Борис Вячеславович КонофальскийМощи святого ЛеопольдаРоман
Глава 1
Если подъезжать к Ланну с юга, с холмов, город видно издалека. А слышно еще дальше. Колокола Ланна известны на весь мир, что чтит Истинного Бога и Мать Церковь. Издали город кажется огромным и прекрасным. Чистым и белым.
Четвертый день с неба не сорвалось ни капли, дорога была почти сухой, хотя и изрядно разбитой. Все вокруг как-то вдруг расцвело. Стало ярким и сочным. Птицы не унимались, словно радовались солнцу. Щебетали без остановки, улетая ввысь над просыхающими полями. Было тепло и на удивление хорошо. Хотя лето уже закончилось.
Нога у солдата почти не болела, так что он мог ехать верхом, а не как старик в телеге. А если боль начинала донимать, он тут же звал Агнес, та с радостью шла и своими маленькими ручками снимала боль, шепча что-то под нос и поглаживая больное место. Чтобы не вызывать кривотолков, все это Волков делал вдали от посторонних глаз. Негоже доброму человеку прибегать к такому лечению, и Агнес это понимала. Агнес была умная. Неказистая, немного костлявая, но ловкая и смышленая. Боль, словно живая, отползала от рук девочки, пряталась куда-то вглубь, недовольная и мечтающая вернуться. Агнес косилась победно на Волкова, гордая и довольная, возвращалась в телегу, которую делила с Брунхильдой. Для них двоих пришлось обзавестись еще одной телегой. Солдат продал лишних лошадей, купил крепкого мерина да сукно, чтобы постелить поверх соломы, да подушки для молодых женщин. Чтобы они чувствовали себя хорошо на бесконечных дорожных ухабах. Управлял той телегой молодой монах брат Ипполит, которого настоятель отпустил в помощь солдату. Помощь оказалась не лишней. А монах и рад путешествовать, он был любознательным и хотел посмотреть, что там делается в мире за пределами его монастыря. Останется ли монах с ним дальше, солдат не знал. Это станет понятно после того, как Волков попадет на прием к монсеньору Августу Вильгельму, герцогу фон Руперталю, графу фон Филленбургу, архиепископу и курфюрсту Ланна.
Монах был нужен солдату. Они много разговаривали. Монах был почти в два раза моложе солдата, но знал почти в два раза больше. Волков самонадеянно считал себя умным, но понимал, что мало что знает кроме войны да разных земель, где бывал.
А брат Ипполит был настоящим книгочеем. Вечерами, когда монах садился говорить с Волковым, к ним приходили послушать и Сыч, и Ёган, и Агнес, даже насмешливая Брунхильда слушала, хотя и не переставала цепляться к монаху и насмехаться над ним. А тот мог говорить без конца: и про древних императоров, и про новые земли, открытые за океаном, и про Святое Писание, и про хвори, и про лекарства. А Волков все слушал и слушал, особенно про хвори, про чуму спрашивал. Слушал и запоминал.
Никому из своих спутников он так и не сказал, какое задание дал ему епископ Вильбурга. Боялся им говорить. Боялся, что его люди, люди, которых он уже считал своими, просто откажутся идти, если узнают, куда он их поведет. А он уже привык к ним. Быстро привык. К хорошему быстро привыкают. Нуждался в них, не понимая, как раньше мог обходиться без помощников. Поэтому солдат и не торопился. Всему свое время. Когда на его щите появится герб, станет легче рассказать о велении епископа.
Настроение у всех было приподнятое. Ёган, и Агнес, и Брунхильда оказались в большом городе впервые, да и монах видал такое диво лишь много-много лет назад, в детстве.
Колокола какие певучие, благоговейно говорила Агнес, не отрывая взора от приближающегося города, как приеду, приход себе найду с большим костелом. И чтобы весь расписанный. И чтоб красивый был, и чтоб колокола далеко звучали.
А вы о чем мечтаете, госпожа Брунхильда? спрашивал Сыч вкрадчиво.
Сам он отмылся и побрился, и на нем были добрая одежда, новые башмаки. Сидел он на коне, а на поясе висел кинжал. От прошлого Сыча-бродяги и помина не осталось.
Чего? не расслышала красавица. Она тоже смотрела на приближающийся город.
О чем мечтаете? продолжал Фриц Ламме по кличке Сыч. Он все время обращался к ней на «вы» с подчеркнутым уважением.
А она валялась на подушках в телеге простоволосая и прекрасная.
А вот слыхала я, что в больших городах есть лекари, что умеют зуб человеку на место выпавшего вставить, говорила девушка мечтательно.
Зуб? отозвался Ёган аж из другой телеги, что ехала впереди, он озорно усмехнулся, оглянувшись на красавицу. Ишь, зуб ей. Придумает же. Деревня.
Я тоже про таких лекарей слыхал, подтвердил Фриц Ламме.
Вот вставлю себе зуб и замуж выйду за богатого. И с холопами знаться боле не буду, почти крикнула девушка, так чтоб Ёган слышал, а коли такого встречу, велю его собаками драть.
Ага, мечтай-мечтай, дурень-то думками богатеет, ехидничал Ёган.
Вот он ни о чем не мечтал, а просто был рад вот так ехать в большой телеге, да в большой город, да напевать себе дурацкую песенку под нос.
Так они и доехали до города.
В воротах их встретила стража, сержант на солдата только глянул, ничего не сказал, а вот к Ёгану прицепился, остановил телегу.
А ну покажи, чего везешь? На продажу есть что? Если есть, то надо пошлину считать.
Чего тебе, вещи господина везу, говорил Ёган, показывая скарб Волкова.
А чего там? лез в мешки начальник стражи.
Известно чегодоспех да железо.
А почем я знаю, что не на продажу?
Волков развернул коня, вернулся к сержанту и спросил у него:
Купить что желаешь?
Я просто спросил, работа у меня такая, пошлину на товары брать, объяснил сержант, глядя на солдата.
А я, по-твоему, на купчишку похож? Солдат тоже смотрел на него.
Нет, господин, произнес сержант. Уж никак не на купчишку.
Скажи, где у вас тут остановиться можно, спросил Волков, уже смягчаясь.
Да вот рядом, в «Дохлом псе», хорошее место, веселое. Пиво там годное, объяснял сержант, вот по улице до переулка Мельников, свернете туда, и сразу будет по правую руку.
Веселое? Волков глянул на телегу, где сидели Агнес и Брунхильда. С женщинами я.
Ах, с женщинами, понял сержант, тогда вам нужно в «Три висельника» ехать. Там добрый трактир для господ. Ни девок, ни ворья не бывает. Это вам по улице и до моста. А там конюшни увидите, конюшни тянутся по всей улице, место купеческое, склады там и кузни, вот там и трактир. Есть где телеги поставить и коней разместить. И сторожа там по ночам бродят, ни о чем волноваться не придется.
Туда солдат и направился. Доехали до моста через грязный ручей, забитый костями да ломаными бочками и телегами. Увидели ряды конюшен и складов, тут было суетно, на улице с трудом разъезжались тяжко груженные телеги, возницы лаялись, грозили друг другу кнутами. Приказчики стояли у складов, отпускали или принимали товары, считались-рядились. Солдат, пропуская телегу с бочками, остановил коня прямо на мостике и глядел на эту картину. Вдруг какой-то охамевший бродяга схватил его коня под уздцы. Солдат не видел лица мерзавца, тот был в широкополой шляпе, да и не требовалось солдату это лицо, он потянул руку за спину, чтобы как следует размахнуться плетью, ожечь подлеца.
А тот поднял голову с черной бородой с проседью и улыбался во весь рот.
Полегче, брат-солдат, полегче, уж больно скор ты на расправу, говорил незнакомец.
Волков точно знал его, хотя сначала не мог вспомнить этого человека. Так и замерла рука с плетью.
Фолькоф, чертов ты болван, ты что, не узнаешь меня? Опусти плеть, позоришь меня, скалился бродяга.
Вот теперь солдат его узнал. Раньше Игнасио Роха брился не часто, но никогда такой бородой не зарастал.
Признал я тебя, Игнасио, сказал солдат, опуская плеть, местные ребята из нашей роты звали тебя Скарафаджо.
Чертовы болваны, сукины дети, я думал, ты не вспомнишь мою кличку, скалился Роха. А ты, как всегда, на коне, Фолькоф. Два воза добра и холопы, и баба красивая у тебя. Жена, наверное. И конь у тебя хорош необыкновенно, Роха поглаживал по шее коня, которого Волков забрал у миньона Кранкля, и у холопов твоих добрые кони. Ты всегда был молодец, Фолькоф, всегда.
А вот ты что-то не в шелках, Роха, заметил солдат, глядя на знакомца сверху.