Лето наблюдал за тем, как омега делает несколько глубоких вдохов, чтобы выровнять подачу и отток воздуха, затем задерживает дыхание, зажимая горловой замок, а после выпускает воздух с той же размеренностью. Точно также приступал к практике медитации любой раджан, знакомый с упражнением с детства. Оно было необходимо для лучшей концентрации, необходимой в сражении.
Узнав накануне ночью, насколько силён омега, стоило ли удивляться тому, что Хюрем знал кое-что из того, что практиковали раджаны. Решив, что некоторое время Хюрем может позаниматься с ним рядом, Лето успокоился. Омега, должно быть, не желал выглядеть в его глазах слабаком, особенно когда он им и не былв этом альфа уже убедился. Тревожный ум тут же напомнил, что случилось после, и Лето снова ощутил томительный жар, неодолимо тянувший его ближе к Хюрему.
Тряхнув головой, он поспешил прикрыть глаза и заняться практикой. Редко она давалась так тяжело, как в этот день. Мысли то и дело вламывались в сознание, уводя в приятные дали. Дождь снова усилился, и Лето снова отвлёкся. Решив проверить, как там Хюрем, он слегка приоткрыл глаза. Омега неподвижно восседал напротив, продолжая поддерживать ритм дыхания. Наверное, он уже успел окоченеть и только гордость не позволяла ему прервать занятие.
Пальцы потянулись к чужой руке, когда Лето заметил едва уловимый пар, исходивший от тела омеги. Из-под намокшей рубашки, приоткрытой у ворота, повеяло влажным теплом. Лето прикоснулся и почувствовал, как пылает кожа Хюрема! О том же говорил и розоватый оттенок, словно омегу лихорадило, но никакой дрожи не было и в помине!
Хюрем, отвлечённый прикосновением, шумно выдохнул через нос и приоткрыл щелки глаз.
Как у тебя это получается? с недоумением таращился Лето, продолжая ощупывать чужое запястье.
Очень просто.
Научи меня!
Хюрем смотрел на Лето бесконечную минуту, понимая, что от утреннего смущения не осталось и следа. Лето словно забыл о том, что не прошло и дня с момента, как Хюрем осмелился покуситься на его достоинство альфы.
Клянёшься никому не рассказывать и не показывать это умение?
Клянусь! досадная мысль, что такое знание пригодилось бы всем братьям, мелькнула и исчезларешать не ему.
Эта техника называется тумо, произнёс Хюрем, и зиждется она на способности разжечь внутренний огонь«с которым у тебя и так нет никаких сложностей», добавил он мысленно. Закрой глаза
Хюрем объяснял, как следует разжигать огонь. Обычно на освоение техники требовались если не долгие годы, то месяцы упорных усилий. Сам Хюрем учился тумо около полутора лет. По истечении времени, отведённого старшим субедаром на медитацию, Лето владел тумо почти так же хорошо, как и сам Хюрем. Лето зажёг или, может быть, просто заставил огонь, и без того наполнявший его тело, распространиться вдоль конечностей, обдавая жаром.
Способность Лето ловить суть вещей с первых же слов приводила в трепет. Хюрем хмуро наблюдал за светящимся от счастья лицом: Лето искренне и восторженно радовался новому умению, крутясь вокруг щенком. Слегка раздражённый, Хюрем присмирил эту прыть следующими словами:
Я не могу дождаться вечера, когда ты сможешь меня поблагодарить как следует.
Лето замер, зардевшись от неожиданных слов, наивно вылупил свои красивые голубые глаза и притих, словно припомнил кое-что. Хюрем только мысленно фыркнул. Однако это совсем не означало, что омега шутил, говоря о вечере.
Хюрем чувствовал, как хочет мальчишку, отказавшись от первоначального решения повременить несколько дней, пока у Лето заживёт, где следует. Он хотел Лето до дрожи, и чем дольше пребывал с ним рядом, тем сильнее становилось желание обладать этим глупым чистокровным.
После ужина оба они, в молчании, вернулись в дом. Хюрем решил, что, переступив порог комнаты, не станет медлить. Желание терзало его изнутри, требуя выхода, призывая наброситься на альфу и снова слить тела воедино, будто не существовало другой жизненно важной необходимости кроме этой. Нужен был только мальчишка, распластавшийся под ним. Целиком и полностью в его власти.
Войдя под крышу дома Хюрем ощущал, как от предвкушения пересохло во рту. Ещё немного, уговаривал он себя, двигаясь вплотную к мальчишке
Приветствую, господин, вынырнул перед ними один из омег-прислужников. Жрец желает видеть вас.
Лето кивнул, и прислужник отошёл на несколько шагов, склонившись и ожидая младшего господина.
Я скоро, неуверенно произнёс он, вдруг решив, что хочет сказать что-нибудь Хюрему или, может быть, посмотреть на него ещё разок.
Нет, Лето хотел смотреть на Хюрема, не отрывая глаз, словно на чудеснейшее из наваждений. Касаться его, прижаться изо всех сил. Но Хюрем выглядел таким же отрешённым, как и всегда, словно ничего в этом мире не было способно потревожить его спокойствие.
Лето ощутил лёгкий укол обиды и снова вспомнил, что омега не желает признавать его парой. Украв один вдох ни на что не похожего аромата, он оставил Хюрема на пороге собственной комнаты и отправился к отцу.
Как же сильно удивился бы альфа, знай он, что Хюрем был вне себя от ярости за то, что кто-то посмел отделить его от мальчишки, пусть и ненадолго, пусть всего на несколько десятков шагов.
Глава 9 Сердце
Стражники исправно несли службу, возвышаясь по обе стороны от дверей, ведущих в покои жреца. Стоило приблизиться к тяжёлым створкам, как отстававший на шаг прислужник, семенивший по правую руку от Лето, метнулся вперёд и поспешил впустить наследника.
Лето оказался в просторной передней. Комната была вытянута вперёд, оставляя не более трёх шагов в поперечнике и оканчиваясь окном под самой кровлей, на этом сходство между покоями отца и сына заканчивалось.
Две огромные расписные вазы, установленные вдоль левой стены, и тяжёлая парчовая занавесь напротив, вытканная серебряной нитью, за которой мгновенье спустя скрылся прислужник, чтобы предупредить жреца о приходе сына, говорили о том, что в этих чертогах аскетичность, свойственная раджанам, уступала место чопорной пышности, отмечавшей значимость обитавшей здесь особы.
Будучи наследником, Лиадро Годрео Таббат Нитео Аум, Сильнейший воин и Отец всех раджанов, занимал комнату Лето и жил с не большей притязательностью, чем ныне сын, блюдя неписаные обычаи. Однако положение Верховного жреца многое меняло, и потому Лето нисколько не удивился, оказавшись в широком атрииместе приёма гостей и сбора семейства, с лёгкостью превосходившего роскошью всё, чем только могла похвастаться столица.
Атрий располагал правильной геометрической формой и заключал в сердцевине четырёхугольник меньшего размера, обозначенный изящными резными колоннами. Говорили, что в глубокой древности посреди внутреннего квадрата не было перекрытия, как и во внутреннем дворике остального дома, чтобы позволить дневному свету беспрепятственно проникать внутрь. Для большей защищённости, от такого архитектурного изыска со временем отказались, заполнив пространство замысловатым узором обожжённых камней, выложенных треугольниками величиной с ладонь. Необычный рисунок поддерживали спицы калёного металла; промежутки заполняло подкрашенное стекло, рассеивая по комнате розовато-зелёные переливы.
Несмотря на очарование расцвеченных полутеней, светаособенно в короткие холодные днине хватало. На такой случай повсюду громоздились чеканные бронзовые жирандоли, поддерживавшие в изящных лапах-соцветиях по три толстых свечи. Мелкие огоньки всколыхнулись, стоило нарушить покой комнаты, заиграв бликами на натёртых поверхностях декоративных пластин-зеркал, развешенных по стенам; запестрили серебристыми мазками рельефы старинных сундуков, расставленных по одному у каждой стены.
Сундуки, выполненные наподобие скамей, хранили под крышками ценное добро, накопленное многими поколениями раджанов. Поверх лежали вышитые бархатные подушки глубоких зелёных и синих оттенков, позволявшие разместиться с удобством. Однако сделать это могли далеко не все. Только семье жреца и приближённым было позволено отдыхать в этих покоях, наслаждаясь тихим шорохом бившего посреди комнаты тёплого ключа.
Сделав несколько шагов вперёд, Лето поглядел на журчащую воду. Тонкая струя вырывалась из каменистой породы, попадая в большую белоснежную морскую раковину. Ленты жемчужного мрамора, завёрнутые просторным свёртком, походили на панцирь моллюска, оканчиваясь открытой чашей с крупным гребнем зазубрин поверх. Розовые прослойки извивались тонкими змейками, заигрывая с разноцветными пятнами радужного стекла.