Алесь взошел к себе, распахнул двери и замер. Гайли-гонец стояла к нему спиной, и сперва он спутал ее с Антей, Антосей Легнич, бывшей своей невестой: та же гибкость, тот же каштановый, тяжелый узел волос на темени. На Гайли были полусапожки, ноговицы с росшивью по бедрам, широкая льняная сорочка с отложным воротником. Кунтуш с меховой оторочкой висел на спинке стула, рядом на столе прикорнула квадратная шапочка-конфедератка. В них Гайли, должно быть, напоминала картинку из гербовника или лейтавского готического романа. Девушка ела вишни. Пахло ими, и яблоками, и немного пылью. Над фарфоровым блюдом вилась осакуда же без них. Алесь подошел и сам не понял, как, прижался губами к шее Гайли, где та переходила в плечо. Кожа была шершавой и теплой.
Гайли дернулась, едва не впечатавшись виском в косяк. Александр тоже отшатнулся, жалея о порывено вовсе не оттого, что Гайли была гонцом. Извечным женским движением вскинула она руки, поправляя волосы.
Жа-арко Простите, что я без приглашения.
Разумеется, тут же следовало начать уверять гостью, что она очень вовремя и все такое, но у Ведрича сил не было на мишуру. Он только сказал, что пока занят и пришлет покоевку с обедом и водой для умывания. А вечером они сумеют поговорить. Была ли Гайли разочарована, он не знал. В конце концов, очень трудно что-то определить по лицу гонца.
Угольями в каменке дотлевал за чердачным оконцем закат. Гайли стояла, прижавшись лбом к стеклу, и не обернулась на шаги. Алесь устало присел к столу, налил вина, залпом выпил, вытер потный лоб.
Гайли?
Она дернула плечами. Выпала шпилька, каскад волос обрушился на плечи. От волос пахло сухим жаром летней травы, горечью обгорелых березовых поленьев. Все заныло внутри у Алеся. Он предчувствовал, что разговор выйдет нелегким.
Алесь, скажите мне,начала Гайли без предисловий,кто я?
Управляющий приподнял брови: бесполезный жест, она все равно его не видит.
Что вы хотите знать, Гайли? Что именно вы хотите знать?
Гивойтос и Улька мертвы, Антосяона предана вам, она все равно мне ничего не скажет. Остаетесь только вы,проговорила Гайли с непередаваемой интонацией, чуть удивленно растягивая слова.Помните, три года тому. Когда я тяжело болела, когда я потеряла память. Я теперь сомневаюсь, что это болезнь.
А что?спросил Ведрич хрипло. Прокашлялся. Покачал в бокале вино, но выпить не смог. В комнате делалось темно и странно, и только на фоне окна обведенный золотом силуэт
Кто позаботился известить вейских знахарок, что мне все время нужно вино гонцов?
Многих?спросил Алесь тупо.
Всех, кого я спросила. К каждой примерно три года тому приезжал мужчина. Они разнятся в описаниях, поэтому я не уверена, что это один и тот же человек. Но слова им были переданы одни. И названы мои приметы и имя.
Вам сильно пришлось поработать.
Вас это огорчает, Алесь?Гайли наконец повернулась к нему, и в глазах мелькнула недобрая искра.
Ведрич пожал плечами:
День был суматошный, я устал.
А тут приехала дурочка с глупостями
Вы же знаете, что я так не думаю.
А что вы думаете?глаза ее, казалось, могли прожечь дыру в его лбу.
Присядьте, Гайли,велел Алесь жестко.
Она глубоко вдохнула, но все же повиновалась, опустилась на застеленную белым узкую кровать.
Стоило мучить дурных деревенских баб
Девушка дернула губами:
Тогда ответьте мне вы, умный, рассудительный. Князь Александр Ведрич, я требую правды.
Он поднялся так резко, что почти отлетел тяжелый дубовый стол, скатилась и разбилась в осколки бутылка. Гайли ждала, не выказывая страхахотя бояться было чего, впилась в Ведрича черными глазами.
Ты действительно требуешь правды?!
И, глядя в белое лицо с провалами глазниц, отчеканил:
Тыграфиня Северина Маржецкая. Пятнадцать лет назад тебя застрелил член революционной дружины "Стража" Игнат Лисовский за предательство. После его убили по приказу влюбленного в тебя немецкого генерала. Романтичная история, не правда ли? Впрочем, возможно, Айзенвальд ценил твои деловые качества. Ты была назначена эмиссаром сюда, в Придвайнье, и везла депеши и списки инсургентов. И мои родители, и родители Анти погибли из-за тебя. А три года назад я по решению "Стражи" призвал тебя из мертвых, чтобы дать возможность искупить грехи.
Губы Гайли дрогнулисловно она хотела сказать, что обвинение лживо, из глаза выкатилась слезинка, скользнула по щеке. Отразила лунный луч, заглянувший в окошко. Там была совсем прозрачная северная ночь, луна взбиралась по жемчужному небосклону над бледнеющей полоской заката. Шелестели густые влажные яворы.
Алесь закусил губу. Может, уже жалел о своем порыве. Гайли уперлась в столешницу расставленными пальцами, а вторую руку поднесла к горлу. Было похоже, она или упадет в обморок, или кинется из окна. Ведрич сощурился и усмехнулся.
Гивойтос тебя пожалел. Обряд воскрешенияон не пошел, как нужно. Вино гонцов послужило для тебя напитком забвения.
Если все такну конечно, у нее сжало горло. И отчего-то вспомнился затертый медальон на кубке омельского дворца. Гайли отстегнула от пояса привычную баклажку, ломая ногти, вытащила затычку. Наклонила. Густая жидкость потекла на пол.
Алесь перехватил ее руку:
Что за детство?
Вот почему тебе было противно ко мне прикасаться. Витольд, ну, князь Пасюкевич, знал?
Почему ты спрашиваешь?жестко спросил Алесь.А, ты же не читаешь газет. Ты могла и не знать. Витольд умер в конце липня, на охоте. Сердце.
Почему?
Ведрич пожал широкими плечами:
Ты у меня спрашиваешь?
Никакой болезни не было,тусклым голосом произнесла Гайли.Три года я гонец три года, и никто
Лейтава, Крейвенская пуща, 1830, начало сентября
Над еловыми верхушками пламенел закат. Ложился тоской на душу. Пахло вереском с обочин и хвоей, звуки вязли в слежавшейся иглице. Кони мягко ступали копытами.
Панна моя,с усмешкою произнес Алесь,я должен исправлять обязанности управляющего, а не носиться за вами по Лейтаве, как одержимый заяц.
Гайли опустила лицо. Бессознательно потеребила на шее скользкий даже на вид зеленый ружанец: движение одновременно ласкающее и отвратительное. Замочек заел, и ожерелье, возвращенное ей Ведричем, не снималось. Половины камешков недоставало в истертом серебре. Столько лет в земле не красят даже сокровище. Но, видно, оно было завороженным. Гайли до сих пор ничего не вспомнила, как надеялся Алесь, но и не умерла и не сошла с ума, что предсказывала знахарка Афимья из деревеньки Случ-Мильча. Лишь тряслись руки и глаза горели, будто в них натрусился песок.
Я Иуда,сказала Гайли вполголоса.
Алесь указал на маленькую, трепещущую листьями осинку:
Если бы Иуда не вешался на ней, а обождал три днявсемерно был бы прощен. А еще, говорят, в осинку превратилась девочка, под пытками предавшая своего отца. Но это легенда. Ужиный Король умер совсем по-другому.
Как?
Ведрич обхватил щеки Гайли теплыми шершавыми ладонями, заглянул в темные янтарины глаз:
Ну, слава Богу. Первые нормальные слова. Гивойтос когда-то связал меня обещанием ничего вам не рассказывать. Я бы и не рассказал, если бы вы не спросили. Это все в другой жизни, не здесь и не сейчас.
Гайли заплакала. Совсем незаметно: только солнце взблескивало на слезинках. Князь деликатно отвернулся, слегка пришпорил коня. И, выезжая на голое место, увидел на холме под дубом, протянувшим голый сук в закат, знакомый силуэт всадника. Древний, опушенный мехом строй, длинный плащ, падающий на конский круп; расплывающееся лицо с тяжелым подбородком и даже издали заметной печатью властности. Гайли позади вскрикнула. Алесь отвел глаза, а посмотрел опять: конник исчез.
Рука Гайли дрожала в Алесевой руке:
В-вы же Витольд! Я не звала
Это стражник.
Кто?
Алесь сорвал с лещины два листка и орехи:
Хотите?
Женщина помотала головой. Алесь споро, как белка, разгрыз орех, выплюнул скорлупки. Сложил мягкие крупные листья, чуть разнящиеся и выступающие краями:
Вот эточеловек Витольд Пасюкевич, а этостражник, часть Гонитвы, посмертный долг. Они совпадают не целиком. Князь Омельский действительно мертв. Он встретил Гонитву, и сердце не выдержало страха. Тот, кто посмеет обидеть гонца, не заживается.
Откуда вы знаете?
Я долгое время провел с Гивойтосом, Ужиным Королем. Почему же он не сказал этого вам? Что Гонитваизнанка Узора, стража ткачей. Может, просто не успел.
Это навьи?
Ведрич хмыкнул, презрительно дернул плечом:
Навьи! Топтаться в золе, скакать до света, ну, зажечь болотный огонь. Гонитваживаяон покусал губы, словно искал самое точное слово,реальная сила.
Задумчиво тряхнул своей каштановой гривой:
Гонитва всегда наказывает тех, кто портит Узор. Достаточно такому оказаться в болоте или на лесной дороге. Неважно, ночью или днем. Ему просто выезжают навстречу. Странно, что главный ужас (пострах) этой земли поддерживает на ней гармонию.
Что в них страшного?
Гайли!Алесь улыбнулся.Да спроси любого пейзанина
Он приблизился, и они снова поехали колено к колену.
Ты вся дрожишь,заметил Алесь, ласково придвигая Гайли к себе и словно бы невзначай касаясь жилки на ее запястье. Снял с пояса баклажку, зубами выдернул пробку, настойчиво поднес к губам женщины.
Нет!
Я вовсе не покушаюсь на твои принципы. Пробуй!
Она глотнула, протянула удивленно:
Другое
Вот видишь. Просто нельзя так резко отказываться от трав. Я хочу, чтобы у тебя была ясная головаотследить происходящие с тобой изменения и научиться их использовать. Вот так хорошо
Алесь разжал пальцы.
Солнце медленно заходило.
Куда мы едем?
Уже скоро. Если замерзлавозьми мой плащ.
Совсем недавно это место было вырубкой или поляной: молодые сосновые посадки едва успели прорасти и радовали нежной зеленью, а над ними зыбко белели хрупкие стволики берез; чуть тронутые поверху листьями розовые ветки таяли в сумерках, оставляя заметными лишь эти туманные дымы.
Часть поляны сохранилась, и посреди нее возвышался холм, забросанный битым кирпичом и затянутый плетями ежевикивсе, что осталось от дома.
Это Стража,сказал Алесь.Здесь селились лесники-охранники, берегущие лес от потрав и пожаров. Когда я был маленький, я придумал, что в заброшенном колодцевон там, под большой березойони спрятали золото. И все мальчишки из Навлицы, мои ровесники, пропадали здесь, копая, пока не появились разъяренные родители Ты опять дрожишь,он закутал Гайли в плащ.Едем, скоро уже.
Окно избушки, почти скрытое желтеющим папоротником и крапивой, находилось у самой земли. Дверь, вросшая в землю, подалась с усилием. Из отвора пахнуло прелью и холодом. Гайли передернула плечами:
Как могила
Князь поднял на нее потемневшие глаза:
Ну да. Одна женщина пряталась здесь тринадцать лет от жизни. Не повторяй ее ошибок. Подожди
Он обиходил коней, выломал заросли перед окошком, нарубил сосновых лапок для постели, развел на закопченных камнях посреди землянки огонь. Гайли сидела на плаще, мелко вздрагивая, запах земли и гнили в избушке угнетал.
Алесь,он отмахнулся, раздувая огонь.Ну, послушай! Скажи: как мне искупить мой грех? Ну, хочешь, я застрелю генерал-губернатора Лейтавы?
Ведрич засмеялся, закопченной рукой провел по лбу, сделавшись неожиданно очень родным:
Скажи мне, гонец, разве стоит драгоценным мечом Гядимина рубить дрова?
Алесь!
Все завтра.
Он принес из ручья воду в деревянном ведре, вынул из седельной сумы и нарезал хлеб. Мягко коснулся лба Гайли над бровями:
Гонец, маленькая моя, не странно ли? Наставлять, лечить и истолковывать знаки, находясь в горящем доме. Не возражай. Узор скомкан, сожжен, его почти что нет. Гонитваслышишь? Даже имена похожипробует поддержать равновесие, охранить; но гонцы идут не по прежнейпо проклятой земле. Вас словно завелии забыли. Ну сколько можно лгать самим себе? Делать вид, чтоон резко махнул рукой.Если бы вы только захотели! Если бы поняли, что того, что вы делаетенедостаточно для Лейтавы! Я не требую ничего серьезного. Просто перейди мостик.
Он протянул баклажку:
Пей. Это другая, с вином.
Гайли обхватила колени руками:
Алесь, ты не любишь меня.
Он резко, как скакун, вскинул голову:
Для любощ у меня есть Антя. А тыгораздо серьезнее. Тыдрагоценность, панна моя Морена.
Что?
Не обращай внимания,князь стряхнул волосы со лба. Положил Гайли руку на спину. Дотлевали угли в очаге, рождались и умирали в пепле неведомые города.Иди ко мне.
Женщина содрогнулась.
В землянке было сыро и темно. И запах
Пуговки мелкие,сердито произнес Алесь.
Я сама.
Утренний холод ознобом прошел по телу. Солнечные лучи лежали параллельно земле, делая туман золотым. Среди тумана неотчетливо плавали древесные стволы. Запахи увядания и воды висели в воздухе.
Рука Алеся на запястье Гайли казалась обжигающей.
Вот сюда.
Что это?спросила Гайли, близоруко оглядывая вытесанный на дубовом стволе чуть выше уровня глаз серп. Ведрич дернул плечом. Подвел ее к подгнившей березовой кладке через говорливый ручей:
Просто перейди.
Отпустил руку.
Вдруг стало тихо-тихо. Словно мир оглох.
Гайли шагнула. И рухнула, зайдясь криком, пробуя сорвать с шеи обжегший ружанец. Заодно порвалась цепочка с крестиком и незаметно соскользнула в траву. Алесь на руках оттащил женщину прочь, и лишь там, лежа на палых влажных листьях, она очнулась.
Потерпи, потерпиоткуда-то взялась пахучая травяная мазь. Прикосновения Алесевых рук были мучительны, но боль из шеи и пальцев медленно уходила.Будь проклят, Гивойтос!
Видимо, эти слова Гайли почудились.
Я не знал.
Ведрич отвернулся: чтобы не видеть ее. Или просто прятал искаженное злобой лицо.
Иначе Гайли, станьте моей женой.
Он поднял ее на ноги и прижимал к себе: куда крепче, чем чтобы она снова не упала.
Тут, в Навлице, где я родился. Поместья уже нет. Родных никого. Но костел очень красивый.
Алесь
А, простите. Вы мне очень дороги. Я не переживу отказ.
Алесь!
Она потянулась, нащупала под ружанцем рубец: но хотя бы гореть перестало.
Поклянитесь мне что приедете. В Задушный день, да!
Голова у Гайли кружилась. Она не понимала, что с ней происходит. Наплывали запахи разрытой земли, сырости, гнили Язык не слушался.