Ну, наконец-то, выпрямился и обернулся капитан Аркилов, до этого через плечо глядящий, как связист записывает сообщение «сверху».
Как позвали, так пришёл, сдержанно ответил Заболотин, пробегая глазами торопливые закорючки скорописи, затем протянул руку за вторыми наушниками с микрофоном. Ну, раз требуют командира батальона, придётся отвечать.
Заместитель командира батальона капитан Заболотин слушает, дождавшись паузы, доложил он.
А командир где, господин капитан? на удивление терпеливым голосом спросил «центральный».
Командир батальона подполковник Женич в госпитале, отрапортовал Заболотин, размышляя, где же слышал этот голос.
А, конечно. Я сообщил о ситуации с дивизией генерал-майора Равелецкого связисту. Ваш батальон требуется на участке пока «центральный» диктовал координаты квадрата, Заболотин потянулся за картой и разложил её перед собой. Далековато Вслушиваясь в слова задания, капитан с тяжёлым вздохом осознал, что ждут их городские бои
Завтра вечером прибудут вертолёты. Вопросы? окончил «центральный».
Вас понял. Ждём вертолётов и дальнейших распоряжений, коротко ответил Заболотин.
Отлично, в голосе говорившего промелькнула странная гордость, словно ответ капитана был целиком и полностью личной заслугой «центрального», и связь прекратилась. А голос
Ну конечно, голос знаком. Это же Нестор Сергеевич Щавель, один из любимых учителей Заболотина в «офицерке». Боже, как это давно было уже с трудом узнаёшь. Почти шесть долгих лет назад.
В наступившей тишине капитан позволил себе с чувством выругаться. После этого стало чуть легче.
И вечный бой, покой нам только снится
Не вижу романтики, уведомил Аркилов.
Я тоже, грустно согласился Заболотин. Идёмте, надо оповестить солдат, чтобы назавтра были уже полностью готовы. Эй, где там Казанцев, голова его садовая?!
Я здесь, ваше высокоблагородие, отозвался Казанцев, заглядывая в штаб. Распоряжения?
Распоряжения проворчал Заболотин. Командирам рот передай, что завтра вечером за нами прибудут вертушки, вытащат из этой дыры и засунут совсем в другую дыру.
Есть, ваше высокоблагородие!
Казанцев исчез, и Заболотин повернулся к Аркилову:
Не могли бы вы кратко проинструктировать командиров рот? Хотя давайте Малуеву объясню я. Выостальным.
Аркилов без дальнейших вопросов тоже вышел. Заболотин ещё раз прочитал записанные связистом указания, вздохнул и отправился объяснять Боре, что относительно спокойной жизни, отгороженной от внешнего мира хитроумным минным полем, близится скорое завершение. Снова марши, перестрелки и засадычаще всего, безо всякой базы за спиной.
Боря выслушал спокойно и торжественно произнёс:
Прощайте, чудные деньки на тихой базе, мне будет вас не хватать.
Стоило ему это произнести, как неподалеку послышался пронзительный голос одного из соседей-офицеров, пытающихся кого-то из своих бойцов сподвигнуть на путешествие за водой. Единственный проход сквозь охраняющее их покой минное полестарая, размытая множеством дождей сельская дорога, у которой регулярно, по очереди дежурили. Чтобы добраться по ней до воды, надо было делать громадный крюк, который занимал не меньше получаса, а значит, по дороге предстояло обычно трястись все два, рискуя влететь в засаду выринейцев. Разумеется, пока вода не кончалась совсем, желающих за ней отправиться бойцов днём с огнём было не сыскать!
Про тишину я фигурально, печально и шумно вздохнул Малуев.
Я понял, не сдержал улыбки Заболотин, слушая выкрики одного из своих офицеров, пытающегося собрать всю роту. Ему активно возражали, что построение необязательно. Громче всех звучал голос Котомина, но прислушавшись, Заболотин разобрал, что Алексей-то как раз собирает свой взвод, разве что не пинками.
Мы тоже не самые тихие соседи. Ну, иди, твои, я надеюсь, соберутся несколько быстрее, кивнул Малуеву капитан и направился к более-менее начавшей строиться роте.
А ну повзводно построиться, пока я никого в наряд не отправил! Две минуты на исполнение и о выполнении доложить! строго гаркнул Заболотин, подходя. Все сразу же быстро задвигались, и не прошло и минуты, как рота застыла перед ним во всей красе, изрядно тусклой и грязной после долгих маршей.
Кивком головы показав, что докладывать не надо, сам всё видит, Заболотин внимательно оглядел солдат и уже спокойнее произнёс:
Ну, здравствуйте, бойцы.
Здра желаем ваше родие! бодрым хором отозвалась рота.
Глотки драть будете как-нибудь после. А пока слушайте все: завтра мы покидаем эту навкину дыру. Чтобы отправится совсем уж в в общем, совсем к навке на болото. Дивизия Равелецкого в окружении, и нам это кольцо придется порвать на тряпочки, чтобы вывести дивизию оттуда. Завтра вечером нет, днём все должны быть в полной готовности. За нами прибудут вертолёты. Всё ясно?
А почему на вертолётах? Мы же не десантники и не двухсотые подал голос кто-то из фельдфебелей. Вчерашние глупые мальчишки, что они тут забыли, кто их сюда запихнул
УБОН должна уметь две вещи: окапываться в чистом поле и путешествовать по воздуху! Без первого помрёшь, не дослужившися до прапора, без второго по нашей необъятной Родине просто не попутешествуешь! ответил Котомин, весело сверкая глазами. И не по нашей Родине тоже!
Фельдфебель стушевался и больше так ничего и не спросил.
Значит, вопросов нет. Отлично. Тогда попробуйте завтра сказать, что не поняли, поэтому не подготовились! оборвал разговоры Заболотин, развернулся и ушёл. За его спиной суетились прапорщики.
Неподалёку собирались другие роты, и кто с руганью, кто с шутками примирялись с грядущим заданием. Так всегда на войне: спорить можешь, сколько влезет, но приказ всё равно выполнишь. Потому что ты солдат, и единственным проявлением твоей доброй воли была подача рапорта с просьбой перевестись на фронт. После этого тебе остаётся только выслушивать приказы, а если командуешь людьмито ещё и думать, как выполнить приказ с наименьшими потерями. Именно этим Заболотин и собирался сейчас заняться: «медитировать» над приблизительным планом действий.
Он обошёл лагерь, лично позвал тех офицеров, которых хотел видеть. Когда все собрались, молчаливые, напряжённые, он дал им прочитать сообщение из Центраего читал из присутствующих только Аркилов. После прочтения кто-то помрачнел ещё больше, а кто-то, наоборот, вздохнул свободнее. Заболотин никого не торопил, вертя в руках карандаш, Аркилов рядом разворачивал карту. Когда в штабе повисло внимательное молчание, Заболотин постучал карандашом по столу, выждал, пока все обернутся к нему, и начал короткими фразами обрисовывать ситуацию, давая время не согласиться или задать уточняющие вопросы, но остальные офицеры пока молчали. Перед их глазами произошла удивительная метаморфоза: капитан, обычно мягкий и весёлый человек, который ни на чём почти никогда не настаивал, превратился в требовательного боевого офицера-командира, заговорил словно бы голосом Женичасухо и коротко. Он требовал, чтобы малейшее непонимание или возражение было немедленно высказано, требовал вместе с любым возражением привести альтернативу, требовал Он просто требовал. Вскоре все офицеры так или иначе втянулись в обсуждение, и Заболотин замолчал. Теперь он лишь выслушивал, поправлял или возражал. Он вряд ли даже задумывался, что перенял манеру обсуждать у Женича, просто понимал, что каждому офицеру есть, что сказать. Кроме него молчал, пожалуй, один Аркиловон был странной личностью, второй заместитель командира батальона. Иногда Заболотин ловил себя на мысли, что Аркилов в какой-то степени так же командует батальоном, как и он сам.
Эй, о чем беспокоишься? послышался негромкий голос Бори, который, пользуясь тем, что обсуждение разгорелось, перебрался поближе к другу.
Я? переспросил Заболотин, словно это было ему не очевидно, и удивлённо ответил:Знаешь, наверное, о мальчишке, об Индейце моём.
Ходят странные слухи задумчиво начал Малуев, но Заболотин его довольно резко оборвал, спросив:
Где именно ходят эти слухи?..
Да среди бойцов, Боря ни капельки не обиделся. Он заранее прощал другу все его выходки и резкие фразы, которые случались нередко. Что у него с тобой какие-то счёты.
Больше верь слухам, недовольно отозвался Заболотин.
Мне кажется, эти слухи имеют почву, продолжил гнуть свое Боря и осторожно добавил:Говорят, он несколько раз пытался тебя убить.
Как видишь, я жив, вместо ответа сказал Заболотин и, показывая, что разговор окончен, вернулся к столу. За Индейца он, конечно, переживали даже за себя переживал, не только за Индейцано батальон важнее. Поэтому Заболотин на время выбросил все лишние мысли из головы и включился в обсуждение. А когда остальные примолкли, подвёл итог и закончил:
Ни на кого надеяться нам там не придётся. Всё сами, как обычно. Если выживем после маршачесть нам и хвала. Но разомкнуть кольцо окружения после всего этого нам придётся в любом случае. Даже если для выполнения боевой задачи нам придётся вернуться с того света. Завтра с вертушками доставят подробности задания А покапроверить, насколько роты укомплектованы, выдать всё, что только осталось. Как минимум за два часа до прибытия вертолётов батальон должен быть в полной готовности. О состоянии рот доложить мне не позднее утра. Вопросы?
Вопросов отчего-то не оказалось. Кто-то глядел на Заболотина с удивлением, кто-то с одобрением, кто-то равнодушно, но никто не спорил.
Хорошо, вопросов нет. Тогда предложения? Возражения? Что, неужели тоже нет?
Молчал даже Аркилов. Заболотин вздохнул и окончил:
Героев всем не обещаю. Разве что посмертно. Но постарайтесь остаться в живых и сберечь бойцов. На этом покавсё. До завтра все свободны, он первым отвернулся от карты и вышел.
На улице разгорелось закатное небото ли уютный костёр, то ли зарево пожара. На светло-синем востоке, где-то далеко за лесом, вспыхивали зарницы, налетающий изредка ветерок приносил грохот канонады. Заболотин поёжился, глубже натянул кепку и зашагал к своей палатке, гадая, вернулся ли Индеец или ещё не нагулялся.
В палатке было сумрачно и пусто. Мальчишка если и возвращался, то вновь бесследно исчез. Тщательно обследовав всю палатку на предмет новых сюрпризов от маленького бандита и ничего не обнаруживнеужели Индеец и вправду передумал? Заболотин выглянул наружу и ещё раз оглядел притихший к вечеру лагерь. Солдаты скупо поливали друг другу на руки воды из бутылкиумывались. Кто-то собирал выстиранную днём одежду, которую развесил на ближайшем кусте для просушки и только сейчас о ней вспомнил. Кто-то сидел у небольшого костерка и курилкурить в армии рано или поздно начинали почти все. Заболотин до сих пор крепился, хотя неоднократно слышал, что лучшего средства для того, чтобы успокоить нервы, не сыскать. Ему отчего-то казалось, что если он сдастся общему влиянию, войне, то уже никогда не вернётся домой. Наверное, оттого что сдавшихся бойцов война не отпускает, поселяется в их разуме и мучает ночами. Заболотин видел таких раньше, в детствепомешавшихся, для которых мирная жизнь перестала существовать.
Слышались негромкие разговоры, кто-то с чувством ругался на товарища. Жизнь шла, в общем-то, без особых перемен.
Потому что о приказе старались не думать.
Человек, подумалось Заболотину, приспосабливается к самым невероятным условиям и продолжает жить так, как привык. И лагерь становится маленьким мирком.
А ещё казалось Заболотину, что все, кто попал сюда, что-то здесь отрабатывают. Расплачиваются за что-то из прошлого, неизвестно порою, за что. И срок их пребывания тут зависит от нынешних поступков. Если сдашься и покоришься войнене выйдешь отсюда никогда. Не выдержишь испытанияне вернёшься. Не достанешь ни перо Жар-Птицы, ни живую водуни приказа о переводе в запас. Пока не отработаешь, война имеет над тобой власть
Возможно, попытка превратить Индейца в человека тоже была таким испытанием. Но справится ли он, капитан Заболотин, сейчас?
А мальчишка оказался тут как тут: руки в карманах драных брюкгде их тут починишь, особенно если шить не хочешь учиться, не капитан же за твоим внешним видом следить должен, на плечах куртка, уже потерявшая свой цвет; на лице совершенно независимое выражение, из-под вечно нахмуренных белобрысых бровей по-крысиному блестят серые глаза. Пацан молча скинул ботинки, пролез мимо Заболотина в палатку и устроился на своём местенеловко, боком, оберегая зад. Долго сидел так, неподвижно, напряжённо о чём-то думая и бросая изредка странный растерянный взгляд на офицера. Заболотин решил пока не спрашивать, в чём дело, только почувствовал, что ничего мальчишка не передумал. Просто в последний раз всё будет уже серьёзнее. Уже не игры с чужой смертью пятьдесят на пятьдесят. Последний шанс, последняя попыткаона будет гораздо продуманней И гораздо более опасной для Заболотина.
Но капитан промолчал и ничего не спросил. А мальчик не торопился посвящать его в свои планы.
Быстро темнелостремительно сгорало солнце на горизонте. Заболотин зажёг фонарик, подвесил его к потолку, и сразу в палатке стало по-особому уютно, словно она превратилась в маленький домик посреди огромного леса. Грохот канонады почти не доносился, только отдалённо что-то бухало, басовито и важно, почти неслышно.
5 мая 201* года. Полёт Москва-Горье
Заболотин, кажется, успел задремать. В салоне царило сонное оцепенение, Иосиф Кириллович вполголоса обсуждал что-то с советникомнеразборчиво и чуть слышно. Тот вздыхал и отвечал коротко и ещё тише.
Краюхины уселись вместе, откинули головы и мирно похрапывали, соприкасаясь висками. Трогательная картинаи это охрана Великого князя?!
Впрочем, в Краюхах Заболотин не сомневался ни секундыуж они-то точно никогда не подведут. И не спали бы они сейчасбудь хоть малейшая опасность
Заворочался Сифкажется, его разбудил разговор Иосифа Кирилловича. Мальчик завозился, устраиваясь поудобнее, выронил фуражку из бессильно разжавшейся руки и, посапывая, привалился голову к плечу князя. Тот удивлённо замолчал, повернул голову и невольно улыбнулсяда так, что Заболотин на долю секунды даже испытал жгучую, не свойственную ему собственническую ревность: «мой ординарец!»
Иосиф Кириллович вздохнул и снова вернулся к разговору с советником. Старик отвечал ещё короче, прикрыв глаза и словно засыпая. А может и не словносколько уж ему лет-то было, устал, небось, за ночную службу да и потом вряд ли успел отоспаться.
Великий князь понял это и замолчал, покосившись на дремлющего мальчика. Тот зашарил рукой в поисках фуражкивспомнил! не нашёл и проснулся. Сел, очумело мотая головой, пытаясь понять, кого это вместо подушки так уютно использовал Понял и молча захлопал глазами, медленно наливаясь краской. Уткнулся взглядом в свои неизменные часы и неловко расстегнул верхнюю пуговицу рубашкив жар, видать, бросило.