Где тут забудешь! На собственной шкуре познал все прелести милицейской ненависти. Вот здоровья лишился, кровью кашляю обмолвился Бекет.
И полез в карман старых, видавших виды, коричневых кремплиновых брюк с обтрепанными манжетами, за носовым платком. Чтобы наглядно показать, как он лишился здоровья.
А ты меня на жалость не бери! пуще прежнего взъярился Озеров. Не бери! Мне своих подчиненных некогда жалеть. Тех, что месяцами бегают, гоняясь, за такими, как ты, не видя ни семьи, ни детишек своих, не зная покоя ни днем, ни ночью! За мизерную, символическую, зарплату, сумму которой ты и тебе подобные за полчаса прокучивали в кабаках! Мне их некогда жалеть, хотя и пожалеть не мешало бы. Так что, на слезу не бери, не проймешь! Огрубел за время общения с вами. Стал не таким, как в книгах малюют, или в сентиментальных фильмах показывают. Мне психологией заниматься некогда. Более важная задача стоит: ловить и сажать! Ловить и сажать!
Да разве я Да
Вот тебе и «да». Или пашешь, как надо, хоть за совесть, хоть за страхмне до лампочки! Или через месяц баланду хлещешь и куму жалуешься, что менты сволочи! Тебе выбирать ломал Озеров и так уже вроде бы сломленного Бекета. Если пашешь, а не двурушничаешь, и приносишь ценную информацию, то намекну участковым, чтобы особо не наезжали И тогда покантуешься на свободе. Ну, а если То тоже намекну, точнее прикажу Дошло?
Дошло, гражданин начальник.
И надзор не нарушайсядешь!
Да как же я тогда буду информацию брать, осмелел Бекетов. Я ж должен постоянно среди своих крутиться. Особенно, по вечерам и ночью, когда в компашки сбиваются, когда за водкой языки развязываются, когда на утро уже не помнят, кто с кем был и о чем базарил. Да и форс блатной я должен держать, чтобы за ссученного не посчитали, в стукачестве не заподозрили и на пику не посадили
Твои проблемы. Смотрю, слишком шустр. Еще пользы ни на грош, а условия ставишь! Может, из тебе агент получится, как из отбойного молоткабалерина А?
Обычно большие и лучистые глаза Озерова Валентина, со знаменитой улыбкой, так нравившейся женщинам, прищурились, превратившись в две узкие щели, зияющие мрачной чернотой и угрозой.
И на пику еще никто никого не посадил, хотя «постукивают», как дятлы лесные, все. И вообще, если хочешь услышать мое откровенное мнение, то чем вы больше друг друга закопаете, тем воздух будет свежей и благоуханней! Сечешь?
Бекет сёк, но промолчал, понурив голову. Только пальцы его нервно подергивались.
Однако, Валентин, у тебя странный способ вербовки! посмеиваясь своими жесткими глазами, проговорил Уткин, через тонкую стенку слышавший весь разговор, входя в кабинет Озерова после того, как оттуда убыл новоиспеченный агент. Другие различными обещаниями, уговорами, лестью, наконец. Ты жеформенным издевательством.
Слишком много чести этому «козлу» будет, чтобы лестью растекаться перед ним. Само дерьмо напросилось и пусть знает, что был дерьмом, дерьмом и остался.
А не круто? Для вербовки-то?
Не круто. Сам знаешь, что большинство из нихпустышки. Да и те, что не пустышки, все равно дерьмо. Как волка не корми, он преданной собакой не станет. Чуть зевнулуже в горло вцепился.
И Уткин, и его начальник из личного опыта знали цену секретным агентам, предлагающим свои услуги. То были люди без чести и совести, без принципов и морали, полностью прогнившие и не признававшие никакого закона, кроме закона силы. Таким ничего не стоило заложить ближнего своего, но и милицейскому куратору могли нож в спину всадить за милую душу.
Так, может, и связываться не стоило? Чего бумагу попусту переводить?
Время покажет. Полгода посмотрим, а там и решим. Что мы теряем? Ничего!
Ну-ну, тебе виднее. Ты начальниктебе и думать. А наше дело маленькоеруку под козырек и исполнять! дурачился Уткин.
10
Докладываю, пошутил участковый Астахов, входя в кабинет Паромова с тонюсеньким делом в руке, так как среди участковых никакой официальщины не было и быть не моглоот отделовской всех тошнило. Бекет прибыл с надзором. Дело вот от Уткина получил, чтобы оформить в соответствии с инструкцией небрежно взмахнул он тонюсенькой папкой-скоросшивателем, в которой лежало несколько не подшитых, а лишь сколотых канцелярской скрепкой листков.
Не он первый, не он последний нейтрально ответил старший участковый, копаясь в картотеке учета неблагополучных семей. Он давно уже собирался навести там порядок, да все как-то руки не доходили.
Возможно, усаживаясь на стул напротив Паромова, продолжил Астахов. Возможно
Участковые за время совместной работы понимали друг друга с полуслова. Поэтому, услышав неопределенное, недоговоренное «возможно», Паромов оставил карточки семейников в покое и спросил:
Что еще?
Да Уткин шепнул по секрету, чтобы на эту сволочь особо не наезжали. Считай, ценного агента приобрели Неприкрытый сарказм звучал в словах участкового. Да знаем мы их ценных агентоввсе, как один, двурушники Наши доверенные лица в сто раз надежней, чем все эти суперагенты хреновы.
А чего расстраиваешься? Мало ли подобных «агентов» на зону, к «хозяину» возвратили. И ни Уткин, ни Озеров, ни Чеканов Василий Николаевич, ни шефы из управления им не помогли. Так что, пусть он делает свое дело, его шефы-кураторысвое, а мы с тобойпотихоньку свое! К тому же не исключено, что может не пройдет и полгода, как от его услуг откажутся. Сам же говоришь: двурушники. Так что оформляй дело и готовься.
Все это верно, да лишней возни не хочется и напрасной траты нервов. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются, невесело пошутил участковый и пошел в свой кабинет, буркнув напоследок себе под нос:
Ладно, поживемувидим
Почти так, как сказал совсем недавно Озеров Валентин Уткину Виктору.
Михаил Иванович, «притормозил» его Паромов, а что у нас с теми освобождаемыми из колоний, на которых уведомления одновременно с Бекетовским приходили, происходит? Все ли в общаги наши вселились, или администрация колоний вняла нашим отказам?
Не все, но многие прибыли, ответил участковый. Например, Сухозадов уже прописан и живет на Обоянской. А что?
Да так. Интересно вдруг стало: как в колониях реагируют на наши последние отказы.
Как и положено, отозвался Астахов. Никак! Людей свыше срока на зоне держать не будешь.
Так-то так, согласился старший участковый, но лучше бы было, если бы освобождаемых направляли туда, откуда они поступили. Справедливо бы было.
Да какая разница, отозвался на это Астахов. Одним судимым больше, одним меньше
И пошел к себе.
«Не скажи, подумал вяло Паромов, разница всегда есть».
11
Старший участковый не ошибся. Не прошло и полгода, как нужда в услугах Бекета у начальствующего состава отпала. По всей видимости, он и не собирался корячиться на правоохранительные органы, а лишь выторговывал себе время и послабления. «Зоновские университеты» не прошли даром, и к его природной хитрости добавился опыт зэка.
«Ври, изворачивайся, «лепи горбатого»гласили законы антимира. И он «лепил», врал, «бросал лапшу на уши». То есть, делал все, чтобы как можно дольше находиться на свободе.
Поступила команда: активизировать контроль и упрятать как можно быстрее Бекета за высокие заборы с колючей проволокой. Но за эти полгода Бекет, водя за нос Уткина и Озерова, регулярно снабжая их если не откровенной дезой, то заведомой туфтой, погулял в свое удовольствие. Даже успел сифилис от какой-то полубродяжки Лены, ублажавшей всех судимых на поселке резинщиков и в его окрестностях, и давно забывшей, где ее родной дом, подхватить.
Его неоднократно то один участковый, то другой, вытаскивали из притонов, доставляли в отдел, оформляли по «мелкому», но в спецприемнике административно арестованных он не задерживался: тубиков с открытой формой туберкулеза там не содержали. Потом к туберкулезу добавился «сифон»так на милицейском жаргоне именовался сифилиси Бекета уже не только на сутки нельзя было отправить, но и поместить в медвытрезвитель было проблематично. Специальных камер для подобных бациллоносителей действующими инструкциями не предусматривалось, а в общие камеры помещать запрещалось.