Хеалс вздрогнул от слов аристократа как от удара. Не может быть, чтобы он провел в подземелье так много времени. Но если все правда, значит, хранители не смогли найти лабораторию и скорее всего, записали рыцаря как пропавшего. Значит, он тем более не имеет права на ошибку. Нужно прорваться на поверхность самостоятельно и связаться с управлением. Единственный шанс спастись и отомстить. Слишком долго он ждал этого момента, чтобы позволить здоровяку так легко с ним справиться. Переключатель оружия быстро сменил положение с оглушения на уничтожение.
Выстрел из метателя прожог кресло через мгновение, и аристократ едва успел увернуться от заряда, бросившись за колонну. Севен задел край его куртки и услышал тихое ругательство. В этот раз Хеалс не собирался допускать предыдущих ошибок и не тратил всю батарею за раз, а внимательно следил за здоровяком, чтобы предугадать его следующее движение. Аристократ был слишком быстр, но надеясь предугадать его движение, рыцарь собирался выстрелить на опережение. Только таким образом он мог победить, но здоровяк не собирался подставляться под заряд так просто.
Скажи мне, на что ты надеешься, пытаясь вырваться отсюда? Сейчас в поселке нет ни одного хранителя и поисковой отряд, который очень хотел найти тебя, улетел не с чем. Кроме того, за этой дверью начинается настоящий лабиринт, в котором бродят верные мне льветы, не уступающие тебе по способностям. Это ведь мой город, и ты не сможешь покинуть его просто по своему желанию.
А вдруг смогу? проскрипел Хеалс, не теряя бдительности. Ты всего лишь зазнавшийся аристократ, решивший нарушить законы кодекса. Рано или поздно тебя схватят и скорее всего, казнят, не давая выбора отправиться на рудники.
Из-за колонны вылетел жакет здоровяка, и хранитель выпустил по нему заряд, реагируя на малейшее движение. Только он просчитался и за потраченное на выстрел время, аристократ успел выскочить с другой стороны и преодолев путь до рыцаря, вырвал у него из рук оружие.
Хеалс не мог поверить в случившееся. Он сидел на холодных плитах пола и молча смотрел на стоящего над ним здоровяка, ожидая расправы. Всего пара секунд, которые он потратил на пустой выстрел и проигрыш. Севен понимал, что не сможет совладать с аристократом без метателя, но все равно с вызовом поднял взгляд на стоящего перед ним здоровяка.
Отличная попытка, похвалил рыцаря громила. Весьма похвально, что ты борешься за свою жизнь, хотя в этом нет смысла. Хочу, чтобы ты знал, я не аристократ, а лидер одного из самых влиятельных кланов столицы, Шрайс Красный коготь. Ну, а бояться ордена мне не стоит. Один из хранителей уже предложил сотрудничать, и было очень сложно ему отказать. Так что, надеяться тебе не на что. Умрешь здесь от очередного зелья Пузырька, а тело бросят на корм рыбам.
Хеалс больше не мог слушать здоровяка, а его откровенные слова сильно задели рыцаря. Раньше он ни за что бы, ни поверил, что кто-то из хранителей предаст кодекс, но сейчас все казалось вполне логичным. Стало понятно, почему пропавших рыбаков не искали, а лабораторию до сих пор никто не нашел. Севен сжал кулаки от злости и безысходности, а потом с рычанием бросился на аристократа. Только удар метателем быстро обрушился на голову Севена, разрушая последние надежды на спасение. Он повалился на плиты, закатив глаза.
После этого жизнь львета закончилась. Он окончательно превратился в узника для опытов, постепенно утрачивая себя, после очередного укола алхимика. После его последней попытки сбежать, Пузырек больше не хотел становиться жертвой в собственной лаборатории. Поэтому перед тем как вытащить хранителя на операционный стол, чумазый кот вводил ему одно из своих усыпляющих зелий. Именно из-за них большую часть времени рыцарь проводил в беспамятстве и не представлял, сколько проходит времени между визитами алхимика в клетку. Единственное, что удавалось запомнить Хеалсу в небольшие проблески ясности, это заглатывание в рот очередной порции помоев, да скрип открывшейся двери, в которую за ним входят. И больше ничего.
Проснувшись однажды на прежнем месте, Хеалс не смог найти слепого, а спросив о судьбе рыбака у его собратьев, узнал, что тот не выдержал очередного зелья алхимика и испустил дух. Если верить словам льветов, то выходило, что перед смертью слепой исцарапал все лицо когтями и сам вскрыл себе горло. Видимо Пузырёк попытался вернуть рыбаку зрение, но вместо этого просто убил несчастного, и теперь его страдания прекратилась. Постепенно Хеалс перестал обращать внимание на окружающий мир, превращаясь в безвольное существо. Жажда мести давно притупилась, как и надежда на спасение, а желание жить постепенно начало угасать. В небольшие моменты, когда разум ненадолго возвращался к рыцарю, он думал о самоубийстве. Единственном способе вырваться из замкнутого круга плена. Только все это так и оставалось не более чем мыслями. Алхимик старался держать хранителя под контролем и не позволял ему ничего, кроме сна и еды.
Немного придя в себя в очередной раз, Хеалс увидел как железнорукий рыбак, вспорол себе вены наточенным краем жестяной миски и быстро истек кровью, прежде чем это заметил алхимик или аристократ. Так их в камере осталось двое, но никому из них не было никакого дела до смерти сокамерника. В накатившемся на разум безумстве рыбака, ровно, как и в безразличии рыцаря, было спокойно, а реальность стала чем-то несуществующим или давно утраченным.
Через пару месяцев, безумный львет умер во сне и Хеалс остался один. Сколько после этого прошло времени он не знал, но просыпаясь для того чтобы заглотить очередную порцию помоев, начал отмечать, что у него отсутствует один глаз, а половина лица оказалось словно обожжена кислотой. Но боли не было, а остальное мало заботило сломленного хранителя. У Севена даже не было сил чтобы схватить тот же скальпель и перерезать себе горло и просыпаясь, когда в лаборатории отсутствовали его мучители, Хеалс тихо плакал, зачастую не понимая причину своей горести. Он уже не мечтал о спасении, и забыл, как желал смерти. В таком состоянии, рыцарь провел в камере пять долгих циклов.
***
Громкие голоса разбудили спящего львета, некогда бывшего хранителем. Он захныкал, словно маленький котёнок, желая только покоя и, привычно потянулся за миской с помоями. Только посудина оказаласьпуста. Такого не должно быть. Кормёжка всегда была в камере Хеалса и он не разу не чувствовал потребность проситьеду.
С трудом разлепив единственный глаз, заплывший гноем, Севен повернул голову к решётке. Возле нее стояли двое высоких котов, голоса которых его разбудили. Один из них был аристократом, который вытаскивал Хеалса на свет, а вот второй был ему незнаком. Зато одежды гостя слепили знакомой белизной и у Севена на глазах выступили слезы. Он не помнил, почему увидеть белый плащ так важно, но душа радовалась, а такого не случалось уже очень давно. Это было приятно.
Хеалс хотел засмеяться, только вместо этого получился противный звук, похожий на скрип и бульканье. Аристократ и незнакомец замолчали, и обратили внимание на пленника. Здоровяк, однажды назвавший себя Шрайсом, принялся показывать на львета в камере пальцем, и отчаянно жестикулировать. Его гость в ответ отрицательно качал головой, а потом аристократ просто махнул рукой и отворил решётку. Он оставил незнакомца, удалившись в свое кресло, на котором темнела жженая дыра, смутно знакомая Севену.
Дождавшись пока здоровяк усядется на стул и возьмется за книгу, гость осторожно вошел в клетку и присел рядом с почти голым льветом. Он внимательно осмотрел пленника, некогда бывшего хранителем.
Хеалс смотрел на гостя отстраненным взглядом и не понимал, зачем тот пришел. В мыслях кота боролось желание увидеть помои в своей миске и трепетная радость перед белыми одеждами, которая пугала кота. Хотелось поесть и перестать бояться. Но белый плащ был таким красивым. Хеалсу захотелось потрогать его и рука львета осторожно потянулась к гостю. Незнакомец удивленно вскинул бровь, наблюдая за пленником, только Хеалс так и не смог коснуться белой ткани. Он увидел на сколько грязной была рука и побоялся испачкать гостя. Снова стало страшно и захотелось поесть. Хеалс заглянул в миску и захныкал, вновь не увидев помоев.
Незнакомец нахмурился и склонился над лицом Севена, заглядывая в его единственный глаз затянутый пеленой.