Больше всего это походило на жареную баранью ногу - клочья мяса, стянутые наполовину затянувшимися рубцами. Из шва висели две черные нитки.
- Когда мсье лейтенант снова начнет ходить, - пояснил лекарь, - он порадуется, что на конце культи осталась прокладка из мяса. Кость не будет тереться...
- Да, конечно, - сказал Хорнблауэр, перебарывая тошноту.
- Чудесно сработано, - продолжал лекарь. - Пока все быстро заживает, гангрены нет. На этой стадии при постановке диагноза врач должен прибегнуть к помощи обоняния.
Подтверждая свои слова, лекарь обнюхал бинты и культю.
- Понюхайте, мсье, - сказал он, поднося бинты Хорнблауэру под нос.
Хорнблауэр ощутил слабый запах тления.
- Ведь правда, замечательно пахнет? - спросил лекарь. - Дивная, здоровая рана, и по всем признакам лигатуры скоро отойдут.
Хорнблауэр понял, что две черные нитки - привязанные к двум главным артериям лигатуры: когда концы артерий разложатся и нитки отойдут, рана сможет затянуться. Вопрос, что произойдет быстрее - перегниют артерии или возникнет гангрена?
- Я проверю, не свободны ли еще лигатуры. Предупредите вашего друга, что сейчас ему будет больно.
Хорнблауэр взглянул Бушу в лицо, чтобы перевести и вздрогнул, увидев, что оно перекошено страхом.
- Я знаю, - сказал Буш. - Я знаю, что он будет делать... сэр.
Он добавил "сэр" чуть запоздало - явный знак внутреннего напряжения. Руки его вцепились в одеяло, губы были сжаты, глаза - закрыты.
- Я готов, - произнес он сквозь зубы. Лекарь сильно потянул за нить, Буш дернулся. Лекарь потянул за вторую.
- А-а-а... - выдохнул Буш. Лицо его покрылось потом.
- Почти свободны, - заключил лекарь. - Ваш друг скоро поправится. Сейчас мы его опять забинтуем. Так. Так. - Ловкими короткими пальцами он перевязал обрубок, надел на место корзинку и прикрыл одеялом.
- Спасибо, господа, - сказал он, вставая и обтирая руки одна о другую. - Я зайду утром. - И вышел.
- Может, вам лучше сесть, сэр? - Голос Брауна доносился как бы издалека. Комната плыла. Хорнблауэр сел. Туман перед глазами начал рассеиваться. Хорнблауэр увидел, что Буш, откинувшись на подушку, пытается улыбнуться, а честное лицо Брауна выражает крайнюю озабоченность.
- Ужас как вы выглядели, сэр. Небось проголодались, сэр, еще бы, не ели с самого утра.
Браун тактично приписал его обморок голоду, а не постыдной боязни ран и страданий.
- Похоже, ужин несут, - прохрипел с носилок Буш, словно тоже участвовал в заговоре.
Звеня шпорами, вошел сержант, за ним две служанки с подносами. Не поднимая глаз, женщины накрыли на стол, и так же с опущенными глазами вышли. Впрочем, когда Браун многозначительно кашлянул, одна легонько улыбнулась, но сержант уже сердито замахал рукой. Обозрев напоследок комнату, он захлопнул дверь и загремел ключами в запорах.
- Суп, - сказал Хорнблауэр, заглядывая в супницу, от которой поднимался дразнящий дымок. - А тут, я полагаю, тушеное мясо.
Подтверждалась его догадка, что французы питаются исключительно супом и тушеным мясом - вульгарному мифу о лягушках и улитках он не доверял.
- Бульона поедите, Буш? - спросил он, стараясь за доверчивостью скрыть накатившее отчаяние. - Бокал вина? Наклейки нет, но будем надеяться на лучшее.
- Небось их поносный кларет, - проворчал Буш.
За восемнадцать лет войны с Францией большинство англичан уверилось, что пить можно только портвейн, херес и мадеру, а французы употребляют исключительно кларет, от которого у человека непривычного расстраивается желудок.
- Посмотрим, - сказал Хорнблауэр бодро. - Давайте сперва немного вас приподнимем.
Он подсунул руки под плечи Бушу, потянул на себя и беспомощно огляделся. К счастью, Браун уже снял с постели подушку. Вдвоем они устроили Буша полусидя-полулежа и подвязали ему салфетку, Хорнблауэр принес тарелку супа и кусок хлеба.
- М-м, - сказал Буш, пробуя.