И поскольку Тедди была глухонемая, в кухне повисла гробовая тишина. Тедди то и дело бросала на него взгляды, пытаясь понять, не обидела ли чем. Наконец она протянула руку через стол и дотронулась до его руки, ее широко открытые глазакарие глаза на овальном лицес мольбой смотрели на него.
Нет, ничего серьезного, мягко сказал Карелла. Но ее глаза продолжали задавать вопросы. Она склонила голову набок, ее короткие иссиня-черные волосы четко выделялись на фоне белой стены.
Да все это дело... признался он.
Она кивнула, обрадовавшись, что он недоволен работой, а не женой.
Ну, зачем, зачем оставлять четкие отпечатки пальцев на орудии убийства, а потом бросать это орудие там, где его найдет самый безмозглый полицейский?
Тедди с сочувствием пожала плечами.
И зачем после этого инсценировать повешение? Может, убийца думает, что имеет дело с недоносками?
Он раздраженно помотал головой. Тедди отодвинула свой стул, обошла стол и села мужу на колени. Взяла его руку и положила себе на талию, потом свилась калачиком и поцеловала его в шею.
Перестань, сказал он, а затем, чтобы увидеть ее лицо, взял ее за волосы и нежно отодвинул от себя, повторяя:Перестань. Как я могу размышлять об этом деле, когда ты меня целуешь?
Тедди выразительно кивнула, демонстрируя ему, что понимает его резоны.
Ты чертовка, сказал Карелла с улыбкой. Ты меня с ума сведешь. Вот скажи...
Тедди поцеловала его в губы. Карелла осторожно отстранился.
Вот скажи, ты оставила бы...
Она поцеловала его еще раз, на этот раз он помедлил, прежде чем отстранить ее.
...шприц с отпечатками пальцев на м-м-м-м-м-м...
Ее лицо было рядом, он видел блеск ее глаз и припухлость губ, когда она чуть отодвинулась.
О Боже, что ты делаешь, женщина?
Она встала, взяла его за руку и потянула из кухни. Карелла пытался возразить:
Посуда. Нам надо...
Она в ответ взмахнула юбкой так, как это делают танцовщицы канкана. В гостиной Тедди протянула ему листок бумаги, аккуратно сложенный пополам.
Оказывается, ты хочешь, чтобы я письма читал, сказал Карелла. А сначала мне показалось, будто меня соблазняют.
Тедди нетерпеливо показала на бумагу. Карелла развернул листок. На нем было четыре машинописных четверостишия. Называлось все это «Ода Стиву».
Мне? Она кивнула.
Так вот чем ты занимаешься весь день, вместо того чтобы за домом следить.
Она снова ткнула указательным пальцем в бумагу.
Ода Стиву
Люблю тебя,
Люблю всегда,
Хочу быть там,
Где ты, всегда.
Где ты, там я.
Где я, там ты.
Умру вдруг я,
Умрешь и ты.
Так вот, мой друг,
Люблю тебя
И за тобой
Пойду всегда.
Придешь ли ты,
Приду и я.
Начнешь ли ты,
Начну и я.
С рифмой у тебя не все в порядке, сказал Карелла.
Тедди скорчила гримасу.
А кроме того, в последнем куплете мне видятся сексуальные намеки, добавил Карелла.
Тедди взмахнула рукой, невинно пожала плечиками и прошествовала зазывно в спальню, преувеличенно покачивая бедрами.
Карелла ухмыльнулся, сложил листок бумаги и спрятал его в бумажник. Подошел к двери спальни и оперся о косяк.
Знаешь, сказал он, стихи тебе писать необязательно.
Тедди пристально смотрела на него. Он тоже не отводил от нее взгляда, потом вдруг подумал, а зачем это понадобилась Бернсу копия отпечатков пальцев, и наконец произнес хрипло:
Тебе достаточно попросить.
* * *
Бернсу очень хотелось задать вопрос.
Ложь, как он видел, была двойной, и, как только он спросит, все выяснится. Вот почему он сидел в автомобиле и ждал. Чтобы спросить, надо найти того, к кому обращен вопрос. Надо найти, загнать в угол и сказать: «Слушай, это верно, что...»
А может, не так?
Но как же, будь он проклят, как это получается, что человек, честно проживший всю жизнь, вдруг попадает в такую переделку? Нет, нет, черт возьми, это была ложь. Глупая ложь, кому-то просто надо было списать убийство на... а что, если это не ложь?
Предположим, что первая часть лжи соответствует действительности, одна только первая часть, что тогда? Тогда, тогда, тогда что-то надо делать. Что? Что я скажу, если первая часть лжи окажется правдой? Как с этим быть? И первой части достаточно. Вполне достаточно, чтобы сойти с ума, если хотя бы первая часть верна, если она верна, нет, нет, это невозможно!
А вдруг правда? Попробуй посмотреть правде в глаза, попробуй представить, что, по крайней мере, первая часть соответствует действительности, и веди свои рассуждения от этой точки.
А если правдой окажется и вторая часть, если она станет известна, сколько несчастий это принесет? И не только самому Бернсу, но и Харриет. Боже, почему должна страдать Харриет, невинная Харриет, и каково это будет для следственного отдела, о Боже, пусть это окажется неправдой, гнусной ложью мерзкого подонка.
Он сидел в машине и ждал, он был уверен, что узнает его, как только тот выйдет из здания. Здание находилось в районе Калмз-Пойнт, где жил Бернс, вокруг были лужайки и деревья, сейчас голые их корни цеплялись за мерзлую землю, стволы у основания присыпаны снежком. В здании горел свет, янтарный свет казался теплым на фоне холодного зимнего неба. Бернс смотрел на освещенные окна и думал.
Бернс был плотным человеком с массивной головой и очень короткой шеей. Его маленькие голубые глаза замечали почти все, смуглое обветренное лицо было испещрено морщинками. Голова его все время была втянута в плечи, словно он от кого-то прятался. Он сидел в машине, наблюдая за паром собственного дыхания, потом потянулся вытереть перчаткой лобовое стекло и в этот момент увидел, как из здания выходят молодые люди.
Послышался смех. Парень слепил снежок и бросил его в девушку, она завизжала. Парень побежал за ней, и оба скрылись в темноте. Бернс высматривал знакомую фигуру. Люди продолжали выходить из здания. Их было слишком много, чтобы уследить за всеми издалека. Бернс поспешно вышел из машины. Лицо обожгло холодом. Он еще глубже втянул голову в плечи и зашагал к зданию.
Здравствуйте, мистер Бернс, сказал какой-то паренек. Бернс кивнул, вглядываясь в лица идущих мимо молодых людей. И вдруг, будто закрыли шлюз, поток иссяк. Он обернулся, глядя вслед уходящим, глубоко вздохнул и начал подниматься по ступенькам крыльца в Дом, на фронтоне которого были высечены слова: Калмз-Пойнтская средняя школа.
Он не был здесь со времени... сколько же лет? Бернс покачал головой. Надо быть внимательнее, подумал он. Присматриваться к таким вещам. Но как можно подозревать в таком человеке и как такое можно предотвратить, если все это правда? Харриет, Харриет, куда же ты смотрела?
В зрительном зале, предположил он. Вот, наверное, где они. Если кто-то остался, то они должны быть в зрительном зале. В школе было тихо, классы закрыты на ночь, его шаги по мраморной парадной лестнице гулко разносились по зданию. Зрительный зал он нашел по наитию и улыбнулся про себя, в конце концов, он не такой уж плохой детектив. Боже, какое это все имеет отношение к полицейскому участку?
Он открыл дверь. В дальнем конце зала, у пианино, стояла женщина. Бернс расправил плечи и зашагал по длинному проходу в центре зала. Кроме женщины, в этом большом помещении с высокими потолками не было ни души. Она вопросительно смотрела на приближающегося Бернса. Статная сорокалетняя женщина, волосы уложены узлом на затылке, на приятном милом лице выделялись большие карие глаза.
Слушаю вас, сказала она немного неестественным голосом, заметно волнуясь. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Думаю, что сможете, произнес Бернс, изобразив на лице радушную улыбку. Это здесь старшеклассники репетируют пьесу?
Здесь, ответила женщина. Меня зовут мисс Керри. Я ставлю спектакль.
Здравствуйте, мисс Керри, сказал Бернс. Рад познакомиться с вами.
Он неожиданно почувствовал себя неловко. Его миссия была тайной и не предполагала обмен любезностями со школьной учительницей.
Молодые люди уже ушли? спросил он.
Да, ответила мисс Керри с улыбкой.
Я думал, раз уж я оказался поблизости, то почему бы не заехать и не подвезти сына домой? Он играет в вашей пьесе. Бернс вымучил еще одну улыбку. Только о ней и говорит дома.
Ах, вот как? сказала довольная мисс Керри.
Да. Но я что-то не видел его на улице, когда они все выходили. Я подумал, может, вы... он бросил взгляд на затемненную пустую сцену, ...оставили его поработать... он подыскивал слова, ...над какой-то сценкой или еще чего.
Вы, наверное, разминулись с ним, сказала мисс Керри. И актеры, и постановочная группа, все ушли несколько минут тому назад.
Все? спросил Бернс. И Ларри тоже?
Ларри? Мисс Керри на мгновение нахмурилась. Ах да, Ларри. Конечно. Он ушел вместе с остальными.
Бернс почувствовал невероятное облегчение. Во всяком случае, отсутствие сына по вечерам связано с пьесой. По крайней мере, в этом он не лгал. Лицо Бернса расплылось в счастливой улыбке.
Что ж, сказал он. Простите за беспокойство.
Не за что. Это вы меня простите, что я не сразу вспомнила имя Ларри. Он единственный с таким именем среди моих артистов и играет, должна вам сказать, очень хорошо.
Рад слышать.
Да, мистер Шварц, вы можете гордиться своим сыном.
Конечно. Мне приятно сознавать... Бернс замолчал. Он долго и пристально смотрел на мисс Керри. Моего сына зовут Ларри Бернс.
Мисс Керри нахмурилась.
Ларри Бернс? Простите. Дело в том... Ваш сын не занят в спектакле. Он вам сказал, что участвует в нем? Но он даже не приходил к нам.
Вот как, сухо сказал Бернс.
Надеюсь... Видимо, у мальчика были свои причины, чтобы вы думали, будто он... видите ли... к таким вещам надо относиться осторожно, мистер Бернс. У мальчика наверняка были свои причины.
Да, ответил Бернс печально. Боюсь, что были.
Он поблагодарил мисс Керри и ушел, оставив её одну в большом пустом зале.
Глава 8
Бернс сидел в гостиной и слушал монотонное тиканье старых напольных часов. Часы всегда успокаивали его, он еще в детстве хотел иметь такие. Он не мог объяснить, почему ему хотелось иметь собственные напольные часы, но однажды они с Харриет поехали за город и остановились у старого сарая, выкрашенного заново в бело-красный цвет, на котором висела вывеска «Предметы старины».
Владелец лавки был тощим блондином с женской походкой, одет он был как помещикв жилетку и пиджак с кожаными заплатками на рукавах. Он порхал среди редких образцов фарфора и хрусталя, весь трепеща, когда Харриет брала в руки какую-нибудь посудину. Наконец они подошли к старым часам. Их было несколько, одни стоили 573 доллара, это были английские часы, на них были выгравированы имя мастера и дата изготовления. Они внушительно выглядели и прекрасно работали. Другие часы были сделаны в Америке, даты изготовления и имени мастера не имели, кроме того, они нуждались в ремонтено у них было одно огромное достоинство: они стоили всего двести долларов.
Когда владелец лавки заметил интерес Бернса к более дешевым часам, он тут же обозвал их aficionados, язвительно заметив: «Если вам, конечно, нужны простенькие вещи», и заключил сделку с плохо скрываемым недовольством. Бернс отвез свою покупку домой. Местный ювелир за четырнадцать долларов привел их в порядок. И с тех пор забот с ними у Бернса не было. Они стояли в прихожей и отстукивали минуты глухим монотонным голосом, их тонкие стрелки расположились сейчас на лунном диске циферблата в широкой ухмылке, соответствующей двум часам ночи без десяти.
Теперь в размеренном и четком их дыхании никакого успокоения Бернс не чувствовал. Самое любопытное, что и время почему-то уже не было связано с часами. В их тиканье Бернсу чудилось безнадежное нетерпение: движение стрелок и работа механизма грозили отключением от жизни, взрывом, который оставит Бернса наедине с ожиданием собственного сына. Дом скрипнул.
Раньше он никогда не замечал, как скрипит дом. А теперь вокруг него теснились различные звуки, дом кряхтел, как старый ревматик. Из спальни наверху доносилось глубокое дыхание спящей Харриет, оно мешалось с мертвящим тиканьем часов и хриплыми стонами дома.
И тут Бернс услышал тихий звук, который прозвучал раскатом грома, потому что Бернс ждал его всю ночь, это был звук ключа в замочной скважине входной двери. В этот момент исчезли все другие звуки. Он сидел, напрягшись в своем кресле, и слушал, как повернулся в замочной скважине ключ, как открылась с небольшим скрипом дверь, впустив в дом зловещий шепот ветра, затем закрылась, плотно войдя в раму, как заскрипели доски в прихожей.
Ларри? позвал он.
Его голос проник во все уголки дома. На мгновение наступила полная тишина, и тут Бернс снова услышал тиканье старых часов, покорно стоящих возле стены и наблюдающих идущую мимо жизнь, так праздный человек стоит на углу, прислонившись к витрине аптеки.
Папа? Голос был удивленный, молодой и немного запыхавшийся, голос человека, вошедшего в теплую комнату с холода.
Я здесь, Ларри, откликнулся Бернс, и снова наступила тишина, на сей раз рассчитанная и нарушаемая только тиканьем часов.
Иду, сказал Ларри, и Бернс услышал, как он прошел по всему дому и остановился перед гостиной. Ты не против, если я свет включу? спросил Ларри.
Включай.
Ларри вошел в комнату, привычно двигаясь в темноте, и включил настольную лампу.
Он был высокий парнишка, намного выше своего отца, рыжеволосый, с длинным и тонким лицом, с отцовским носом и материнскими ясными серыми глазами. Подбородок был слабоват, отметил про себя Бернс, и другим он уже не будет, поздно. На Ларри была спортивная рубашка, брюки и спортивная куртка. Бернс подумал, интересно, где Ларри оставил свой плащв прихожей?
Читаешь? спросил Ларри. В его голосе уже не осталось ничего детского. Он говорил глубоким грудным голосом, необычным для молодого человека, которому не исполнилось еще и восемнадцати.
Нет, сказал Бернс. Тебя жду.
О?
Бернс внимательно смотрел на сына, поражаясь, как много может передать простое восклицание «О?».
Где ты был, Ларри? спросил Бернс. Он не отрывал взгляда от лица сына, надеясь, что тот не станет лгать. Ложь убьет Бернса, он ее не выдержит.
В школе, ответил Ларри, и Бернс принял ложь, причем боль оказалась меньше, чем он ожидал. Неожиданно что-то внутри у него изменилосьон стал чувствовать себя не столько отцом, сколько начальником следственного отдела 87-го участка. Переход произошел быстро и необратимосказался многолетний опыт. За считанные секунды Питер Бернс превратился в полицейского, который допрашивает подозреваемого.