Секар улыбнулся:
Еще бы я не помнил! Мой отец и старший брат стояли в живой цепи
И никто их к этому не принуждал, верно?
Скорее уж наоборот. Мама опасалась, что будет драка с полицией
А мы в этой цепи познакомились, Лайша толкнула Грендаля в бок, помнишь?
Ну, еще бы, он подмигнул жене, ты еще сказала «похоже, мы сейчас огребем».
Ага! А ты ответил «спорим на пиво, что копы сдрейфят».
Вот это интересно! заявил репортер, можно подробнее?
Лайша фыркнула.
Да ничего особенного. Мы проторчали почти сутки нос к носу с копами. Они кричали в свой мегафон «вы оказываете незаконное сопротивление полиции! мы вынуждены будем применить силу!». А мы кричали в свой мегафон «прочтите свои контракты, пока не вылетели с работы! это ничейная земля, и мы будем тут стоять до решения суда!». К вечеру второго дня приехал судебный пристав с бумагами, копы сели в катера и свалили. Вот так я проиграла пари и поила этого типа пивом.
Но закуска была за мой счет, напомнил Грендаль.
В кабакеза твой, а у меня дома ты потом слопал все, что было в холодильнике.
Ой, много ли там было? Тощая курица и кусочек сыра.
А яичница из четырех яиц на завтрак?
Ну я посчитал их вместе с курицей, для краткости. И вообще дело прошлое.
А помнишь, как ты нашел эти пакгаузы?
Я помню, что ты назвала их гробиками для динозавров.
Какие пакгаузы? поинтересовался репортер.
Лайша рассмеялась.
Вы не заметили? Дом построен вокруг пакгауза. Соседние доматоже. На многих атоллах были военные базы и склады, а после революции всех иностранных военных отсюда выгнали. Те, конечно, забрали с собой все, что могли. Только голые бетонные коробки остались, и правительство стало их понемногу распродавать. А мы с Греном как раз решили жить вместе, и искали жилье подешевле. С деньгами у нас было, так сказать
Так и сказать: не было денег, перебил Грендаль, и тут я нашел объявление про эти пакгаузы. Отдавали их по 2000 фунтов, можно сказать, даром.
Они и того не стоили, заметила Лайша, Четыре стены с дырками и без крыши.
Крышу я сделал уже через неделю, напомнил он.
Ага, «сделал». Знаете, что он сделал? Подбил двух соседей, Ван Мина и Рохан Виджая, они тогда были такие же балбесы, как и он, и давай шакалить по окрестностям. Нашли разбитый самолет времен Второй мировой, отволокли трактором на берег, раздраконили на части и поделили. Так что вместо крыши у нас было полкрыла и кусок фюзеляжа. Типа, мансарда с балконом. И трап вместо лестницы.
Ладно тебе, нормально ведь получилось, возразил Грендаль.
Ну, да. Правда, первым же штормом нас чуть не сдуло оттуда в океан, а так нормально.
Чуть не считается. А какой ветряк я сделал из пропеллера, помнишь?
Еще бы! Иногда он так жужжал, что рыба в лагуне пугалась.
Зато мы экономили на горючем для генератора. И вообще, разве плохо было?
С тобой хорошо, Грен, просто сказала она, и тогда было хорошо, и сейчас.
А почему вы мне про это не рассказывали? обиженно спросил Иржи.
А потому, что ты не спрашивал, Лайша улыбнулась, и, кстати, вот теперь тебе точно пора мыться и спать.
Сейчас. Только дойду до 9 уровня и
Десять минут, договорились? перебила она.
Пятнадцать.
Ладно, но ни минуты больше Сен Секар, а вы это тоже предполагаете публиковать? Я имею в виду, то, про что мы сейчас говорили.
Ну, вообще-то репортер замялся, Мне кажется, и ваше участие в защите Холма Предков и история вашей жизни здесь, с соседями разного этнического происхождения и, наверное, разной религии, так?
Ну, разной, согласилась она, подумаешь, большое дело.
Секар энергично закивал.
О том и речь. Это очень важная деталь. Так что, если вы не сильно возражаете.
Я-то не возражаю, Лайша пожала плечами, чего тут такого.
Я тоже не возражаю, сказал Грендаль, хотя не понял, почему это важно.
Важно вот почему. На обвинение в нетерпимости к чужим взглядам вы, сен Влков, ответили спикеру европейской комиссии: «ваша толерантностьэто просто трусость». Ваши слова были истолкованы, как апология жесткой идеологической унификации.
Скажите уж прямо: фашизма.
В общем, да. А после всех ваших историй, об этом даже говорить смешно.
Ладно, выпресса, вам лучше знать.
Репортер улыбнулся и снова кивнул.
Для уточнения вашей позиции я задам еще вопрос: рассказывая о свином буме, вы упомянули, что отец ребенка недостаточно тактично изложил свои претензии. А что это значит, и как он мог бы сделать это тактично?
Он сказал примерно так: ислам учит, что свиньянечистое животное, с этим следует считаться, вы не вправе оскорблять мою веру. Он стал диктовать свободным людям, на что они имеют право, а на чтонет. Если бы он сказал: сын очень страдает из-за этого поросенка, и, если эта картинка для вас не принципиальна, то нельзя ли попросить ваших детей писать ручками с другой картинкойреакция, наверное, была бы другой.
Милосердие? спросил репортер.
Вроде того, Грендаль пожал плечами, В начале-то никто и не думал терроризировать мальчика этими поросятами. Моральный террор начался только в ответ на попытку принуждения. Когда к нам в гости заходит одна милая дама, вегетарианка, мы не ставим на стол мясо. Это не из уважения к вегетарианскому учению, а просто чтобы не обидеть человека из-за ерунды.
То есть, сказал Секар, если бы вегетарианцы потребовали прекратить употребление мясной пищи в общественных местах
То я бы демонстративно жрал сосиски в центральном парке, закончил Грендаль.
А если бы они не потребовали, а попросили?
Тогда я бы не обратил на это внимания. Каждый вправе агитировать за что хочет, в пределах допустимого Великой Хартией, но эта агитация не вызывает у меня отклика.
Иначе говоря, вы готовы пойти на уступки обременительным для вас странностям индивида, но не общественной группы?
Верно. Потому что каждому индивиду свойственны какие-нибудь странности, но в общественной деятельности они неуместны.
Но в случае с Холмом Предков вы, тем не менее, пошли на уступки странностям религии аборигенов.
Грендаль сделал энергичное движение ладонью, будто отталкивал препятствие.
Ничего подобного, сен Секар. Мы встали в живую цепь, чтобы защитить объективные права людей, которые по объективным же причинам не могли сделать это сами. Право на сохранение своих святилищ есть у каждого, какие тут странности? Религия ину-а-тано и ее святилище Леале Имоне исключение. Великая Хартия одна для всех.
А если бы правительство решило проложить шоссе на месте мусульманской мечети, вы, сен Влков, встали бы в живую цепь, как тогда?
Нет. Но если бы мне, как судье, подали жалобу, я запретил бы разрушать мечеть.
Уверен, так бы и было, сказал Секар, но вы не стали бы лично защищать святилище ислама, как защищали святилище ину-а-тано. Вы не считаете эти религии равными?
Не считаю, подтвердил Грендаль.
А как же Хартия?
При чем тут Хартия? Хартия требует прямых действий гражданина в трех случаях: если человек в опасности, если попирается правосудие и если узурпируется власть. Ошибочное разрушение чьих-то святилищ сюда не относится. Гражданин может вмешаться в такую ситуацию на свой риск, но он вовсе не обязан этого делать.
Но разве Хартия не обязывает нас считать все религии равными?
Нет. Она лишь говорит о равных религиозных правах. Каждый может практиковать любую религию, и никто не вправе мешать ему, если эта практика не нарушает ничьих прав. Но каждый может проявлять симпатию к одним религиям и отвращениек другим. Поэтому во время «свиного бума» суд постановил изъять плакаты «мусульмане, вон из страны», но не трогать плакаты «исламдерьмо, мусульманесвиньи».
Все равно это жестоко. Большинство мусульман не участвовали в беспорядках. Их-то за что так?
Понимаю, им обидно, задумчиво сказал Грендаль, Мне кажется, их проблема в том, что они не осудили своих радикалов. Поступи они так, как наши индуисты в казусе со шлягером «аватара Кришны» или как наши католики в истории с папской энцикликой «о сатанинской природе евгеники»,проблем бы не было.