Для этого пришлось согнать кота, но тот не особенно обиделсямяукнул, встряхнулся, царственно облизнул лапу и сиганул на забор соседнего дома. Аррен осторожно спустилась со стены и спрыгнула на землю, слегка отбив пятки. Къертар слез вслед за ней.
Эх, задумчиво сказал он, а ведь я там меч оставил.
Она хихикнула:
Заберёшь в следующий раз, если не сожрут духи!
И пошла на него, сгорбившись и едва ли не касаясь костяшками пальцев земли, как ходят (согласно поверьям) тролли.
Чур, чур тебя, расхохотался он. Так что, на Погост?
Девочка призадумалась.
Погоди, нехотя сказала она. Домой схожу, платье переодену. Мне в этом ещё на Праздник идти.
Къер скептически воззрился на её перелатанный наряд, к тому же изрядно выпачканный в трухе, но смолчал. Он не хуже Аррен знал, что с нарядами у неё было туго.
И не то, чтобы она переживала, но
Иди, вздохнул он. Я тебя на Погосте подожду. Встретимся у Статуи Тролля. Не хочу в город возвращатьсяне дай бог меня мамашка углядит, вмиг работу придумает. Даром что Праздник.
Иди, лодырь, напутствовала его девчонка, но получилось необидно.
А пошла по мостовой наверх.
Домой идти совершенно не хотелосьмать могла отвесить оплеуху ни за что, да и вообще приказать целый праздник просидеть взаперти. У Къера была сумасшедшая тётушка Ксанья, но Аррен дома ждала беда почищесобственная мать.
Аррен ещё помнила времена, когда мама рассказывала сказки про Косматого Дровосека и Добродушного Медведя; как вместе ходили на базар за покупками; как, смеясь и проливая чай, рассматривали разложенные на столе карты Дальних-дальних Земель. Но счастливые времена канули в прошлое.
Мать уже давно была словно чужой и, как бы это сказать, опаснойАррен приучилась её бояться и жалеть.
В городе поговаривали, что Эйла не простила мужу гибели сына: он ушёл на север и не вернулся. Но старый Фёльквард, что видел Первое Нашествие Троллей, однажды сказал Аррен, когда та ошивалась подле его дома (там рос изумительно вкусный кизил)«я думаю, воробушек, после смерти Мерри, твоя матушка, конечно, повредилась умом, да только обида её куда старее: не простила она Скогольду, что вывез он её из Вороньего Замка, из прекрасных земель Первого Царства. И обрёк на вечное прозябание на островах».
Тогда не слишком поняла Аррен его слова, но запомнила; а потом понялаи призадумалась. Брата она не помнилатак, ореол золотистых волос вокруг головы да мягкий, словно медовый голосно с пронзительной ясностью однажды поняла: брат её был для матери всемон, красивый, подобно королям древности, примирил её с унылой действительностью скучного провинциального края.
Аррен не так уж много знала о Крае-за-Морем; но по рассказам путников представляла Первое Царство как чудесный край грёз, где каждый деньбалы, в золотобагряных лесах разъезжают кавалькады наряженных всадников, и лесные звери приветствуют Благих Королей. Немало дивных сказок ходило о Крае-за-Морем, и что было правдой, а что вымысломдаже старый Фёльквард сказать не мог.
А в городе становилось людноона поднялась по улочке Рыболовецкой, перешла в проулок Скорняков и оказалась напротив Торгового Ряда. Город выглядел так же, как и во время всех прочих праздниковторговцы до сипоты ругались друг с другом, сварливые соседки наполняли воздух визгом, оглохшие стражники отчаялись навести хоть какой-то порядок.
Стражу в Городе уважали, но не боялись.
Охранять Город было не от кого, да и разбойников на Островах отродясь не водилось. Слишком маленькие эти Острова, славно игрушечныеза один день можно едва ли не любой пройти.
Кое-где попивали бражку; ослы ревели, пахло свежим конским навозом.
Сутолока, толкотня, суета.
Вот чего Аррен не любила больше всего!
Впрочем, протиснувшись между рядами с капустой и морковкой, она оказалась напротив дива дивногов клетке сидела пёстрая птица, размером не меньше ворона. Тело у неё было жёлтое, а голова красная, и на нейхохол!
От удивления Аррен притормозила и ухватилась за лоток с огурцами.
А птица наклонила голову и сказала:
Доброго тебя дня, иноземная красавица!
А глубокомысленно ответила девочка, и тут её сбил с ног пузан в засаленном фартуке. А потом наступил на ногу. Вздохнув и оглянувшись, Аррен поняла, что через площадь не протолкнуться. Тогда она принялась работать локтями и, в конце концов, очутилась там, откуда и начиналав проулке Скорняков. Вся Рыболовецкая улочка была запружена подводами. Отряхнувшись от налипшей на рукава петрушки, она повернула налевок улице Грязнойи остановилась, как вкопанная.
Возле дома с резными петушками стоял Къертарно не только он. Раскрасневшись, ему что-то втолковывала рослая, с завидной фигурой девица: спустя мгновение Аррен признала в ней пухлощекую Фанью. Фанья была дочерью молочницыи уж то ли по этой, то ли по какой другой причине, но изгибов и выпуклостей ей было не занимать. На ней было красивое синее платье, не иначе, как привезённое из-за Моря: Аррен даже подивилась, что Фанья делает в нём на такой загаженной улочке.
Аррен вдруг отчаянно ясно ощутила себя тощей и некрасивой замарашкой; отступила в тень и спряталась, пока они её не заметили. Она не подглядывала, нет; подобное вообще было не в характере Аррен. Но волею Судеб ей было прекрасно видно улицуи двоих; а не смотреть она не могла.
Къертар смеялсятак, как до этого смеялся только с ней. Губы его лукаво изгибались, а в глазах плясали озорные чёртики. Аррен знала, что по Къеру сохнет половина девчонок Пристани (и они вместе смеются над ними) но лишь сейчас поняла, почему. Къер стоял небрежно, облокотившись о стенуэтакий бывалый воин, отмахивающийся от расспросов млеющих дам; а Фанья волновалась, она привставала на цыпочки, перебирала пальцами и, казалось, алела. Кожа у неё была светлая-светлая, и румянец проступал на щеках прямо-таки, как маки.
Аррен закрыла глаза. Её сердце билось сильно-сильно, хотя она и не понимала почему. Ладони вдруг вспотели. Губы пересохли. Девочка сжала веки так сильно, что глаза заболелине хотела смотреть. А когда снова открыла глазаони целовались.
А может, это Фанья целовала его.
Во всяком случае, их губы соприкасались.
Аррен захлебнулась воздухом.
Отступив назад, она бросилась бежатькуда глаза глядят, а глядели они в сторону улочки Южная. Она мелькнула мимо старика Фёлькварта, перекидывающегося в кости со старшиной Бельком, услыхав вдогонку: «Ты куда это, пострелёнок?», пронеслась по улице Мясников, и оказалась напротив своего домадовольно солидного особняка, с резным крыльцом и росписью, со ставнями и занавесками на окнах.
Она влетела на порог и пулей промчалась по лестнице. Фавра была домаона и жила у них, в одной из нижних комнат. Аррен услышала её кряхтение.
Это ты, что ли, воробей? Праздник вскоре, иди умойся хоть!
Но она не хотела слышать ни о чём.
Дом, город, все его обитателивызывали отвращение.
Но домособенно: старый, с коврами, изъеденными молью и выцветшими гобеленамиотец купил его, когда разбогател на Северных островах. Она прошла мимо комнаты мамыоттуда веяло запахом южных благовоний и каким-то особенным значительным МОЛЧАНИЕМ, поднялась по лестнице на чердак и притворила за собой дверь.
Чердак был старый, неубранный, повсюду клоками лежала пыль. Смели её по углам и забыли, а в ней завелись пауки. И всё же, здесь ей стало полегчесолнечные лучи падали через прохудившуюся крышумедовые, яркие.
Наконец, она дала волю слезам. Неудивительно, что Къертар заигрывал с Фаньейправо слово, есть на что взглянуть: вся ладная, озорная, бесовская, грудь колесом. Сказать по правде, Аррен тоже была хороша, но не догадывалась об этомпросто красота у неё была на заморский лад. Старики поглядывали на неё, и вспоминали: что в Семистолпном все девы такиевысокие, стройные, с локонами инеистыми.
И мать Аррен была такойкогда привёз её отец из Первого царства, едва ли не с самих Великаньих Гор. Профиль гордый, нос прямой, шея лебединая. Красавица была мать Аррен, по имени Эйлагерлано холодная и замкнутая, будто чуралась простых обычаев острова Рыбного. Видно было, что Аррен со временем пойдёт в неё; а пока напоминала чумазого мальчишку с непокорной гривой нечёсаных волос.