Но он не человек, забрать их не мог. А потом посчитал, должно быть, что так даже лучше. Лежат себе в музее и лежат Приходи и
Тумаш подергал запертую дверь.
Айзенвальд, тяжело дыша, присел на спину одному из украшающих крыльцо львов. Погладил завитки мраморной гривы.
Отдохнем Так вот. Узор развивается циклично, время от времени претерпевая колебания. А полюса егоМорена и Ужиный Король. Когда же Ведрич призвал богиню смерти, ну, пусть думал, что призвал и убил пана Лежневского, стрелка дернулась к темной стороне. Но предки не дураки
Айзенвальд потер шею, на которой, показалось Тумашу, заалела на миг полоса от сорванной цепочки с медальоном.
Создали защиту от сволочей. Пятьсот лет короны в земле лежалии вдруг всплыли? Я-то полагал по наивности, что Эгле символы державности спасла. А на делемеханизм прямой связи с Узором.
Мужчина встал, оттолкнувшись от львиной головы. Принялся ковырять в замке хитро изогнутой проволокой.
И первое, что я спрошу у него Хрен с ним, с дуализмом. Но ведь нарочно так не перепутаешь. Носитель яростной животной жизни причиняет смерть, а та, что должна убиватьнаоборот, жалеет и спасает. Так что у Лейтавы есть шанс.
Скрежетнув, отжался язычок замка. Из открытой двери повеяло затхлой прохладой и тишиной.
Панове, панове! Какое счастье, пановеупитанный офицер в мундире дрогичинских егерей перскочил низкую оградку у крыльца. Хрустнули цветочные стебли под лаковыми сапогами. С ивы сорвалась, сердито каркая, жирная ворона.
Меня послали, а двери заперты
Айзенвальд, преспокойно сунув отмычку в карман, склонив голову к плечу, разглядывал вислый нос незнакомца, глаза цвета спитого чая, подбритые на височках седые волосы.
А по какой такой надобности послали?
Дряблое лицо военного побагровело:
Я не уполномочен!
Как пана величать?
Майор Батурин Никита Михайлович.
Генрих приветственно поднес пальцы к шляпе:
Что ж мы на крыльце беседуем, Никита Михайлович? Пройдемте,и вежливо указал на застеленный лысой ковровой дорожкой коридор.
Так кто же вас все-таки послал,рассуждал он словно сам с собой,уж не Ведрич ли Александр Андреевич?
А если и так?
А уж не за коронами ли?
Лицо Батурина просияло:
Господи! Так вы от него? Я могу идти?
Занецкий ухватил толстяка за рукав. Батурин нервно вздрогнул и оглянулся.
И не стыдно вам, милейший, национальные святыни воровать?
А? Что? Да как вы!
Айзенвальд сдвинул шляпу на затылок. Батурин икнул.
Я не Они меня обложили. Этот рыжий он самый страшный сочит и сочит. От Случ-Мильчи меня гнал. И хоть бы кто его заметил!майор до хруста сцепил пухлые волосатые пальцы.Всему эскадрону глаза отвел! Только кони бесятся. Коньсущество тонкое А этот скалится себе, вражина рыжая! И сармат под ним просвечивает.
Так он что, мертвый?
Еще какой мертвый!Батурин в ажитации ухватил Генриха за рукав.Вилы в спину ему воткнули. А ему хоть бы хны! Ездит и пялится. Сова! А уж Ведричзашептал Кит.Я, как в тенетах, с ними. Знаете, что он мне велел?! Велел устроить, чтобы панна Легнич с ножом на меня кинулась. Мой полк Доминикан охраняет
Он стал быстро расстегивать воротник. У основания шеи открылась царапина. Никита ткнул в нее пальцем:
Невесту не пожалел, понимаете?
Генрих отступил, брезгливо отряхивая рукав. Но Батурин этого не заметил.
А откуда она нож в тюрьме взяла?удивился Занецкий.
Кит смерил студента взглядом:
В хлебе. Я ей и пронес.
Хитро-о,даже как бы с одобрением протянул Айзенвальд.А зачем было нужно, чтобы она на вас кидалась?
Для смертного приговора. Сама-то эта дура Ведричу не нужна,не замечая, как меняется лицо Занецкого и как Айзенвальд наступает ему на ногу, вещал Батурин.У него в другой девке интерес. Чтоб спасать Антониду кинулась.
Теперь уже Тумаш наступил Генриху на ногу. И они оба мрачно вперились в майора.
А смысл в этом какой?
А такой,воздел палец Кит,чтобы сознания ее лишить и после вертеть ей, как вздумается.
Похоже, он вам доверяетнехорошо сверкнул глазами Генрих.
Со злости проболтался, ублдолжно быть, вспомнив что-то неприятное, Кит стал тереть кирпичные щеки.Год почти за ней бегает. Она, было, и пошла на поводу, да в марте все кончилось. Как на масленую чучело Морены сожгли. При чем тут это?
Айзенвальд скрежетнул зубами:
Лучше вам этого не знать. Вы идите, пан майор, идите!
Батурин развернулся и с удивительной для его комплекции прытью бросился прочь по коридору. Тумаш схватил Генриха за руку:
Вы
Идем,тот сузил глаза.Я справлюсь.
Студент с удивлением отметил, что каждый следующий шаг действительно дается бывшему хозяину легче, а в конце едва поспевал за ним. Только чакали, растворяясь перед Айзенвальдом, двустворчатые, с золотой лепниной двери. Даже отмычка больше не потребовалась.
Гробовой тишиной встретили непрошеных гостей музейные покои. Все так же лежали в стекляных гробах скелеты и висела на стойках бархатная малиновая лента с медной табличкой: "Адам Цванцигер, Франциска Цванцигер; Долбик-Воробей, профессор отдаленной истории. Дар Виленскому историческому обществу".
Без всякого почтения отставной генерал шагнул вперед. Легли на пол стойки. От удара локтя со звоном вылетело стекло витрины. Айзенвальд снял со скелетов и спрятал за пазуху две ужиные короны.
Идем!
Тумаш, оскальзываясь на битом стекле и потеках воска, поспешил следом. В полутемных сводчатых совершенно пустых покоях ратуши пахло копотью и пылью.
Они двое уже были на лестнице, когда здание содрогнулось, долетел гулкий грохот, посыпалась штукатурка с потолка и стен. Снова неприятно (и обильно) зазвенело бьющееся стекло. Украшающая площадку лестницы картина в позолоченной тяжелой раме, сорвавшись с углового крюка, поползла вниз. Генрих рванул Занецкого за локоть. Тумаш какое-то время дрожащими руками стряхивал со студенческого сюртука пыль: дело пустое и безнадежное, но это позволило ему успокоиться. Айзенвальд между тем осматривал накренившееся полотно: вспененное море, парусник, придавленный грозовым небом. И нежданным абрисом всадник, скачущий в воду из-под натянутых парусов.
Р-рощиц,сказал Тумаш почти спокойным голосом.Он меня преследует.
Грохнуло снова. Заметалась под ногами лестница. Со звоном разбилось то, что уцелело при прошлом залпе.
С Трехсвятской горы,определил Айзенвальд.
Умгм Гелгуд заволок батарею на Понары,произнес Тумаш радостно. Через час-два Вильня будет наша.
Генрих хмыкнул:
Таки лично волок?
Занецкий смешался.
Из-за высокой створки никем не охраняемых входных дверей они выглянули на залитую солнцем площадь. Какие-то четверть часа назад она, как и извилистые улицы старого города, была под завязку полна кавалеристов, груженых подвод, мятущихся с узлами беженцев; все куда-то бестолково спешили, сталкивались, путались над толпой витали заполошные крики, цокот подков, щелканье кнутов, команды, слухи один страшнее другого, которые усиливали эту путаницу и шум. Сейчас улицы вымерли. Только валялся мусор и блестело битое стекло.
По стеночке, по стеночке,сказал Айзенвальд. Грохнуло и засвистело над головой. Они, пригибаясь, обогнули ратушу и остановились там, где клубок переулков скрещивался с улицами Замковой и Большой и где Ян стерег коней.
Мне с вами?
Айзенвальд покачал головой.
Тут скорее священник нужен!
Тумаш, помедлив, протянул руку бывшему хозяину:
Уд-дачи в-вам, Генрих.
И тебе. Куда сейчас?
У нас отряд с-студентов мы пойдем на Трехсвятскую, на прорыв.
Он еще раз попытался отряхнуть сюртук, сглотнул при очередном взрыве, потряс головой:
М-может, п-переждешь?
Айзенвальд прикрыл глаза: словно глядел куда-то, куда обычным взглядом не заглянуть:
Только бы она продержалась. Морена
Что?
Моренаэто смерть.
Крейвенская пуща, два года назад
Алесь сидел на корточках на кромке берега, ломал по закраинам подмытый водою лед, льдинки частью складывал в горку на берегу, точно намереваясь позже составить из них слово "вечность", частью же пускал плыть по течению. В зеркале очистившейся воды отражался цветущий шиповник. Волны, набегая на берег, лениво шелестели, выносили на песок белую пену, ил и кусочки янтаря.
белая пенажизнь, а краснаясмерть
Вы что, думаете, меня можно притянуть заклинанием, как козу за веревочку?
Алесь вздрогнул и резко встал. Отряхнул ладонью голенища сапог и колени.
Гивойтос спускался к нему с обрыва, придерживаясь за метелки травы, из-под ног с шорохом сыпались мелкие камешки. Это его превосходство в положении почему-то рождало в душе Алеся шершавый осадоккак от попавшего в горло песка.
Все было проще. Жвеиса и его людей заманили в засаду, была драка в лодье и на берегу, много крови пролилось Но совсем не здесь. Здешний замок князь построил для Эгле. Только от него мало что осталось.
Ужиный король улыбался. Зубы у него были неожиданно ровные, и улыбка красивая, только и она князя раздражала.
Доброе утро, Алесь Андреевич.
Не могу пожелать вам того же.
Тогда зачем вы приехали?
Требовать справедливости!
Гивойтос шагал впереди вдоль кромки берега, огибая холм, поросший навечно согнутыми ветром золотистыми соснами с раскидистыми вершинами. Запах хвои мешался с запахом шиповника, шуршал песок под сапогами. Витающий в воздухе сладкий аромат приводил Ведрича в ярость. Здесь всегда цветет шиповник. Ну конечно, как же иначе! А скудные крестьянские посевы пусть скручивает от внезапной жары, или выбивает градом Открылась мраморная лестница, ведущая на обрыв. Щербатые ступеньки лезли вверх среди густых папоротника и крапивы, каких-то лохматых кустиков и юного чернолесья; перил вовсе не было. От крутизны перехватывало дыхание.
Наверху было много света. Так много, что хотелось какое-то время стоять зажмурившись. А потом взглянуть на разлапистый дом, стены которого были выложены серыми плитами, а стекла в частых переплетах казались черными, как бездонная вода. Фронтоны изгибались петушиными гребнями, крыша, увенчанная короной печных труб, была похожа на костлявую драконью спину.
Вдоль стен, обрамляя окна, тянулись кверху сухие плети дикого винограда, красно-коричневые листья загибались по краям. Дом выглядел неухоженным и прекрасным в своем увядании. Клумбу перед искрошившимся крыльцом устилало толстое одеяло палых листьев. Обе стороны крыльца вместо привычных львов украшали симарьглыкаменные псы с позеленевшими, как старые церковные шпили, медными крыльями. Они были похожи, как близнецыс пятнистыми замшелыми спинами, приподнятыми цепочкой позвонков, с приоткрытыми черными губами и спаниельими ушами, падающими на глаза. И при этом оставались разными: один словно дремал, положив брылястую голову на лапы, прикрывшись крыльями и поджав пушистый, точно беличий, хвост. Второй приподнялся, в позе жадного любопытства осев на зад, правое ухо и правое крыло словно смахнуло в сторону ветром, а глаза, сделанные из ярких камешков, весело сияли навстречу гостю.
Присев на цоколь под мифологическим зверем, Гивойтос стал задумчиво набивать трубку. Ведрич взошел на крыльцо, наконец-то (наконец-то!) оказавшись выше хозяина, увидел расставленные вдоль балюстрады обрамлявшей дом галереи разноцветные герани в горшках. На фоне серых плит пола цветы казались охапками круглого пламени. Алесь вспомнил о находящейся где-то здесь Ульрике и кисло сморщился.
Вы должны быть с нами, Ужиный Король.
Племянница Нетрудно догадаться,так же неторопливо, как только что набивал трубку, Гивойтос выколотил ее о постамент, поднял на собеседника серые, словно гусиные перья, глаза:Будьте добры, молодой человек, уточнить, кто такие эти "мы".
Все честные люди. Патриоты Лейтавы.
Вы не могли бы назвать имена?
Ведрич сжал в карманах кулаки, стукнул ногой по каменному столбику балюстрады, ушибив пальцы:
Вы надо мной издеваетесь?
Совершенно верно. Как много она вам рассказала?
Князь пожал широкими плечами.
С детства меня учили,произнес он с горечью,что гонцылучшие среди людей, защитники и святые. Поборники веры и справедливости. Охранители соборности и державности. Приученные слушать тихий голос родной земли, и доносить его до тех, чей слух не столь тонок. Чувствовать ее заботы и тревоги. И ради нее пойти на виселицу, на дыбу, на плаху. И повести за собой других. Они были среди тех, кто превозмог татар под Койдановым и Крутогорьем, остановил при Грюневальде тевтонских рыцарей
Он остановился, пораженный тихими икающими звуками, повернулся к Гивойтосу. Глаза у того были закрыты, уголки рта и щека дергались на запрокинутом к небу лице, казалось, Ужиный Король плачет. И лишь минуту спустя Алесь понял, что тот смеется, всхлипывая, едва удерживая в себе безумный гомерический хохот. Князь пнул ближайший горшок с геранью, тот опрокинулся и лопнул, выпуская из себя струйку земли. Упал набок скомканный розовый цветок.
Не стоит, Ульрика обидится. Виселица, дыба Интересный же путь вы предлагаете нашему народу.
Я оговорился,произнес Ведрич сухо. Опустился на колено, стал оттирать носок сапога от земли.
И мы должны вас к этому вести.
Алесь крутанул головой, русые волосы заполоскались нимбом.
Не считая, что гонцов осталосьпальцев одной руки хватит пересчитать. И это вы напели моей племяннице?
Ведрич глухо молчал. Тяжелые приспущенные веки прятали желтую искру внутри серых с зеленью глаз.
Вас никто не просит входить в повстанческий комитет. Добывать для нас оружие или печатать литературу. Или произносить перед крестьянами речи, зовущие к восстанию. Но разве вы оглохли? Разве вы не слышите, как земля стонет под пятой завоевателей? Как рыдает по своим мертвым детям, лучшим из своих детей?! Тем, что не пожалели жизни, вступившись за нее. Вацлав Легнич был вашим лучшим другом, Марияродной сестрой. Разве вам все равно, что их убили? Осиротив Юлю и Антосю. Пусть вам нет дела до остальных, но эти
Лицо Гивойтоса было серым, почти черным, губы вздрагивали.
Не надо меня винить, Алесь. Я делаю все, что могу.
Значит, мало делаете!
Ведрич наконец присел на ступеньку, вдохнул ароматы хвои, цветов, увядающих листьев. Раздражение исчезло. Оставалось лишь ощущение близкой, мучительной, желанной победы.
Я очень вам благодарен,произнес князь проникновенно,за то, что вы сделали для Северины, за то, что создали ее заново, что научили владеть собой. Эти умения ей очень пригодятся в ближайшем будущем.
Нет, Алесь.
Что?Александру показалось, что он ослышался.