- Могло быть хуже. Прошу вас, сэр, ешьте, пока не остыло.
Браун придвинул к столу стул и вытянулся за спинкой по стойке "смирно": хотя прибора было два, сразу стало ясно, как далек он от мысли сесть с капитаном.
- Еще супа, Браун, - сказал Буш. - И вина, пожалуйста.
Тушеная говядина оказалась превосходной даже на вкус человека, привыкшего, что мясо надо жевать.
- Лопни моя селезенка, - объявил Буш. - А тушеного мяса мне можно, сэр? Что-то я с дороги проголодался.
Хорнблауэр задумался. Когда человека лихорадит, ему лучше есть поменьше, но признаков лихорадки он не видел. К тому же, Бушу надо оправляться после потери крови. Все решило голодное выражение на лице лейтенанта,
- Немного вам не повредит, - сказал Хорнблауэр. - Браун, передай мистеру Бушу тарелку.
На "Сатерленде" кормили однообразно, в Росасе - скудно. Теперь они вкусно поели, выпили хорошего вина, обогрелись и даже немного разговорились. Однако ни один не мог преодолеть некую невидимую преграду. Аура могущества, окружающая капитана на линейном корабле, сохранялась и после гибели корабля, мало того, беседе препятствовала та дистанция, которую всегда сохранял Хорнблауэр. А для Брауна первый лейтенант был почти так же недосягаемо высок, как и капитан, в присутствии офицеров он испытывал благоговейный ужас, хотя личина старого слуги помогала преодолеть неловкость. Хорнблауэр доедал сыр. Наступил момент, которого Браун страшился.
- Ну, Браун, - сказал Хорнблауэр, вставая. - Сядь и поешь, пока не остыло.
Семнадцать из своих двадцати восьми лет Браун служил Его Британскому Величеству на Его Величества флоте, и за эти годы пользовался за едой исключительно ножом и пальцами, он ни разу не ел с фарфоровой тарелки, никогда не пил из бокала. Он запаниковал - ему казалось, что офицеры вылупили на него огромные, как плошки, глаза. Он нервно схватил ложку и приступил к незнакомой задаче. Хорнблауэр внезапно увидел его смущение так, словно заглянул внутрь. У Брауна железные мускулы и нервы, которым Хорнблауэр нередко завидовал, в бою он храбр той храбростью, какая Хорнблауэру и не снилась. Он умеет вязать узлы и сплесни, брать рифы, убирать паруса, править, бросать лот и грести - все это много лучше, чем его капитан. Он, не задумываясь, полез бы на мачту ночью, в ревущий шторм, однако при виде ножа и вилки руки его задрожали. Хорнблауэр подумал, что Гиббон смог бы афористично вывести мораль в двух ярких антитезах.
Унижение никому не идет на пользу - Хорнблауэр отлично знал это по себе. Он взял стул, поставил возле носилок, сел лицом к Бушу и постарался вовлечь его в разговор. За спиной ложка скребла по фарфору.
- Переберетесь в постель? - спросил он первое, что пришло в голову.
- Нет, сэр, спасибо, - ответил Буш. - Я уже две недели сплю на носилках. Мне тут удобно сэр, да и больно было бы перебираться, даже если бы... если...
Бушу не хватало слов выразить безусловную решимость не ложиться вместо капитана в единственную кровать.
- Зачем мы едем в Париж, сэр? - спросил он.
- Бог его знает, - отвечал Хорнблауэр. - Думаю, Бони хочет о чем-то нас порасспросить.
Вопроса он ждал и ответ приготовил несколько часов назад: Бушу в его состоянии лучше не знать о предстоящем расстреле.
- Много ему будет проку от наших ответов, - сказал Буш мрачно. Может, пригласит нас в Тюильри выпить чайку с Марией-Луизой.
- Может, - согласился Хорнблауэр. - А может, решил поучиться у вас навигации. Я слышал, он в математике слабоват.
Буш улыбнулся. Считал он туго, и простейшая задачка из сферической тригонометрии оборачивалась него пыткой. Чутким слухом Хорнблауэр уловил, как скрипнул под Брауном стул - видимо, трапеза продвигалась успешно.
- Налей себе вина, Браун, - сказал Хорнблауэр, не оборачиваясь.