывающая за нами в замочную скважину книга громко хрустела попкорном и управляла своим шепотом совершающейся постановкой: руку сюда, ногу вот так, больше экспрессии, выпяти грудь, в глазах ярче чувства. А по завершении представления она и вовсе распахнула дверь и, как заведённая, орала: Не верю! Не! Верю! Где жизненная достоверность образов?! Где поэтическая атмосфера спектакля?! Где передача настроения каждого эпизода?! Где подлинность актерского переживания?!
Мы с одногруппником стояли тогда багровыми статуями и переигрывали сцены по замыслу самопровозглашенного режиссера столько раз, сколько потребовалось для удовлетворения долбанного фолианта. Конечно, одногруппник мне подобного издевательства не простил, вернее, простил, но не сразу, после трёх написанных за него курсовиков.
Невыгодность оказания помощи Фине Радовне была для меня очевидной, и я публично зареклась участвовать в подобных спасательных операциях древностей.
И вот на́ те же, опять мы с ней встретились!..
Не опять, а снова.
Любови хочу
- Ну любовь так любовь, - ровным голосом ответила я, - будем стихи читать?
- Стихи уже читали, - ворчливо отозвалась старая книженция. - Пусть будут поцелуи.
Дохлый же ты вурдалак, как я попала!
- Есть какой-то план, по которому следует провести с Вами поцелуй? - выдерживая себя в стальных объятиях, уточнила я и мысленно скривилась от сказанного. План проведения поцелуя! Большей ереси я пока не встречала. А если старуха прицепится ещё и качеству материала или к техническому оснащению процесса? Я почти хрюкнула вслух, но в последний момент мне удалось подавить несдержанность своего организма.
- Мы все тебе в подробностях расскажем! - засверкал предвкушающими глазами древний и на всю параллелепипедную голову отбитый фолиант. - А теперь уже займись делом, а то нам ваши тапки неперевариваемые все настроение портят!
Вам портят, неуважаемая Фина Радовна, а лично мне улучшают. Ведьма я или где?!
Перенесла ворчащую книгу от окна к металлическому столу, положила на ровную поверхность и в этот же миг получила очередное негодование в свой адрес:
- Линка, голова твоя темная, ничего толком не соображающая! Тут же холодно, ведьма ты недоученная! Все же почки нам застудишь, будешь потом от нефрита лечить!
- Вот если бы у Вас почки действительно были, то за нефрит я бы поговорила. А теперь тишина, Фина Радовна. Мне сосредоточиться надо.
Был бы фолиант послушным, я бы провела целительные процедуры в тишине и покое, но в данном случае речь шла о древне-вредном создании крайне мерзкого нрава, поэтому и работала я под непрекращающийся бубнеж старушенции.
Под лёгкий гул в голове и странную нехарактерную слабость в ногах я завершила устранение проглоченного тапка и только хотела подпитать многовековой талмуд восстанавливающим зельем, чтобы все системы организма насытились жизненной силой и у ворчливой карги было меньше поводов причитать о пожухлых страницах, истрепленном корешке и скрипящем переплёте, как что-то изнутри меня скрутило единой мгновенной болью, такой, что ни с одной жизнью не совместима, и дальше были темнота, глухота и беспамятство.
Глава 7. Сэдрик Файт
Возвращение в академию было эпичным, не смотря на то, что обошлось без торжественных представлений.
Черный фургон силовиков Совета Верховных въехал на территорию нашего учебного заведения, поймал в свои сети внимание всех наблюдающих и интригующей тенью проследовал до тренировочного ангара. Огромные двери открылись, автомобиль бесшумно скользнул в пасть металлом прошитого гиганта, двери закрылись.