Испокон веков считалось, что безногие детикара для самых бесстыжих семей. Матери и отцы должны были носить их на спине, чтобы познать тяжесть вины. Астре воплощал совестьодно из сильнейших забытых чувств. Он не раз подтверждал это рассуждениями и поступками, но никогда не относился справедливо к самому себе.
Пока не проглотишь, не отстану, буркнула Сиина, достав из кармана фартука заведомо завёрнутый в тряпицу кусочек мяса на косточке.
Астре посмотрел на сестру. Не на её уродства, а куда-то внутрь. Отложил резак. Молча взял угощение. Стал жевать.
Я боюсь, что ты так умрёшь когда-нибудь от голода, вздохнула девушка.
У тебя много глупых страхов.
Я из них состою.
В этот момент из сеней донёсся шум. Астре метнул резкий взгляд на дверь.
Уж не Илан ли? заволновалась Сиина, откладывая шитьё, а сама подумала об Иремиле.
Дверь с силой дёрнули, но железный засов удержал её на месте. Следом послышался громкий стук. Астре схватил сестру за запястье. Она и сама уже поняла, что это не Илан. Страх выступил на спине холодным потом. Ни задержавшиеся на охоте ребята, ни прималь не имели привычки шуметь по ночам и будить детей. Они или тихонько барабанили в окно, где на подоконнике спал Астре, или отпирали замок своим ключом. В сенях был кто-то чужой.
Глава 2 Последняя загадка
Затмение разом накрывает всю Сетерру и оттого кажется всевидящим и вездесущим. Жители Соаху встречают его в разгар вечера, а угрюмые руссивцы глубокой ночью. В эту пору краснокожие чаинцы смотрят предрассветные сны, а великан Исах пробуждается и думает, чем занять очередные бестолковые сутки.
Первый вопрос о природе чёрного солнца я задал названной матери в четыре года. Тогда я спросил:
Ами, почему мне нельзя гулять?
Потому, что сегодня чернодень, ответила она устало и нехотя, как отвечала на все мои глупые вопросы, которые в детстве задавала сама. Злое солнце сожжёт тебя, Такалу, даже кости почернеют и обуглятся, а потом станут прахом.
Только меня? Почему? Почему?
Уже в ту пору я был дотошным ребёнком и не умолкал, пока не получал ответа.
Не только тебя. Всех нас, отмахнулась Ами, что-то стирая в корытце.
Я до сих пор помню запах её самодельного жёлтого мыла, душистого, как само лето. Им пахла моя одежда и кожа после купания, простыни и подушки. Всё вокруг дышало цветочным ароматом. Наверное, поэтому я представлял затмение круглым чёрным жуком, забравшимся в середину ромашки-солнца.
И тебя сожжёт, если пойдёшь? удивился я, осознав, что даже взрослым не всё бывает можно.
И меня.
А почему оно не сжигает наших кур? А сено? А дрова?
Потому, что только люди грешны, Такалу. Чёрное солнце карает нас за наши грехи.
Тогда слова Ами не впечатлили меня, я тут же позабыл о них и занялся игрой в кубики. Но после часто ловил себя на мысли, что есть другой, настоящий ответ: большое знание, скрытое от мира, подобно яркому камню в мутном болоте. Я будто всю жизнь искал этот камень ощупью, ныряя в тину неизвестности с зажмуренными глазами и затаённым дыханием.
(Материк Террай, государство Соаху, г. Падур 8-й трид 1019 г. от р. ч. с.)
Призрачными парусами белели в полутьме драпировки. Тонкая ткань раздувалась от ветра. Мерцали кисточки, украшенные стеклярусом и бисером. Дремали завёрнутые в плющ колонны террасы. Над головой колыхался дождь из соцветий глицинии. Лианы сплошь увивали сквозной потолок, но аромат цветов звучал не в полную силу. Они ждали солнца, тепла и пробуждения насекомых. Ждали терпеливо и безропотно, в отличие от распалённого юноши, вбежавшего под их сень. Он держал в руках лампу, где заканчивалось масло. Тёплый свет лизнул ступени, отразился в глянце мраморных плит, позолотил ветку лавра.
Да где он?! выпалил Нико, тяжело дыша. Куда ты его дел?
Куда дел! Куда дел! повторил попугай.
Его почти не было видно в тёмной листве винограда.
Старик на скамье у фонтана добродушно рассмеялся. Он выглядел поджарым и крепким, хотя прожил уже семьдесят лет. В столь почтенном возрасте у Такалама было три главных повода для похвальбы: он не растерял содержимое карманов памяти, сохранил в целости все зубы и воспитал прекрасного ученика. Только с Нико прималь делился тайнами, приоткрывая их одну за другой в форме умственных игр. На этот раз наследнику Соаху предстояло разгадать особенно сложную загадку.
Ищите, юноша, ищите, поддразнил Такалам, кутаясь в шерстяную накидку. Чичи уже выучил пару новых слов, так что всё не зря.
Чи! Чи! подтвердила птица, Где он, старрик? Куда запррррятал? Где? Где?
Да замолкни ты! раздражённо бросил Нико, смахнув с мокрого лба каштановые кудри.
Раннее утрохолодное утро. Такалам порядком озяб, чего не скажешь об ученике. Нико искал тайник с ночи и всё ещё был неутомим. Весь онмолодость и сила. Ясные глаза, вобравшие нежную зелень миндаля, смотрели зорко и внимательно. Ноги могли пройти тысячи и тысячи шагов. Такалам пообещал ученику нечто особенное, и увлечённый игрой, Нико не присел отдохнуть ни на минуту.
Где? Где? Где?
Он пнул цветочный горшок и, сжав кулаки, наблюдал, как тот катится по каменным плитам, оставляя земляной след.
Чи! Чи! Куда дел!
Кто знает, пожал плечами Такалам, закуривая трубку. Твоя огненная сторона тебе не поможет. Пускай жар в ноги, чтобы шли быстрее, пускай жар в сердце, чтобы распалить желание, но не в голову. Только не в голову. Горячая головадурной знак.
Нико зыркнул на учителя, подошёл к стоявшей в углу мраморной чаше для полива и погрузился в неё до плеч. Через минуту он вынырнул, кашляя и отплёвываясь, взъерошил мокрые кудри, разметав каскады брызг во все стороны.
Действенно, хмыкнул Такалам, внутренне ёжась от представления затёкшей за ворот ледяной воды.
Нико снял промокшую рубаху и вытер ей шею.
Хорошо, тогда дай мне ещё одну подсказку.
Ты исчерпал подсказки. Признай, что не готов.
Сожги тебя затмение! выпалил Нико, швыряя рубаху на пол. Просто сиди и смотри, как я его найду!
Чи! Чи! Старррик. Чиу! Чиу! Фьють-фьють, чирррррк, заволновалась птица, раскачиваясь из стороны в сторону.
Такалам рассмеялся про себя. Ему показалось, попугай передразнивает самоуверенного мальчишку. Но улыбку пришлось сдержать: ученик вспыльчив и скор на обиды.
Нико достал из-за пояса кусочки шёлка. Опустился на колени возле лампы, разложил лоскутки в правильном порядке и стал всматриваться. Зоркий взгляд скользил от одного рисунка к другому. Слово за словом Нико перечитывал загадки, пытаясь найти упущенный намёк, неверную трактовку или фразу-ловушку.
Такалам с интересом наблюдал, считая в уме сначала до двадцати, а после до сотни. Терпение Нико таяло, как жарким утром растворяется в лучах солнца туман. Прималь хотел угадать, когда ученик снова попросит помощи. Старик задержал дыхание и закрыл глаза. В мерном плеске воды слабой пульсацией проступал ритм. Внутренний слух прималя уловил сердцебиение ученика. Все ещё неспокойное, оно продолжало ускоряться.
На исходе третьей минуты лицо юноши почернело.
«Сейчас», подумал Такалам, оборвав счёт на ста семидесяти пяти.
Что ты ухмыляешься? взъелся Нико, Нравится смотреть, как я мучаюсь? Давно пора дать мне подсказку!
И зачем же? Если устал, займись чем-то другим. Сходи и примерь свадебный наряд, к примеру. Госпожа просила тебя об этом ещё вчера. Или позови на прогулку свою невесту. Я слышал, ты уже неделю её не навещал.
Нашёл время соль на рану сыпать!
Женитьбане такая уж плохая штука, пожал плечами прималь.
Тогда чего же ты сам не женился?
Старик вздохнул, сцепил пальцы в замок и отправил задумчивый взгляд на кисею предрассветной дымки, замершей над поверхностью канала, чьи безмятежные воды ещё спали.
Чи! Чи! напомнил о себе попугай.
Он сорвался с ветки, как лист, и через мгновение оказался на плече прималя.
Ха! Вот и не отвечай!
Чем тебе не угодила Вария? Я хотел бы промолчать, но любопытство гложет меня.
Скажу в обмен на подсказку, отозвался Нико, надевая всё ещё влажную рубаху.