Впрочем, особого выбора не было: солнце, почти добравшись до зенита, светило прямо в лицо (а значит, юг был прямо по курсу), а река текла куда-то на запад, так что форсировать эту преграду придётся в любом случае.
Набрав полную грудь воздуха, как перед прыжком в прорубь, я осторожно двинулся вперёдноги ещё глубже погрузились в ил, и уже через несколько шагов я ушёл в тёмную воду по пояс. Ледяной холод перебивал боль в ногах и придавал бодрости. Я зашагал быстрее, насколько это только позволяло сопротивление текущего потока. Вода дошла по груди, а затем и до подбородканаверное, плыть было бы легче, но плыть с рюкзаком я не смогунеужели придётся бросить?
К счастью, через несколько шагов уровень воды начал падать, и минут через десять я выбрался с другой стороны реки промокший до нитки, но живой и здоровый. Хотя как выбралсякак и с противоположной стороны, я теперь стоял в воде по колено. Меня трясло от холода, и чтобы согреться, я зашагал быстрее.
По пути пришлось пересечь ещё две узкие протоки, прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем я оказался на относительно сухом пространстве. Прилагая невероятные усилия, я прошагал, ещё с полчаса, пока не добрался до зарослей засохшего ольховника и, оглянувшись назад, с удовлетворением отметил, что дельта реки осталась далеко внизувот тут уже можно сделать настоящий привал.
С помощью армейского ножа из относительно сырых веток я изготовил несколько рогатин, потом собрал хворост и стал разжигать костёр: нарвал сухой травы, смял её в несколько комков, вокруг положил шалашиком совсем тонкие веточки, на них ветки потолщехорошо хоть, что у меня зажигалки: промокшие спички я скорее всего не зажёг бы вообще.
Тем не менее на разведение огня ушло больше времени, чем я рассчитывалв детстве мне не составляло труда развести костёр с одной спички, но в сытой спокойной зрелости в окружении современных чудес техники эти навыки основательно подзабылись. Трижды пламя вспыхивало в сухой траве и трижды гасло, оставляя лишь тлеющие прутики, которые никак не хотели загораться. Лишь с четвёртой попытки мне удалось, несколько раз переложив ветки, получить крохотные оранжевые язычки пламени. Ещё полчаса я раздувал это пламя в приличный костёр и лишь затем смог позволить себе раздеться и развесить вещи на заготовленные рогатины.
Очень кстати было, что я успел форсировать реку до полудня: солнце только перешло зенит и жарило, как летом; если спрятаться у земли в невысокой траве от прохладного ветерка, блуждающего по склонам, то вроде даже и не холодно.
В этот раз я позволил себе банку тушёнкитошнота не возвращаласьвидимо, желудок вернулся к работе в штатном режиме. В пустой банке, которую я сохранил ещё с прошлого раза, я заварил чай из дикого шиповника, который нашёл, пока собирал дрова. С сахаром этот напиток был ничем не хуже того, что мы называли чаем на Марсе; банку из-под тушёнки тоже выкидывать не сталпустая она всё равно ничего не весит, а лишняя емкость мне не повредит, вдруг придётся сварить что-нибудь кроме чая.
Сытная еда и горячее питьё разморили меня. Давала о себе знать и бессонная ночь. Подкинув в костёр несколько веток потолще, я улёгся в травуподождать, пока подсохнут вещии сам того не заметил, что почти сразу же заснул.
В этот раз спал я вообще без сновидений. Мне даже казалось, что я не спал вовсе, но когда я открыл глаза сновасолнце уже заметно сдвинулось в сторону запада, а ветер усилился и стал заметно холоднее. Я начал замерзать.
Костёр давно потух, но на ветру под прямыми лучами солнца вещи почти досохли, сырыми остались только ботинки, но тут уж ничего не поделаешь.
Наскоро одевшись, я выпил ещё одну упаковку сока, а остальные, как и планировал, выбросил прямо тут. Затем закинул за плечи рюкзак, который, как казалось, после каждого опустошения становился не легче, а тяжелее, и продолжил путь в гору, надеясь достичь вершины до заката.
Путь наверх пролегал через такой же горельник, какой был и на спуске с предыдущей сопки, пересечённый редкими зарослями дикой малины, шиповника и небольшими ольховыми рощами, как и с другой стороны ложбины. Ноги гудели страшно, рюкзак, несмотря на то, что я облегчил его на пару килограммов, казался всё таким же неподъёмнымтело никак не желало привыкать к нагрузке.
Малина, к сожалению, давно осыпалась, а вот шиповник был в самом соку, насколько к этим сухим ягодам вообще можно было применить такое выражение. Так что, продираясь через колючие заросли, я набрал их полные карманы; оружие и прочее содержимое карманов, кроме одной зажигалки, я предусмотрительно переложил на привале в рюкзак, оставив лишь пистолет в кобуре на поясе.
Попадались тут и грибы, несколько штук я срезал пристёгнутым к ремню ножом, больше не от голода, а от врождённой жадностипройти мимо дармовых ресурсов всегда было выше моих сил, впрочем, специально с пути я не сворачивал, брал только то, что попадалось под ноги.
К вечеру я, наконец, забрался на самый верх. Пришлось пройти ещё несколько сотен метров на нестерпимо болевших ногах, чтобы оказаться на противоположном склонеуж слишком велико было любопытство. Сопка достаточно высокая, несколько сот метров как минимум, так что с противоположного склона должно быть видно километров на 20 вперёд, что позволило бы уже сегодня сделать прикидку на завтрашний день.
На вершине мне пришлось пробраться через небольшой еловый бурелом, который часто бывает на вершинахдаже удивительно, что его не было на той сопке, которую я преодолел первойиз-за этого на последние полкилометра у меня ушло не меньше времени, чем на форсирование водной преграды. Радовал разве что тот факт, что теперь значительная часть нагрузки приходилась ещё и на рукивроде как ноги уже не так болели от однообразных движений.
Наконец лес расступился, и моим глазам предстала потрясающая картина заката с высоты птичьего полёта. Слева, насколько хватало глаз, спускалась вниз жёлто-зелёная долина: наверное, на десятки километров раскинулся смешанный лес, щедро сдобренный тёмно-зелёными проплешинами сплошного ельника. А вот справа вздымался громадный горный хребетсопка, на которую я забрался, на самом деле была лишь отрогом высоченного кряжа, пересекающего панораму с севера на юго-запад. На верхушках гор, очевидно, отдалённых от меня на десятки километров, даже в неверных лучах почти скрывшегося за горизонтом солнца отчётливо белели снежные шапки.
Это несколько смешивало мои планыломиться в такие горыидиотизм, этот перевал мне не одолетьзначит, о пути строго на юг придётся забыть, придётся поменять направление и идти вдоль хребта на юго-запад.
Что ж, это будет завтра.
Расположившись под поваленным стволом, я развёл костёрв этот раз получилось гораздо быстрее. Затем вскрыл ещё одну банку тушёнки и, поделив её содержимое пополам в двух консервных банках, наварил тушёночно-грибного супа. Для этого уже пришлось использовать воду, запасённую в пластиковой бутылке; на этой же воде в третьей банке я поставил на камни чай из ягод и брусничных листьев.
Пока на огне готовился суп и чай, я напилил армейским ножом елового лапника и, набросав на поваленный стволкоторый на остатках сучьев и соседних деревьях держался примерно в полутора метрах от землиполучил вполне приличный бивак. К этому времени уже совсем стемнело. Плотно поужинав, я положил поперёк костра снежинкой три крупных обломка стволов, примерно в ногу толщиной каждый, и, забившись в угол бивака под еловые ветви, мгновенно заснул.
Проснулся я, как и следовало ожидать, от холода. Ещё не рассвело, хотя небо со стороны гор и начинало уже еле заметно светлеть.
Костёр потух, но обгоревшие стволы до сих пор тлели, так что развести огонь не составило труда. Справедливо рассудив, что в темноте идти не смогу, я использовал оставшееся до рассвета время на то, чтобы заварить чай и сварганить ещё две плошки супа. Тушёнки осталось всего семь банок, и если ни в чём себе не отказывать, этого хватит ещё на три дня, а дальше придётся обходиться таёжными урожаямипод эти размышления я уговорил обе банки супа и банку чая. Четвёртую пустую консерву я выбросилтрёх банок-котелков мне вполне достаточно.
Было бы неплохо умыться, но воды уже не осталось. Теперь пустая пластиковая бутылка стала моим самым главным трофеем, воды на пути, сколько хочешь, а вот необходимость устраивать привалы только у ручьёв серьёзно бы замедлила меня в дороге, так что эта бутылка теперь дороже всех прочих моих запасов.