Шляпа старого сослуживца была хоть и модной, но драной, а одежда его оказалась изрядно засалена и грязна.
В шелках? Игнасио Роха по кличке Скарафаджо невесело засмеялся и показал солдату правую ногу, вернее то, что от ноги осталось, а осталась от нее только половина, до колена, дальше шла деревяха. Да уж не в шелках. Видишь? Дела мои дрянь, Фолькоф.
«Наверное, будет просить денег, подумал солдат, дам по старой памяти талер, не больше».
Они никогда не были близки, хотя иногда ели из одного котла и спали рядом. Роха прибился к ним, попросился в корпорацию, при осаде Виченцы. Тогда его терция приплыла под стены осажденного города, и они стали лагерем рядом с ротами, в которых служил солдат. Что случилось у Рохи с его земляками, почему он от них сбежал, никто его не спрашивал, просто однажды он пришел и попросил взять его к себе. Старики, и сержанты, и корпорал, поговорили с претендентом и решили, что он окажется полезен корпорации. И не прогадали. Роха был стойкий и сильный. Он был из тех, кто не побежит без причины и придет на помощь, если нужно, но позже, узнав его поближе, люди стали поговаривать, что он вор. Да, пару раз ему это говорили в лицо, но ни разу никто ничего не доказал, с тех пор сослуживцы прозвали его Скарафаджо, то есть таракан. Игнасио не обижался. А сейчас он стоял на мосту, гладил дорогого коня Волкова и успокаивал:
Не волнуйся, Фолькоф, денег я просить не буду. А вот поговорить мне с тобой надо. У меня к тебе есть дело. Хорошее дело.
«Значит, хочет попросить много денег, раз так говорит», думал солдат.
Я еду в «Три висельника», сказал он, хотя и не очень-то хотел еще раз встретить Игнасио Роху. Приходи вечером, к ужину. Там и поговорим.
«Три висельника», Роха прищурился, конечно, таким, как ты, богатеям как раз туда. Я приду, брат-солдат. И клянусь Святым Причастием, ты не пожалеешь, что встретил меня.
И тут раздался звонкий девичий крик, да такой, что все, кто был на конюшнях, глянули в сторону кричавшей, а это была Брунхильда:
Господин мой, долго ли ты будешь болтать с этим бродягой, устали мы. И по нужде нужно нам.
Она стояла на телеге, руки в боки, и все, кто ее видел, любовались ею. А она пристально и с негодованием глядела на солдата.
Ишь ты, какая у тебя птицазалюбуешься, восхитился Роха. Да-а, ты всегда был ловкачом и пронырой, Фолькоф.
К ужину, в трактире, сухо повторил солдат и тронул коня.
Город Ланнэто вам не Рютте. Дородный трактирщик был одет в добрую одежду, причесан и чист. Он улыбался, называя стоимость постоя. А вот Волков вовсе не улыбался, услышав ее. Две комнаты, да с кроватями, ему и женщинам, да с перинами, а не с тюфяками, да с простынями, да по свече в каждую, трактирщик это уточнил, да постой из овса да сена для лошадей, а их у солдата было пять, даже за место для телег трактирщик просил деньгу. Даже за воду для лошадей и то плати! Итого улыбающийся и чистый трактирщик насчитал семнадцать крейцеров за день. Семнадцать крейцеров! И это без стола! Только кров!
Солдат стоял, думал: съехать в другое место или убить трактирщика? Да еще Ёган подливал масла в огонь:
Ишь ты, не милосердствует мошенник.
Но все решила Брунхильда, огляделась, морща нос, принюхалась, поправила лиф платья и сказала:
А что, не воняет тут, видно, что и пол метут, и бродяг нету. Тут останемся. Авось у господина денег хватит.
Солдат хотел было сказать, чтоб держала язык за зубами, дура, да рядиться при трактирщике постеснялся. Тот и так поглядывал на людей солдата сверху, как на деревенщину, только улыбался из вежливости.
Полез в кошель считать деньги, а трактирщик, истинный мошенник, так и косился на его кошель и про себя удивлялся его полноте. И еще больше оттого улыбался да кланялся.
«Деньгу спрятать нужно было, думал Волков раздосадованно, теперь этот вор мне точно житья не даст, будет и за воздух монету просить».
Пока он шел глядеть, как поставили коней в конюшню да сколько корма задали, к нему пришли его женщины. Главной была Брунхильда:
Господин, денег нам дайте.
Чего еще? недовольно буркнул он. К чему вам, куда собрались?
А что, поглядеть хотим, церкву найти себе, да и лавки с полотном видели, когда проезжали, там ткани добрые. И с лентами лавки.
Идите без денег, тут и так с меня три шкуры трактирщик дерет.
Да как же без денег! возмутилась Хильда. Свечки в храме денег стоят, Агнес подъюбник нужен, а мыло? А на прачку?
Ишь вы, на прачку им, барыни какие! бубнил солдат. Не жирно ли?
Он глядел на Агнес. Девочка мяла руки, стояла застенчивая, кроткая. Ничего не просила.
Так вы ж сами велели грязной не ходить, произнесла она, мыло надобно.
И прачка надобна, не унималась Брунхильда, день походишьподол грязный, два походишьстирать надобно, не самим же нам руки об корыто сбивать, авось и не большая деньга на прачку, полкрейцера всего, да на мыло, да на свечи в храм. Что ж вам, жалко?
Волков вздохнул, полез в кошель, стал считать медь, но ловкая Хильда сгребла с его ладони всю мелочь, схватила Агнес за руку и, смеясь, пошла прочь.
Авось не обнищает, сообщала она Агнес, у него кошель от денег лопнет скоро.
Солдат посмотрел им вслед и крикнул:
Монах, иди с ними, негоже им одним по городу бродить! Ёган, коня моего не расседлывай, поеду сейчас. Сыч, вещи выгрузите, пойди по городу, у местных поспрашивай, нет ли у кого жилья подешевле. Дорого тут.
Богат и красив город Ланн, а дворец архиепископа славен на все земли вокруг. Ни иные князья, ни курфюрсты такого дома не имеют, только император может себе позволить такую роскошь. За все бесконечные годы войны лучшие из маршалов еретиков приходили сюда, трижды приходили, грабили окрестности, а ван дер Пильс, самый удачливый и опытный из них, даже брал город в осаду, но через четыре месяца снял ее и ушел на север несолоно хлебавши.
И теперь солдат стоял в огромном зале среди других посетителей, ждал, пока его позовут к огромному столу, за которым восседал монах с бритой макушкой. Канцлер Его Высокопреосвященства приор брат Родерик.
Два монаха и один мирянин все время подсовывали ему какие-то бумаги, что-то он проглядывал, что-то небрежно отбрасывал, а что-то бережно складывал в стопку рядом.
Еще один монах стоял перед посетителями за пюпитром, он давал добро на проход в центр зала к приору и принимал у них бумаги.
Солдат уже представился ему и сказал, что у него письмо от епископа Вильбурга к архиепископу. Но это не произвело на монаха ожидаемого действия. Монах меланхолично забрал у солдата письмо и отнес его на стол приора.
Когда у того дойдут руки до письма епископа, Волков мог только догадываться. И он пытал монаха, но тот высокомерно отвечал:
Когда на то будет воля Божья.
И теперь солдат стоял среди других посетителей и, слушая прекрасный хор, что пел в соседнем зале, ждал своей очереди. Меньше всего ему хотелось ждать. Он боялся, что все будет не так легко и быстро, как обещал ему епископ Вильбурга, что это ожидание может затянуться. Он представил, что ждать придется несколько дней и в каждый из этих дней его будет обирать вор-трактирщик. Он морщился, как от боли. Даже думать о таких тратах для него было пыткой.
А ведь еще ему нужно было искать добрых людей для дела. Это опять займет какое-то время. А искать их до того, как он уладит все вопросы с архиепископом, он не собирался. Это уж точно. Больше его не проведут.
И тут вдруг его позвали.
Ты гонец от епископа Вильбурга? тихо спросил монах у пюпитра.
Тут вообще все говорили тихо.
Я не гонец, отвечал солдат. Но письмо привез я.
Пройди к столу приора, сказал монах и уткнулся в бумаги.
Волков подошел к столу, остановился в пяти шагах, поклонился.
Глаза брата Родерика были серы, водянисты. Он смотрел сквозь солдата и говорил как будто не ему.
Письмо, что ты привез, будет передано архиепископу, говорил почти неслышно он, коли нужен будет ответ, зайди через две недели.
Епископ Вильбурга говорил, что решение будет принято быстро. Волков чуть не подпрыгнул после слов приора о двух неделях!
Брат Родерик продолжал смотреть сквозь него. Весь его види Символ веры из дерева на веревке, и потертое одеяние, и оловянное кольцо с молитвойговорили о безмерном смирении. Да вот только прическа волосок к волоску, чистые ухоженные ногти и дорогие сафьяновые туфли, что виднелись из-под стола, выдавали его.