Старик сдержанно кивнул.
Ну, хорошо. Ответ к последнему кроется в первом.
Миндальные глаза юноши расширились. Он снова вытряхнул из кармана записки и отыскал ту, с которой начались поиски.
Это язык торговцевэттра, сказал Нико, пристально глядя на квадрат с темневшей в центре фигурой затмения и тремя надписями по краям. Ты учил меня, что на их наречии многие слова обозначают цифры. Лёгкая загадка. Ты всегда начинаешь с лёгких, чтобы раззадорить меня. Тут всего три надписи: справа, слева и внизу. Я подумал, что если сопоставить их со сторонами света, то и переводить нужно с востока на запад, потому что таков путь солнца.
Ты видишь только верхний слой, покачал головой Такалам. А заглянув поглубже, отыскал бы ответ ещё до вчерашнего ужина.
Нико процедил сквозь зубы ругательство, уселся на ступени лестницы, ведущей в сад, и стал сверлить записку взглядом. Он часто моргал и щурился, смотрел через шёлк на свет, даже хотел окунуть его в стоящую рядом чашу с дождевой водой, но вовремя одумался.
Если не цифры, то что? Что я упустил?
Нико взъерошил волосы, потом снова уставился на рисунок.
Треть треть Одни тройки, а что в них толку-то? И ни одного тайного слова!
Трррреть! Чиу-у-у! подтвердил попугай, расхаживая по плечу Такалама.
Лицо старика оставалось непроницаемым.
Погоди-ка. Третий день. Это же день затмения. Глаза юноши лихорадочно заблестели. Точно! Два обычных дня и чернодень! Свет и тьма! Вот что ты имел в виду!
Едва крючок поддел нужную мысль, догадки принялись наматываться одна на другую стремительно, словно нить на катушку в руках умелой швеи. Юноша наконец догадался, в чём связь первой и последней записки, приведшей его на террасу, мощёную двуцветными плитами. Белые прямоугольники здесь чередовались с угольно-чёрными квадратами, и если сопоставить те и другие, выходило как раз две трети белого и треть чёрного.
Пару мгновений Нико сравнивал рисунок с реальностью. Потом бросился к фонтану и быстро обнаружил расшатавшуюся плитку у основания той самой скамьи, где сидел, спрятав ладони в рукава, Такалам. Увидев содержимое тайника, юноша просиял. Лицо озарилось восхищением и восторгом, щёки запылали румянцем. Он выглядел так бодро, будто не скитался без сна целую ночь.
Прежде чем ты будешь читать, ответь на мой вопрос, попросил прималь.
Какой? Нико крутил в ладонях плотный свиток из тонко выделанной кожи.
О твоей невесте. Ты так горяч ко всему, так чем же она заслужила твой холод?
Своей глупостью. Она пустая, как выеденная осой виноградина.
Женщине не обязательно быть умной, снисходительно сказал Такалам. Она всего лишь следует за мужчиной. Достаточно и того, что у тебя будут красивые дети.
Как же, огрызнулся Нико. Красивые и безмозглые. Вот увидишь, им и половины моего ума не достанется, если я разделю ложе с такой Он запнулся, не решаясь продолжать. Ты, видно, плохо знаешь мои вкусы, старик. Я предпочту пустой золотой шкатулке простую деревянную, если у неё внутри занятный ребус.
Так ли это? удивился Такалам. Ты хочешь сказать, что сможешь полюбить девушку только за ум? Даже если она уродлива?
А что, у тебя где-то есть страшная внучка? недоверчиво нахмурился Нико. Если умом она похожа на тебя, я не против свести с ней знакомство.
Прималь рассмеялся.
И ведь ты не врёшь! Колеблешься, но не врёшь!
Правда, есть? в свою очередь удивился Нико.
Нет, грустно улыбнулся старик. У меня нет ни жены, ни детей, ни внуков. Мне нечего тебе предложить. Теперь иди к себе. Умойся, поешь и поспи. Эту вещь нужно читать на свежую голову.
Ты же знаешь, я не усну от любопытства, отмахнулся Нико. Не переживай, я перечитаю сотню раз, если не пойму. И даже не надейся, что я буду просить у тебя помощи!
Вот и славно, кивнул прималь, похлопав ученика по плечу. Ты хорошо потрудился. Я очень тобой доволен и хочу крепко обнять.
Это ещё зачем? Обойдусь.
Нико сбежал по ступеням террасы, и вскоре его стройный силуэт скрылся за пышными кустами хризантем и пионов. Прималь тяжело вздохнул.
Я сделал всё, что мог, сказал он тихо. Теперь выбор за тобой.
Он поднялся со скамьи и ещё некоторое время смотрел на мощёную дорожку, по которой ушёл Нико. Затем плотнее запахнул накидку и отправился домой.
Светало. Вдалеке, за арками, увитыми лианой камписа, виднелся лимонный сад. Прималь легко нашёл бы его и с закрытыми глазамипо аромату листьев. Чуть восточнее, на берегу крошечного, заросшего кувшинками озера, стоял дом Такалама с зелёной крышей. Под ногами знакомо скрипели половицы. Ладонь скользила по гладкому дереву перил. Под навесом фонарики, выдутые из цветного стеклаподарок далёкого Намула. Свечи внутри оплавились, прогорели. Надо бы снять поддоны, очистить от воска и насадить на тонкие стержни новые жёлтые столбики с фитилями. Но теперь уже поздно. Да и ненужно. Старик отёр подошвы сандалий о коврик у порога и вошёл. Не раздвигая штор, лёг на кушетку в полутёмной комнате.
За окнами алел рассвет. Заливались трелями птицы. Кружили над озером табуны мошкары. В светлеющем небе выписывали ломаные линии стрекозы. Бриз приносил с моря запах водорослей, ила и соли. Где-то далеко бились волны о скалы. Бились и утихали, как сердце Такалама.
На сотом ударе наступила тишина. Глубокая и вязкая, она обняла старого прималя, забрав звуки, запахи и чувства. Плотный покой опустился мягко, словно шёлковый платок, и наступил конец.
В это время Нико сидел в комнате и переводил дух после бега. Смерть учителя прошла в стороне от его предчувствий. Он родился обычным, здоровым ребёнком и не обладал ни изъянами, ни дарами чёрного солнца.
Наскоро обтеревшись полотенцем, смоченным в лавандовой воде, и сменив одежду, юноша уселся за треногий стол и пододвинул поднос, полный ароматных персиков, обсыпанных кунжутом хлебцев и сластей. Но есть он не стал и довольствовался виноградным соком, приобрётшим игривую, щекочущую кислинку. Слишком ценный предмет находился в руках, и Нико боялся случайно запачкать его крошками или фруктовыми пятнами.
Солнце уже поднялось, и окна, выходившие на восток, напоминали два золочёных щита: блестящие занавеси в лучах сияли жидким золотом. Нико раздвинул их. Озарилась бликами большая медная люстра, полыхнуло зеркало у кровати. На кипенно-белых стенах заиграли красками яркие ковры.
Юноша замер в предвкушении, на минуту закрыв глаза и припомнив, сколько сил ушло на охоту за свитком. Потом развернул его и стал читать.
«Жители крупных материков, холодных, жарких или сырых, скитальцы-кочевники, полудикие общины крошечных островов, не обозначенных на картевсе мы едины верой в чёрное солнце. И каждая народность, согласно обычаям и нравам, именует его по-своему. Кто кругом смерти, кто небесным пауком, кто огненным глазом. Однако, дети, рождённые в часы затмения, повсюду называются одинаково. На всех языках это люди с Целью. Но что у них за Цель? И почему я был рождён с таким бременем?
Совесть, правдолюбие, страхесть названия особенностей, но не самой причины. Я понял это, когда был в твоём возрасте, и с тех пор шаг за шагом приближался к разгадке. Мне хотелось понять, как появилось чёрное солнце, и почему порченых людей боятся испокон веков, хотя они никогда и никому ещё не причинили вреда.
Великое чудо, что здесь, в Соаху, к нам относятся не слишком предвзято. Ещё большее чудо, что отец твой принял моё проклятье, как дар, и использовал его, дабы разоблачать ложь советников и клеветников. Я был счастлив служить ему, оттого, в особенности, что он позволил мне воспитать тебя.
Недавно ты спросил, почему я так люблю детей. Этих «крикливых созданий с глупым взглядом, сопливым носом и вечной грязью у рта». Я промолчал, ибо всякому ответу своё время. Теперь я отвечу, взяв за пример опыты северного садовника, однажды приютившего меня.
Зачем ты это делаешь? спросил я, увидев, как он срезает верхушки молодых яблонь, похожих на прутики, и приматывает к ним новые веточки, прежде расщепив и вставив их друг в друга.
Это дикушка, ответил мне старик. Плоды у неё мелкие, а горечь от них такая, что того гляди язык себе выкрутишь. Зато здесь хорошие корни, он похлопал по земле рядом со стволиком. Крепкие корни. Холода и засуха им не страшны. А вот это, Он указал на деревце в кадке, от которого отделял веточки для примотки, я раздобыл на южной окраине материка. У нас такие не растут. Яблоки сочные, сладкие. С твой кулак будут. Да только земля у нас мёрзлая, а они к теплу привыкшие. Вот, чтобы не погибли, я и прививаю их на дикушки. Когда древесина срастётся, сила корней поднимется по стволу, и почки в рост пойдут. Корни-то северные, а плоды южные будут.